ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД - Егор Гайдар

С самого начала мне было понятно: возможность влиять на президента в условиях кризиса – "шагреневая кожа". Она неизбежно будет сжиматься и в конце концов исчезнет. К тому времени возможность делать что бы то ни было осмысленное в правительстве будет утрачена, надо будет уходить. И что обидно: значительная часть этой "шагреневой кожи" была растрачена на борьбу с аппаратом. Пожалуй, ни по какому другому кадровому вопросу в 1992 году у меня не было столько обоюдно напряженных разговоров с президентом. Тем не менее, убежден – решение с Головковым было правильным. При всех своих слабостях, Алексей сумел привлечь к работе квалифицированных, опытных сотрудников и из бывшего Совмина Союза, и из структур российского правительства, добиться того, чтобы они действительно работали на подготовку нормативных актов, обеспечивающих реализацию реформ.

Когда в правительстве ставишь подпись под документами, возникает ощущение прогулки по минному полю. Ни при каких обстоятельствах нельзя всецело полагаться на аппарат. Ведь окончательную ответственность несешь ты. Но в целом, уже из сегодняшнего дня оценивая 1992 год, надо сказать: ошибки, конечно, были, но подавляющее большинство "мин" Алексею удавалось обезвредить до того, как бумага ложилась на мой письменный стол.

Впоследствии, в 1993 году, снова начав работать в российском правительстве в качестве первого вице-премьера по экономической политике, убедился, как трудно бывает вести дело, если аппарат, который к тому времени уже возглавил г-н Квасов, при всей внешней корректности, по существу, к тебе не лоялен. Тогда легко утопить любое полезное дело, оставляя на поверхности лишь кучу разнообразных объяснений. В 1995-1996 годах Алексей Головков оказался в штабе "Наш дом – Россия", потом стал активным участником избирательной кампании Александра Лебедя, но я сохранил к нему глубокую благодарность за работу в правительстве в 1991-1992 годах.

Чтобы не утонуть в неизбежной текучке, не потерять главную линию преобразований, создал рабочий центр экономических реформ правительства во главе с Сергеем Васильевым. Он мой старый друг, убежденный либерал, идеологически даже более строгий, чем я. Важнейшей задачей центра было проведение экспертизы ведомственных документов. Работа этого маленького органа оказалась на редкость полезной. Кроме того, регулярно провожу совещания экономической части команды. Собираемся у меня в кабинете, обычно где-нибудь после двенадцати ночи, обсуждаем свежую статистику, наиболее острые проблемы, межведомственные разногласия, определяем первоочередные задачи.

И все же захлестывает поток бумаг. Не сразу замечаю маленькие аппаратные хитрости: самые рискованные и сложные бумаги тебе подсовывают в тот момент, когда страшно торопишься на какое-нибудь совещание, и при этом дают понять, что они абсолютно не терпят отлагательства. Но в целом навык работы с правительственными документами приходит быстро. Начинаю различать, что из этой текучки чистая формальность, а что действительно требует пристального внимания.

Большинство из представляемых на рассмотрение бумаг тривиальны, малозначимы. Но есть очень важные, даже, как я уже говорил, взрывоопасные.

Первый вывод, к которому пришел, начав работать в правительстве: как бы ты ни устал, как бы ни торопили, сколько бы помощники тебе ни говорили, что документ нормальный и безобидный, никогда не подписывай ничего наспех, не прочитав и не разобравшись. Подставка может ожидать тебя в самый неожиданный момент.

Характерный пример: 1992 год, начало осени, лечу в Баку на встречу с премьером и президентом Азербайджана, предстоит подписать несколько документов, в том числе о взаимодействии в области денежной политики. Документы давно проработаны экспертами, в основном согласованные, чистые, проблем возникнуть не должно. Пока обсуждаю с азербайджанскими руководителями вопросы нашего экономического взаимодействия, пути урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе, мои коллеги, члены делегации, готовят соглашение к подписанию. Выходим с премьером Азербайджана, чтобы в торжественной обстановке подписать документы. Я, по укоренившейся привычке, на публике еще раз бегло их просматриваю. С величайшим удивлением обнаруживаю: предложенные мне на подпись соглашения в ключевых вопросах разительно отличаются от того, что согласовывали, над чем работали, полностью противоречат той политике, которую мы проводим в переговорах с другими республиками. Тихонько, так, чтобы, не дай Бог, не допустить скандала, говорю об этом на ухо премьеру. Азербайджанские коллеги страшно смущаются, ссылаются на техническую накладку – по ошибке подложили другой вариант документов, – быстро приносят согласованный текст. Все кончается благополучно, поздравляем друг друга, пьем по бокалу шампанского. В самолете устраиваю разборку проведенной работы, выясняю, как могли допустить, чтобы на столе оказался принципиально иной документ. Урок для членов делегации. И для меня тоже.

Или вот еще пример. Начало октября 1993 года. Ко мне, первому вице-премьеру по экономике, заходит ответственный сотрудник аппарата правительства. Наряду с другими документами приносит докладную записку о международном сотрудничестве Комитета по драгоценным металлам и проект резолюции, принципиально одобряющей это сотрудничество. Несмотря на страшный дефицит времени, просматриваю бумагу. Она какая-то странная. Не очень понятно, что это за "Голден Ада", с которой сотрудничает Комдрагмет, каковы условия контракта, какой еще там принц Ботсваны. Вместо заготовленной резолюции накладываю свою: "Евгению Примакову. Прошу конфиденциально проверить представленные данные, проинформировать правительство". Из информации разведки узнаем, что фирма "Голден Ада" в высшей степени сомнительна, а упомянутого принца не существует в природе. Отнюдь не подозреваю тех, кто готовил проект, в каком-либо злом умысле. Просто бездумная бюрократическая исполнительность чревата большими неприятностями.

Позднее узнал, что это был уже не первый случай с названной фирмой, "Голден Ада" в свое время нанесла России ущерб, измеряемый десятками миллионов долларов. Естественно, что после информации, полученной мной от разведки, ни о каком одобрении сотрудничества с ней не могло быть и речи. Впоследствии этой историей занялась прокуратура.

Разумеется, стопроцентно застраховаться от ошибок невозможно. Вспоминаю один документ, который подписал в самом начале своей работы в правительстве. Он был связан с работой фирмы "Ди Пи".

Вокруг правительства всегда вьется колоссальное количество авантюристов, предлагающих множество на первый взгляд завлекательных проектов.

Нередко их лоббистами выступают и ответственные люди, как правило, мало разбирающиеся в сути дела.

Всякий раз, когда слышу о том, что та или другая не известная фирма собирается предоставить заем на 5-10-15 миллиардов долларов, убежден – речь идет об авантюристах. Суть интриги предельно проста: никто, разумеется, не собирается предоставлять такие деньги, но, получив бумагу с правительственными гарантиями, ловкий проходимец может довольно долго по-крупному разыгрывать роль Остапа Бендера и получать гешефты, путешествуя по планете в качестве уполномоченного российского, молдавского, киргизского или какого угодно другого правительства.

С фирмой "Ди Пи" был как раз один из таких случаев. Ее очень настойчиво лоббировал один из народных депутатов, обвиняя Минфин в косности и консерватизме. Фирма предлагала предоставить российскому правительству кредит на весьма выгодных условиях. Учитывая масштабы давления, поручил Леониду Григорьеву, председателю Комитета по иностранным инвестициям, разобраться с этой фирмой. К моему удивлению, он довольно быстро представил мне проект решения правительства, одобряющего такое сотрудничество. Впоследствии, выясняя, как это могло случиться, понял – его просто обвели вокруг пальца, убедили, что решение мной уже принято, а за ним только техническое оформление документов. На всякий случай я продиктовал крайне осторожный вариант распоряжения: мы готовы принять предложение фирмы, если она предоставит соответствующие средства и они будут зачислены на счет Минфина. Если нет – никаких отношений быть не может. Как я и полагал, денег этих мы не увидели, зато получили еще один хороший урок. В дальнейшем подобного рода бумаги отфутболивал без тени сомнения.

Когда согласился войти в правительство, разумеется, знал, что коррупция в органах власти получила очень широкое развитие, стала настоящим бичом союзной и российской государственности. Понимал: истоки ее кроются в том, что чиновникам дана возможность принимать индивидуальные решения в пользу того или иного предприятия. Поэтому с самого начала установил у себя в секретариате жесткий порядок: любые подарки, как бы ни были они незначительны, сдавать в службы протокола. Сотрудники тихо потешались, особенно когда речь шла об очевидных пустяках, но я считал, что в данном деле лучше перегнуть палку. Видимо, репутация, а может быть, и фамилия все-таки сработали. Даже мои политические противники, убежденные, что я веду страну по гибельному курсу, не подозревали меня в намерении запустить руку в государственный карман.