В понедельник рабби сбежал - Гарри Кемельман

— В американском посольстве на следующей неделе будет вечеринка, — продолжал он. — Я туда приглашен. Я мог бы добыть приглашение для тебя, если хочешь. Там обычно бывает полно хорошеньких девочек из всяких дипломатических и правительственных учреждений.

— Еврейских девочек?

— В основном.

— Ясно, — сказал Рой. — Ты хочешь, чтобы я познакомился с какими-нибудь еврейскими девочками.

— Судя по тому, что ты мне рассказывал, это было бы неплохо. Да, я хотел бы, чтобы ты познакомился с какими-нибудь еврейскими девочками и еврейскими мальчиками.

— Так я и думал. То есть, ты все еще пытаешься руководить моей жизнью, — с горечью сказал Рой.

— Не для этого ли существуют отцы? — сказал Дэн, пытаясь перевести все в шутку.

— Никто не имеет право вмешиваться в чужую жизнь. Я — личность, и я имею право жить, как я хочу. Я намерен сам выбирать себе друзей и жить по-своему. — В голосе Роя звучал гнев.

— Послушай, Рой, неужели мы должны ссориться при каждой встрече?

— Ты только не пытайся давить на меня, и все будет просто чудесно. Дело только в этом — не пытайся на меня давить. — Он встал из-за стола. — Слушай, уже поздно, а у меня завтра экзамен.

Вернувшись в номер, Дэн Стедман перебрал в уме прошедший вечер. Что происходит с этими молодыми людьми? Что им ни скажи, они все понимают по-своему. Как говорить с ними, чтобы они слушали и отвечали разумно, по-взрослому?

Он вспомнил строки из письма сестры из Барнардс-Кроссинга, которое получил только этим утром: «…хотя он провел здесь более шести лет, никогда не был особо популярен и не имеет никакой реальной поддержки в конгрегации, за исключением молодежи, в основном, подростков, которые, похоже, любят его — но права голоса в храме у них нет».

Он поискал в ящике стола предыдущее письмо, в котором она дала ему адрес рабби Смолла.

Глава XXIV

— Это книга о взглядах, о точке зрения израильтян — не правительственных чиновников или важных шишек, а людей с улицы — евреев и арабов, мужчин и женщин, молодых и старых. — Стедман оживился. — Понимаете, рабби, в разговоре с чиновником вы можете услышать только официальную точку зрения, уже изложенную в правительственных сообщениях для печати. Но если вам удастся разговорить обычных людей, вы получаете представление о политической ситуации, на которой основаны официальные новости.

— А как вам это удается? — спросила Мириам. — Вы останавливаете людей на улице?

— Иногда я так и делаю, миссис Смолл, но я не говорю, что хочу взять у них интервью, потому что тогда они или замыкаются, или говорят то, чего — по их представлениям — вы от них ждете. Я стараюсь вести себя немного хитрее. Вот идет по улице человек. Я спрашиваю его, как добраться в какое-то место, которое находится в той стороне, куда он направляется. Обычно он говорит, что нам по пути, и я присоединяюсь к нему. По дороге мы беседуем, и если похоже, что это будет интересно, я включаю свой диктофон — выключатель у меня в кармане, — так что они не знают, что наш разговор записывается на пленку. А вернувшись к себе, я подписываю все пленки, чтобы в свободное время можно было их расшифровать, сравнить и отредактировать.

— Вы берете интервью по-английски, на иврите или еще на каком-то языке? — спросил рабби.

— У меня есть интервью на иврите, на идиш, на английском и даже на французском. Я прекрасно владею идиш, у меня не слишком плохой французский. И разговорный иврит тоже нормальный. Я был здесь раз двенадцать, в последний раз прожил больше года. Я бы сказал, что мне его хватает. Иногда бывают трудные случаи, как вот на днях. Мне попался интеллектуал, он употреблял слова, которых я раньше никогда не слышал. Но это еще одно преимущество записи на пленку. Я могу прослушать ее много раз и найти в словаре незнакомые слова.

— А как же вы продолжали беседу, не поняв, что он сказал?

— О, суть я улавливал хорошо. Я чувствовал, что упускаю только тонкие оттенки. Не хотите как-нибудь прослушать некоторые мои записи?

— Очень хочу, хотя не думаю, что моего школьного французского будет достаточно, чтобы понять, о чем речь.

— На французском у меня не так много, только несколько разговоров в ресторане, где бывает много сефардов из Северной Африки. Может, заглянете ко мне? Если вы не заняты завтра утром…

— Ничего срочного.

— И вы, миссис Смолл?

— Я очень хочу, но утром я должна быть в «Хадассе».

Когда они встретились следующим утром, Стедман сказал:

— Может, это даже хорошо, что миссис Смолл не смогла прийти. Втроем иногда тяжелее разговаривать.

— Пожалуй, вы правы. Между прочим, Мириам просила узнать, не хотите ли вы пообедать с нами завтра вечером. Мы будем рады, если ваш сын тоже придет. Когда вы упомянули по телефону, что он учится здесь в университете, мы рассчитывали увидеть его еще вчера.

— Он вечно занят. Я вижу его примерно раз в неделю, мы обедаем вместе. Я стараюсь не слишком вмешиваться в его жизнь. Не уверен, что он сможет прийти завтра вечером, но я спрошу.

— Завтра шабат, я думал, он свободен. Он получит удовольствие от шабатней трапезы, а я хотел бы познакомиться с ним.

— И я хотел бы, чтобы вы познакомились с ним, рабби. — Он поколебался и принял решение. — Честно говоря, я немного растерян и не понимаю, как с ним вести себя. После развода с его матерью — ему тогда было десять лет — у меня, конечно, было право на встречи, но из-за моей работы я подолгу не бывал в Штатах. Жена не позволила компенсировать потерянное время, когда я бывал дома, я не осуждаю ее, это нарушило бы нормальный ход его жизни. И в итоге мы виделись по одному дню от случая к случаю. Я старался сохранить с ним связь, писал, звонил — но это все не то. Я надеялся, что здесь, наедине, мы получше узнаем друг друга. Но он холоден и сдержан. Я не могу пробиться к нему. Иногда мне кажется, что он обижается на меня. Если я пробую интересоваться его учебой, его проблемами, пытаюсь что-то посоветовать, он ведет себя так, будто я вторгаюсь в его личную жизнь.

— Так оно и есть, по всей вероятности.

— Но я его отец.

— Биологически. Ваш сын обращается с вами, как с посторонним, потому что вы для него — посторонний.

Они остановились на краю тротуара перед светофором. Перейдя улицу, Стедман продолжал.

— А что прикажете делать? Я вижу, что он делает всякие глупости. Неужели я должен смотреть, как он делает ошибки, и не вмешиваться? Насколько я сумел выяснить, все его друзья в университете — арабы. Когда я предлагаю ему подружиться с кем-нибудь из еврейских студентов и говорю, что его нынешние знакомства неразумны или даже опасны, он только сердится на меня.

— Точно так же, как сердились бы вы, если бы он отважился покритиковать ваших друзей.

— Есть разница.

— На самом деле, не такая уж и большая, а в его глазах — и вообще никакой. — Рабби пожал плечами.

— И каков ответ?

— Никакого, по крайней мере, того, на который вы надеетесь. Если вы будете относиться к нему, как к чужому, как к молодому человеку, которого вы встретили случайно, но на которого у вас нет никаких прав, через некоторое время вы смогли бы стать друзьями.

Стедман протянул к рабби руки, как бы умоляя понять.

— Но я хочу помочь ему. Я хочу помочь ему устроить жизнь, повлиять на него, направить на верный путь.

— Вот как друг вы и смогли бы.

Рабби видел, что Стедман разочарован, что его совет вряд ли пришелся. Они шли по тихому кварталу, и вдруг Стедман схватил его за руку.

— Вот где можно найти ответ.

Рабби поглядел вокруг, но не увидел ничего необычного.

— Вон вывеска: МИМАВЕТ, БРОКЕРСКАЯ КОНТОРА. Когда я только приехал, я сказал Рою, что собираюсь купить машину для поездок по стране, и предложил ему пойти со мной, чтобы выбрать какую-нибудь. Он страшно заинтересовался.

— Вы думаете, что автомобиль поможет?

— Рабби, если вы не знаете, как дети относятся к машинам, вы не знает детей. Вы не против, если мы остановимся на минутку? Я видел их рекламу в газетах, хочу взглянуть, что они предлагают.

Это была мастерская по ремонту, несколько выпотрошенных автомобилей ждали своей очереди. В одном углу, возле окна, стоял матово окрашенный стол, заваленный грязными газетами, в деревянном держателе стояла картонка: МИМАВЕТ, БРОКЕРСКАЯ КОНТОРА. Подошел пожилой бородатый механик.

— Мистер Мимавет?

Механик ткнул пальцем в стол.

— Вам нужна контора Мимавета? Вот она. — Он ткнул еще раз. — Мимавета нет. Он немного приболел.

— А, это его место? Я могу поговорить с кем-нибудь еще?

— Нет. У нас нет дел с Мимаветом, он только арендует стол.

— Вот как. — Стедман был разочарован.

— Вы по поводу машины, наверное? Покупка или продажа?

— Меня интересует покупка, но…

— Так идите к нему домой. Это нормально. Он и здоровый иногда по нескольку дней сидит дома. Его бизнесом дома можно заниматься с таким же успехом, как и здесь.