Фашисты - Майкл Манн

Однако в последнее время историческая социология обнаружила целый пласт военных и геополитических причин, разделивших Европу на конституционные и абсолютистские страны, в дополнение к тем экономическим причинам, которые идентифицировал Баррингтон-Мур. Ваш покорный слуга (Mann, 1986; 1993), Тилли (Tilly, 1990) и Даунинг (Downing, 1992) вывели, что: (1) борьба за политическое представительство стала результатом поиска более широкой налоговой базы для ведения все более разорительных внешних войн; (2) все чаще эти войны вели профессиональные армии, контролируемые государством, которое потенциально могло использовать вооруженную силу и внутри страны для выбивания новых налогов; но (3) государства, строящие бюджет на внешней торговле или на военных контрибуциях в покоренных странах, не нуждались в закручивании репрессивных гаек для изъятия средств у своего населения и (4) морские державы реже прибегают к насилию, чем сухопутные, потому что корабли по земной тверди не плавают, по ней маршируют армии. Чтобы понять раскол Европы на абсолютистские и конституционные режимы в XVI–XVIII веках, необходимо изучить совокупность экономических, военных, геополитических и иных причин. Вполне вероятно, что военные и геополитические факторы будут определять и современное развитие «двух Европ».

Исследователи фашизма признают, что военная инфраструктура Европы прошла через революционные изменения. Первая мировая война стала не классической европейкой войной, а войной тотальной. Многие ученые солидарны в том, что именно эта катастрофическая форма ведения боевых действий обеспечила фашизму его первые победы. Возможность мобилизовать многомиллионную армию и заставить десятки миллионов мужчин и женщин трудиться в тылу резко изменила социальные отношения. В самые короткие сроки тотальная война до предела усилила инфраструктурную и (в меньшей степени) деспотическую власть государства. Всем известен трюизм: победа делает незаконную власть законной, поражение ставит вне закона законную власть. Тотальная война делает этот аргумент беспощадным, особенно в случае поражения, которое оборачивается социальной катастрофой. Современная тотальная война провоцирует конфликт между государством и массовой национальной армией. В случае поражения, действительного или кажущегося, армия может смести любую власть. Первые тревожные сигналы прозвучали в 1917 и 1918 гг., когда во всех воюющих армиях начались бунты и восстания. Кульминацией стали Февральская и Октябрьская революции в России. Солдаты организовали революционные комитеты (Советы) и спешно создали Красную армию, которая защитила завоевания революции в полномасштабной гражданской войне. В Австрии, Германии и Венгрии тоже появились солдатские советы, но вскоре были разогнаны. Но репрессии последовали не от командования, а от двойников солдатских комитетов — вооруженных парамилитарных радикалов. Этот «народный» парамилитаризм впоследствии станет силовой опорой фашизма.

Фашизм стал массовым движением только к исходу Великой войны. В ней участвовало много европейских стран, последствия сказались и на нейтральных государствах. Война зримо усилила национализм и этатизм. С фашизмом войну прямо связывают три обстоятельства. Во-первых, поражение сделало нелегитимными законные правительства, которые были тогда всего лишь полуавто-ритарными. Многие исследователи считают, что военные поражения Первой мировой после краткого революционного и демократического всплеска вызвали к жизни авторитарные и фашистские движения. Это справедливо в отношении трех проигравших стран — Германии, Австрии и Венгрии (не считая Россию): во всех этих странах утвердились реакционные авторитарные, потом корпоративистские и фашистские правительства. За поражение Германия расплатилась 10 % территории и огромными репарациями. Венгрия утратила половину своей земли, а Австрия потеряла всю империю. Правые обвиняли в этой катастрофе внутренних врагов, «вонзивших нож в спину» — доморощенных либералов, левых и злодеев-«жидобольшевиков». Подогреваемые беженцами, которые хлынули в страну с аннексированных территорий, правые требовали возврата утраченных земель. Болгария проиграла войну, но без тяжелых последствий. Италию порой причисляют к партии проигравших. Хотя страна формально и числилась в стане победителей, ее армия была сильно потрепана, а скромные территориальные приобретения никак не устраивали националистов. «Изувеченная победа», доставшаяся Италии, вменялась в вину «декадентствующему» либеральному правительству и левым «национал-предателям» (De Grand, 1978: 102–114). Побежденные стали главными цитаделями фашизма (исключая Румынию), поэтому мы вправе объединить в одну причинно-следственную цепочку военное поражение, ревизионизм и фашизм.

Проблемой остаются временные рамки. Только итальянские фашисты (1922) и болгарский реакционный авторитаризм (1923) пришли к власти вскоре после войны, хотя эти страны пострадали от войны в наименьшей степени. У Германии было время оправиться. Репарации были сняты в 1930 г., а оккупация Рейнской области считалась временной мерой. Гитлеровский переворот в 1933 г. произошел слишком поздно, чтобы объяснять его поражением в Первой мировой войне. Венгры сознавали, что их ревизионизм — всего лишь риторика; австрийцы понимали, что им не удастся возродить империю. Поражение лишь отчасти объясняет появление авторитаризма и фашизма в 1930-е гг. Военный разгром не мог породить фашизм. Однако он мог стать причиной первого послевоенного авторитарного подъема, подорвавшего шансы на быструю демократизацию, и подготовить бойцов для будущих парамилитарных отрядов.

Авторитаризм победил в странах и с другой военной судьбой. Сербия и Румыния оказались среди победителей. Сербия даже получила в награду господство над всей Югославией. А Румыния в результате войны удвоила территорию и население. Но обе победительницы стали авторитарными странами, а Румыния даже породила массовый фашизм. Авторитарными стали и две нейтральные страны, Испания и Португалия. Впрочем, Португалия в этот период вообще практически не воевала. В 1898–1899 гг. испанскую империю добили Соединенные Штаты, марокканцы разгромили испанцев в 1921 г. Левые и правые, армия и король спихивали вину за поражение друг на друга. Немногие испанцы поддерживали имперский реваншизм. Не стремились к реваншу и греки, разбитые турками в 1922 г. Когда в 1936 г. генерал Метаксас совершил переворот, его не слишком волновала внешняя политика. Не будем также забывать про «государства-преемники», одним своим существованием обязанные Первой мировой войне. Польша, балтийские страны, Албания тоже обзавелись авторитарными правительствами, но большинство их послевоенных лидеров в сознании народа были героями национального освобождения. Таким образом, авторитаризм и, в меньшей степени, фашизм формировались в разных военных и послевоенных контекстах, не только в контексте поражения.

Война нанесла еще один чувствительный удар по Европе. В центре, на востоке и на юге победители, побежденные и новообразованные страны претерпели серьезнейшую геополитическую травму. Капитулировавшие режимы утратили легитимность, территорию, ресурсы, в некоторые страны хлынули беженцы. Греция (нейтральная в 1914–1918 гг.) испытала многие из этих тягот после 1922-го. Италия потеряла только Триест и Южный Тироль. Румыния и Сербия, страны-победительницы, столкнулись с проблемой другого рода — им пришлось инкорпорировать обширные новые территории, что меняло облик страны и характер государства. Сербам пришлось вырабатывать новую национальную политику, чтобы закрепить свою гегемонию, но не унизить при этом народы, вошедшие в состав страны. Югославам относительно повезло. Румыны уже не могли считать себя угнетенной пролетарской нацией на задворках Европы, ибо получили большую территорию с развитым сельским хозяйством. «Старые страны» Германия,