Лолотта и другие парижские истории - Анна Матвеева

Умер он на полу, потому что тётка-врач и её помощник, серьёзный строгий мальчик, сняли папу с дивана и пытались выгнать из него смерть какими-то манипуляциями, для которых нужно было лежать на ровной поверхности.

Так, на полу, он и остался лежать, а сверху тётка-врач прикрыла его скатертью – потому что ничего подходящего рядом не оказалось, вот она и стянула скатерть со стола. Льняную, с васильками.

Папа лежал в комнате под скатертью, а мама Наташа с Викторией (Виктория ещё зачем-то сказала тётке-врачу на прощанье «спасибо», и тётка кивнула, с достоинством принимая благодарность – она сделала всё, что могла, но тромб есть тромб, это нужно понимать) – сидели за стеной, пока одна из них, не вспомнить, кто, не решилась встать с места и войти в ту комнату.

Маруся от переживаний мгновенно заснула – с браслетом в руках. На коже – отпечатки бисера, похожие на аллергическую сыпь. Слезы катятся из глаз даже во сне.

Когда папы не стало, Виктория начала любить свою маму больше всех на свете. А прежде она любила только папу.

Старшая сестра Марина в детстве ревновала:

– Конечно, он тебя и в театры! И на каток!

В театре они слушали папины любимые оперы – три по кругу, каждый год. «Евгений Онегин», «Паяцы», «Трубадур».

Когда хор пел «Слыхали ль вы», Виктория понимала опять про львов:

– Слыхали львы за рощей глас ночной…

Потом хор уходил на второй куплет:

– Вздохнули львы…

Виктория вздыхала от скуки вместе со львами, о которых пел хор – но папа любил три своих оперы, и Виктория терпела их ради него, а потом научилась любить в память о нём.

На похоронах папы они с племянницей Леночкой виделись в последний раз, – с тех пор она только звонила, а года три года назад не стало уже и звонков. В день похорон Леночка стиснула Викторию в объятьях – как через мясорубку пропустила. Пахло от неё чесноком, и была она крепко беременной – уже через несколько месяцев родила свою первую девочку, а потом – ещё двоих, и у каждой девочки был свой папа, это если выражаться деликатно.

Вздохнули львы. Казнь египетская. Через детей ваших накажу вас.

И вот теперь Леночка почему-то пишет Виктории – пишет, а не звонит. Фамилия набрана латинскими буквами (русские имена, набранные латиницей, царапают глаза иголками).

На пороге комнаты появляется Маруся с подносиком – завтрак для мамы! Булочки подогретые, кофе свежесваренный, цветок в пробирке. Где бы взять нормальную дочь, чтобы собачилась с матерью с утра до вечера, просила денег, хлопала дверью, а не улыбалась заискивающе?

Впрочем, у Виктории для этого есть мама-подросток. Только что денег не просит, да и то не всегда.

Маруся ложится рядом с Викторией, пытаясь прижаться к ней всем телом. Тоже какая-то странность – взрослый человек так и не преодолел телесную зависимость от мамы.

– Я кинестетик, – объясняет Маруся.

«Я уехала во Францию, – пишет Леночка. – Девочки пока в России. Лада с отцом, Изида – с той бабушкой, Маргарита – с моей подругой. А я уехала, тёть-Вик, замуж вышла! Жду ребёнка. Надеюсь, будет девочка, я к ним уже привыкла, а с парнями даже не знаю, что делать. Я к тебе с просьбой. Привези мне Изиду. Ей пять лет, могут, конечно, со стюардессой отправить – но тут есть всякие по закону тонкости. Как бы разрешение нужно на вывоз ребенка. Я тебе доверенность отправлю. И деньги пришлю.

Очень скучаю по Изидке. Ей в Париже понравится.

Привезёшь, тёть-Вик? Поможешь? Ты маме обещала, я помню.

Целую, жду ответа.

Лена».

Изида – она же Исида – египетская богиня, воплощающая идеалы женственности и материнства. Носит головной убор в виде стула, точнее сказать, – трона, помогает роженицам и оберегает детишек, покровительствует рабам, девушкам и грешникам, умеет собирать убитого мужа по частям и возвращать его к жизни.

Почему Лене пришло в голову назвать дочку Изидой, Виктория и понятия не имеет – точнее сказать, она вообще не имеет никакого понятия о своих внучатых племянницах, но Лена почему-то делает вид, что тёть-Вик осознаёт, о какой из них идёт речь.

Ни одной из этих девочек Виктория не видела даже на фотографиях – уж сейчас-то, казалось бы, каждый может «налёпать», как выражалась бабушка, не только детей, но и снимков в любом виде. А вот Лена, видимо, не могла. Вскоре после похорон деда она продала квартиру и уехала куда-то в Камышловский район. Виктория пыталась её разыскивать, но Лена пряталась как участница программы защиты свидетелей. До Виктории лишь изредка долетали известия, одно другого хуже.

Уйдя из дома, племянница не только обрела свободу и утратила прежнее ласковое имя, но и подхватила сектантскую бациллу. Предохраняться от беременности – нельзя, показывать детей врачам – тоже, в детский сад и школу ходить необязательно. Старшая дочь, говорят, чуть не умерла от кишечного гриппа, но Лена и бровью не повела – бог дает, бог берет, а в конце жизни всех ждет смерть, или вы забыли?

На что Лена жила, Виктория не знала. Пыталась переводить ей деньги «до востребования», но переводы никто не запрашивал, они возвращались к отправителю. Мама Наташа советовала «не париться» – она с такой легкостью осваивала подростковый сленг, какая и не снилась Виктории, чувствительной к словам.

Слова, Египет, Маруся и львы – всегда рядом, неотменимые, как смерть в конце жизни. И ещё, конечно, студенты.

Поставив крест на писательстве, Виктория начала грешить статьями для глянцевых журналов. Писала трэвел – хотя давным-давно не бывала западнее Первоуральска – и психологию: она умела сформулировать и заострить проблему, а по ходу сочинения текста рождалось и решение, пусть не всегда убедительное.

Журналы охотно брали у Виктории статьи, бильд-редакторы подбирали соответствующие картинки – Эйфелева башня в огнях к заметке «Рождество в Париже», девушка с тревожным взглядом к статье «Вы ревнуете?».

Эта работа была лёгкой, бессмысленной и хорошо оплачиваемой – гонораров в те годы никто не задерживал. В одном популярном журнале, – том самом, где рекламные материалы заканчиваются на сто первой полосе, и только потом идёт редакционка – Виктории однажды выплатили одну и ту же сумму дважды, а текст – не опубликовали. Девушка честного – папиного! – воспитания, Виктория позвонила в редакцию, и сказала, что бухгалтерия ошиблась.

– Да и ладно! – рассмеялся в трубку редактор. – Считайте, это вам моральная компенсация. Мы ж не напечатали статью!

Золотые, тучные времена – жаль, что никто не осознавал тогда, что они тучные и золотые.

Сейчас такого просто быть не может – свои жалкие тысячи Виктория выцарапывает у издателя так, что пальцы потом горят и сочатся кровью: как в книжке про войну, где гестаповцы пытают партизан, загоняя иголки под ногти.

За студентов ей платит государство – пусть немного, но всегда вовремя, чуть ли не в один и тот же час первого числа каждого месяца. Виктория преподает в муниципальном вузе основы журналистского мастерства. Студенты здесь, в основном, иногородние – они мало знают, ничего не читают, но при этом умудряются писать лучше, чем «профессиональные журналисты».

В одну свою студентку – её зовут Алиса, робкий цветок из Ханты-Мансийска – Виктория почти что влюбляется. Когда Алиса пишет, робость оставляет её, а слова не разбегаются прочь, как дикие собаки, но смирно бегут у ноги, выстраиваются в нужных комбинациях а иногда совершают такие сложные кульбиты, каких не ждёшь не то что от собак, но даже от спортивных парашютистов в воздухе!

Со словами в России давно разучились управляться и профессиональные журналисты, и политики, и школьные учителя. Дело здесь не столько в грамотности, о которой так радеют кустарные писатели. Дело – в чувстве языка, которое не позволит использовать слово не по назначению.

Алиса управляет словами как опытный дрессировщик. Ни один лев не посмеет раскрыть на неё пасть – они ходят по кругу, подметают опилки своими хвостами (а надо – будут и чужими подметать!), прыгают в обруч и сидят на тумбе смирно, как будто и не львы они вовсе, а шахматные фигуры, сросшиеся с постаментом.

Виктория так хвалит Алису на занятиях, что другие студенты давно уже ненавидят скромный цветок из Ханты-Мансийска. И Маруся её тоже терпеть не может – мы живём в поистине удивительное время, когда личное знакомство с человеком вовсе не считается обязательным для того, чтобы его не любить.

Хватит растекаться мыслями, одергивает саму себя Виктория. Придётся на неделю найти замену в институте, а тексты она сможет редактировать в любой точке мира, где есть Интернет. Хвала нашему поистине удивительному времени.

Не успела допить холодный кофе, как Лена прислала ещё одно письмо, в нём – адрес Изидиной бабушки и просьба сообщить номер сберовской карты. Она тут же перечислит деньги на перелёт и срочное оформление визы.

– Я тоже поеду! – заявляет Маруся. – У меня отгулы.

– И я хочу в Париж, – говорит мама Наташа вечером. – Пускай на всех перечисляет.