Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры - Илья Лавров

Кривенок посмотрел на окна и ужаснулся: он забыл закрыть ставни. А вдруг кто-нибудь заберется?

Опять на мгновение комната наполнилась бледно-фиолетовым светом. Кривенок увидел в окно: половина неба ярко освещена луной, другая — закрыта черной, тяжелой тучей. Там полыхали раскаленные молнии. Грома не слышалось. Туча ползла на светлую половину быстро и бесшумно, становясь то огненной, то угрюмо-черной.

Вдруг в кухне что-то упало, загремев. Кривенок вздрогнул. Ему хотелось закричать и выпрыгнуть в окно. Кто там ходит? Что уронил?

Кривенок закрылся с головой одеялом и прижался к Кубарю. Тот был горячий, как печка, и сладко сопел. Дверь в кухню все время поскрипывала, то закрываясь плотно, то чуть отходя, — наверное, кто-то подглядывал в щель.

А тут вдруг как грохнет, дом как вздрогнет! И сразу же густо посыпался горох, затрещал дробно по стеклам. Что-то тяжело и вместе мягко принялось шмякать по окну.

Кривенок осторожно выглянул из-под одеяла. Пламя охватило окна, от вещей ринулись на Кривенка черные тени. Он увидел за рамой висящие водяные веревочки и шлепающую по стеклам мокрую ветвь. С нее тоже свисали водяные веревочки.

Внезапно раздались веселые голоса, топот и крик Люси — сестры Шурика:

— Я промокла до нитки! Ой, до чего же здорово, девочки!

Все сразу стало просто, не страшно, хорошо. Волнующе пахло дождем и листвой. Запах сочился во все щели окон. Захотелось выскочить на улицу и с криком помчаться под июньским ливнем.

«Это что-то само упало в кухне», — твердо решил Кривенок, зажег свет и вышел. На полу лежала эмалированная кружка: свалилась с плиты.

Кривенок погасил свет и лег. Долго еще сквозь дрему слышал, как по окнам шмякали мокрые тряпки и в комнате как будто часто включали и выключали лампочку, а над крышей трясли лист фанеры и он громыхал.

Кривенок тихо засмеялся от непонятной радости и уснул.

Кривенок проснулся рано.

— Эй, вставай, засоня! — стащил он одеяло с брата.

Кубарь лягнул ногой и в отчаянии завопил:

— Ну зачем разбудил? Я не успел досмотреть сон. Кошка запрыгнула на забор, а что дальше было, не видел!

— Не выспался потому, что поздно лег, — выговаривал Кривенок, — теперь вот будешь ложиться по расписанию в девять вечера. Детям вредно долго не спать, понимаешь!

— И вовсе не поэтому, — сердился Кубарь, не открывая глаз, — я не выспался потому, что всю ночь смотрел сны!

Кривенок выскочил во двор, прищурился — у солнца выросли золотые кошачьи усы.

Ночные потоки прорыли маленькие русла в земле, оставили в них пену, щепки, перья, листву.

Кривенок гикнул, выжал стойку среди двора и обезьяной взлетел на крышу. Она была чисто вымыта, еще сыровата и облеплена сорванными листьями и мокрыми клочками пуха. Подсыхая, крыша дымилась.

Особенно Кривенок любил небо и кучевые летние облака с белоснежными вершинами. Он долго мог лежать на крыше и смотреть вверх. Медленно плыли ватные стога, наполненные светом. Откуда они? Куда они? Кривенок начинал мечтать: вот он каким-то чудом научился плавать в воздухе. Он плывет к облакам, лежит на пушистых вершинах, ныряет с них. Он — легкий голубь-почтарь, а под ним медвежья тайга на сопках, степи, заросшие по колено травой и цветами. Их запах волнами катится к облакам, как дыхание земли. Она мигает синими глазами озер. Поплыл бы над золотистыми океанами, увидел бы неведомые страны, увидел бы острова Суматру, Яву, Борнео. Эти острова, наверное, пахнут, как лимон.

Кривенок радостно вздохнул. Как небо, облака и море, он любил птиц, особенно голубей.

На чердаке пахло пылью и голубиным пометом. Раздавалось хлопанье крыльев, воркованье, писк длинноносых птенцов. Голубки, наклевавшись зерна, с тугими, как мячи, зобами, залетали в клетки, захватывали в свои клювы раскрытые клювики пискунят и выбрасывали им из зобов готовую пищу.

— Гулиньки, гулиньки, — ласково приговаривал Кривенок, открывая чердачную дверцу и спускаясь на землю.

Среди двора стояло зеленое корыто с прозрачной водой.

Вот слетели комками снега белые голуби, за ними черные как сажа, кофейные, шоколадные с белыми крыльями, нежно-желтые с белыми хохолками и алыми лапками, чистейше-розовые с широкими, трубой, хвостами. Их розовые шеи в лиловых пятнах горделиво тряслись. Свистя тугими крыльями, вспархивала голубка в блекло-синем оперенье с золотистой шейкой. Самцы ворковали, раздувая шеи, кружились вокруг голубок, волоча по земле крылья.

Голуби купались в корыте. Особенно любил купаться Мохноног — большой белый голубь с лохматыми, как будто меховыми, лапами. У него были розовые глаза, а шея в фиолетово-золотистых пятнах. Прыгнув в корыто. Мохноног бил по воде звонкими атласными крыльями, поднимая тучу сверкающих брызг.

Сидя среди голубей на рассохшемся бочонке, Кривенок забыл обо всем на свете. О делах ему напомнил с крыльца заспанный и недовольный Кубарь:

— Есть хочу!

Кривенок засучил рукава и штаны, повязал материн фартук. Взяв в рот макаронную трубку, пососал из кастрюли воду и пустил струю в Кубаря. И его же одернул:

— Не балуйся!

Высыпал макароны в воду, поставил на открытую конфорку. На другую конфорку воздрузил кастрюлю с сухими фруктами. Сморщенные половинки яблок плавали, как пробки.

Весь стол, плита и даже пол около плиты были уставлены чашками, тарелками, кульками с сахаром, с солью. Нос у Кривенка был в саже, губы — в повидле, а руки — по локоть в муке.

Кубарь смотрел на него с уважением и даже пытался помогать ему.

— Не крутись под ногами! — то и дело покрикивал Кривенок. — Снова ты в кастрюлю грязными руками?!

Кривенок чиркнул спичкой, с треском вспыхнула, скручиваясь, березовая кора, очень сильно и густо закоптила. Поленья над ней почернели.

Кривенок и Кубарь, сидя на полу, любовались пламенем. Кривенок испытывал гордость: все ведь это он соорудил. Обед приготовить — пожалуйста! Дом содержать в порядке — пожалуйста!

— Дым! — удивился Кубарь.

Кривенок глянул: во все щели конфорок с плиты полз густой, черный дым. Закрыли дверцу, но дым повалил еще гуще.

— Наверное, дров натолкали много! — всполошился Кривенок и принялся вытаскивать верхние поленья. Дым хлынул в дверцу такими удушливыми густыми клубами, что Кривенок и Кубарь зачихали, из глаз потекли слезы. Кривенок вскочил, ничего не понимая и не видя, запнулся о ноги Кубаря и растянулся на полу.

— Не вертись под ногами! — закричал он и начал распахивать двери и окна. На улицу выкатились темные клубы, словно дом загорелся.

Кривенок схватил ведро, в отчаянии плеснул в плиту. Глаза выедало, пахло противно, из плиты текло.

— Трубу не открыл, — задумчиво произнес откуда-то из дымных облаков невидимый Кубарь.

— Как бы не так, — огрызнулся Кривенок и незаметно выдвинул вьюшку, — открыта труба, чего врешь! Что я, маленький, что ли, понимаешь! — закричал он, боясь больше всего, чтобы Кубарь не догадался об его промахе.

Через полчаса в плите весело шумел огонь, дым из кухни уполз на улицу, но пол, Кубарь и сам Кривенок были черные — ни дать ни взять кузнецы в кузнице.

В кастрюлях уже все бурлило. Нужно было опускать картошку. Чистить ее оказалось не так-то просто. У мамы это получалось быстро и ловко. Строгая ножом бока картофелин, Кривенок жалел, что не научился этому делу раньше. Да тут еще Кубарь неотступно следил за его строганьем.

— Ну чего ты? — рассердился Кривенок. — Бегаешь за мной, как хвост! Иди во двор играй!

Кубарь вздохнул:

— Мама хорошо чистит, а ты будто палку строгаешь.

— Не суй свой нос. Тресну вот!

Кривенок принялся сердито мешать в кастрюле. Вдруг он воровато оглянулся и весело сказал:

— Кубарь, катись в сарай, волоки еще два полена.

— Вон есть, — показал Кубарь на груду поленьев у плиты.

— Так мало же. Тащи, говорят!

Кубарь не спеша отправился в сарай.

Кривенок быстро закрыл дверь на крючок и заглянул в клубы пара над кастрюлей. Уныло ворочал ложкой вместо макарон комок теста. Кое-как размял его и бросил картошку. И тут он вспомнил слова матери: «Сначала свари мясо, потом опусти картошку, пусть она покипит, и только тогда уже бросай макароны». Что же теперь получится? А тут еще Кубарь принялся торкаться в дверь.

— Ты зачем закрылся? Открой! — стукал он поленом.

Кривенок метнулся к мясу. «А, была не была!» — и плюхнул его в кастрюлю.

— Открой! — захныкал Кубарь.

— Как бы не так! Постоишь там, не барин!

Кубарь с грохотом бросил поленья. Через минуту он взобрался на завалинку, прижался к окну и, расплющив нос, стал разглядывать, что делает Кривенок. Тот показал ему язык.

— Я вот маме скажу, — пообещал Кубарь.

— Ладно уж, иди, ябеда! — Кривенок распахнул дверь. Кубарь прибежал в сени, но дверь уже оказалась закрытой. Снова он пообещал в окно «сказать маме», и Кривенок снова открыл дверь. Кубарь бросился в дом, но дверь опять оказалась на крючке. Погоняв так несколько раз, Кривенок, наконец, впустил его.