Цирк - Анастасия Антоновна Носова

удалось чище эквилибра. Оля же в стороне жонглировала кольцами – она гораздо больше любила репетировать одна, ночью. Под взглядами более опытных коллег работать в полную силу было тяжело, и если во время шоу удавалось от этих взглядов отвлечься, то в заполненном цирковыми манеже ей становилось тесно и душно. Огарев был единственным, кто в этот раз на нее не смотрел: этим вечером он работал с Симой, и Оля не хотела признаваться себе, что ревнует, – только кого больше, наставника или парня, которого готова кормить обедами на последние деньги? Она изо всех сил старалась смотреть только на кольца, рассчитывать силу броска и больше ни о чем не думать, но ее взгляд и внимание то и дело обращались к Огаревым. Сима был безупречен: точные движения, никаких отступлений от жанра. Идеальный цирковой. И как это в шоу у него получилось сбиться? С такими-то данными? Огарев выглядел распущеннее, свободнее, но это был обманчивый образ: за нарочитой неряшливостью скрывались знания и мастерство, каких им с Симой никогда не перенять.

Оля собрала кольца в рюкзак, помахала дяде Паше и вышла из манежа. В коридоре ее догнал Огарев-младший. Оля дернулась от неожиданности, когда Сима вырос у нее на пути. Футболка на нем вымокла от пота, на плечах и запястьях рдели ярко-розовые полосы от каната. Оля наклонила голову, но ничего не сказала. Сима откашлялся:

– Я это… Помочь? – Он указал на сумку с реквизитом, которая помятой тушкой свисала у Оли с плеча.

Оля покорно отдала сумку. Сима тут же перестал смущаться: сумка, которую он закинул на плечо, как будто сломала барьер, через который он, как трусливый тигр, не мог перепрыгнуть. Или не хотел. Пока Оля соображала, что же ему от нее нужно, Сима тараторил о прошедшей премьере, о том, что на репетиции говорил отец, о том, что Огарев-старший часто ставит ее в пример ему. На этих словах Сима запнулся, но все-таки продолжил говорить.

– Далеко живешь? – Он сменил тему, когда они остановились у двери ее гримерки.

– В Заводском.

– Я провожу?

– Совсем дурак? – вырвалось у Оли. – Это час езды туда и час обратно. Ты на последний трамвай назад не успеешь.

Сима помялся у двери в нерешительности, обдумывая ее слова. «Огарев подослал», – поняла Оля.

– Я провожу, – заупрямился Сима и шагнул ей навстречу.

Оля пожала плечами. На десятом обеде она перестала надеяться, что у них что-то получится.

– Как хочешь, – бросила Оля и скрылась в гримерке.

Сима дождался ее у выхода из цирка и снова отобрал сумку. Оля просто прошла вперед, не оборачиваясь, и Сима поплелся за ней. В трамвае они сели напротив друг друга.

– У тебя есть что-то, кроме цирка?

Оля посмотрела в окно. Они выехали из центральной части города, до стадиона «Волга» оставалось несколько остановок – ее мучениям скоро должен был прийти конец. Не так она представляла себе их первый разговор наедине.

– Есть, и что? – ответ прозвучал настолько грубо, что Оля сама себя испугалась. – Прости, – поникла она тут же. – Кажется, что и нет особо. Читаю вот иногда. – Она кивнула на сумку.

Сима дернул замок ее сумки, не отрывая от Оли взгляда – огаревского, отцовского. Огонь, который нес в себе его отец, все же поселился в Симиных глазах, и сейчас Оля заглядывала в самую глубину лесного пожара внутри карих огаревских глаз. Еще немного, и она услышала бы треск костра и хруст сворачивающейся в трубочку древесной коры – золото и тлеющие угли смешивались в цвете Симиной радужки. Оля отвернулась. Сима расстегнул сумку до конца, не встретив возражений. Он покопался внутри и выудил на свет книгу: зеленая обложка пожелтела под тусклыми трамвайными лампами – «Тихий Дон» в Симиных громадных руках смотрелся тонким и жалким, хотя Оля читала уже вторую неделю и так и не дошла до середины.

– Увесисто, – оценил Сима находку, повертев книгу в руках. – Я читал, – пожал он плечами.

– Врешь, – прищурилась Оля.

– Да ну! – отмахнулся Сима и спрятал книгу обратно в сумку. – Я вот думаю, что Гришка Мелехов – дурак просто какой-то.

Оля отвернулась к окну. Мимо проплыла стела «Заводской район». Сима замолчал и больше не пытался ее разговорить.

Они вышли на остановке прямо возле Олиного дома, и Сима, передавая ей сумку, уже собирался перейти на другую сторону, чтобы вымокнуть под мелким дождем и все же ждать, когда тот же самый трамвай намерзнется в депо, когда перила внутри него настоятся на холоде и до них невозможно станет дотронуться, не отдернув руку, – тогда, быть может, трамвай поплетется обратно в сторону центра города.

– Ты все равно не попадешь на последний… – задумчиво протянула Оля, забирая у него сумку. – Он обычно не приезжает даже. Прогуляемся?

Улица Азина, ее старые сталинские дома нависли над Симой и Олей – стены их были готовы рассыпаться на тысячи осколков, только прикоснись. Иногда штукатурка и бесформенные камешки попадались под ногами, а краска, кусками сбитая со стен, похрустывала под ботинками – так же хрустели в американских фильмах ужасов под ногами героя человеческие кости, когда он оказывался в ущелье или в логове какого-нибудь зверя.

Дом, который стоял рядом с Олиным, находился в аварийном состоянии. От него отваливалась уже не штукатурка и краска – на земле валялись вырванные кирпичи, а из стены на волю пробивалось дерево: стена треснула в этом месте – камень подчинился слабому древесному телу. Сима терпеть не мог заброшенные или полуразвалившиеся здания. На одной из «заброшек» он еще в детстве прятался от дворовых хулиганов. Сима остановился перед надтреснутым, надломленным домом номер 53 по улице Азина, и черные арочные окна посмотрели на него. Оля уже успела уйти далеко и теперь ждала его в конце улицы – там, где заканчивался город и начиналась дорога в сторону дач. Сима знал этот поворот, трамвайные пути заворачивали здесь тоже, расставались с улицей Азина, устремлялись прочь, хотя трамвай неизменно оставался в депо неподалеку.

– У дедушки был дом. – Сима остановился рядом с Олей в самой верхней точке улицы. Здесь, на вершине холма, можно было увидеть, как дорога пересекает поле, а затем прячется среди дачных участков. – В Хмелевке. Это же недалеко отсюда. Потом продали. Они с отцом много кому задолжали и продали дом в счет долгов.

Оля пожала плечами:

– У нас никогда не было дачи.

Сима плелся за Олей и не понимал, почему все еще идет за ней. Она не давала ему с ней заговорить, и ее рубленые жесткие фразы прерывали их разговор, который,