Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

череду побед в столкновениях с коммунистическими Т-34. Один из отрядов, который вел сам Дин, преследовал танк по улицам больше часа и благополучно его уничтожил. Но уже через несколько часов северокорейская пехота и бронетехника все же прорвали оборону, и уцелевшим бойцам 24-й дивизии пришлось снова отходить на юг. Дин и сам месяц скрывался в холмах, прежде чем его взяли в плен (он останется самым старшим по званию из американских офицеров, попадавших в руки коммунистов во время корейской войны).

Это был период, когда страна остро нуждалась в героях, поэтому героем представили Дина, и он прогремел на все Штаты. Под конец войны его наградили Почетным орденом Конгресса. В его отваге никто не сомневался. Однако провал командования в 24-й дивизии еще до обороны Тэджона обескуражил и даже вызвал отвращение у некоторых опытных военных, отправленных в Корею. «Какой генерал потерпел бы такой хаос в своем штабе, какой царил у Дина, я не представляю, – сказал полковник Джон Михаэлис, заслуженный боевой ветеран Второй мировой, наблюдавший этот хаос. – Такое ощущение, что все впали в истерику. Никто не хотел идти и кого-то там бить. Не знаю, чем думал Дин как командир дивизии, когда схватил базуку и пошел гоняться за танками»[79]. Михаэлис был в числе тех, кто считал поступок Дина уклонением от обязанностей командующего дивизией. В этом мнении он был не одинок. «Дин очень располагал к себе, – говорит подполковник Джордж Мастерс, – но он понятия не имел, что такое война. В сущности, он был глуп». Такие оценки могут показаться резкими, но не будем забывать, что эти люди видели агонию 24-й дивизии собственными глазами. Более мягких выражений действия большинства американских частей в этом бою не заслуживали. «Мы самоуверенно считали себя подготовленными военными, – говорит полковник Мастерс. – Однако в Корее, как часто бывало в нашей истории, мы ставили под ружье гражданских в надежде, что они окажутся хорошими бойцами. Увы, как правило, в таких случаях нам приходится разочаровываться»[80].

Между 10 и 15 июля в Корею перебросили 25-ю дивизию армии США. Восемнадцатого июля в Пхохане высадилась на берег 1-я кавалерийская дивизия – как ни парадоксально, пехотная, несмотря на название. К 22 июля все они были развернуты. Остаткам потрепанной – собственно, почти разгромленной – 24-й дивизии удалось отойти в тыл и в конце концов перевести дух. За семнадцать дней она потеряла почти 30 % личного состава, более 2400 человек числились пропавшими без вести. Однако действия подкрепления в первых боях после прибытия тоже особой уверенности не внушали. Двадцатого июля 24-й пехотный полк 25-й дивизии рассыпался и бежал через несколько часов сражения в Йечхоне. Этот полк целиком состоял из темнокожих, представляя собой пережиток пагубной для армии США сегрегационной политики. Сценарий первого боя 24-го полка повторился и в последующие дни: едва начинало смеркаться, бойцы под прикрытием наступающей темноты утекали в тыл. Двадцать девятого июля после обстрела из минометов 1-й батальон 24-го полка охватила необъяснимая паника. Пришлось ставить в тылу позиций 24-го блокпосты, чтобы задерживать дезертиров и отставших. Официальная история армии США порицает этот полк за привычку бросать оружие и снаряжение на поле боя, за плохие командирские качества у офицеров, за хроническую ненадежность: «Склонность к панике проявлялась у 24-го пехотного почти во всех сражениях к западу от Санджу…» К концу июля Уокер осознал, что использовать 24-й можно только как форпост, как ловушку для наступающих коммунистов. Оказалось, что нужно держать в резерве другой полк позади фронта, чтобы давать настоящий отпор, после того как 24-й терпел поражение. Начальник штаба армии Коллинз в Вашингтоне тем временем признал несостоятельность концепции подразделений, состоящих полностью из темнокожих. При первой же возможности их следовало интегрировать в белые части. Однако в Корее в июле было не до того.

Первое столкновение с коммунистической манерой ведения войны в Корее приводило в смятение, сбивало с толку, деморализовало и ожесточало даже лучшие американские полки. Всем им доводилось наблюдать, как понуро бредущая к американским позициям толпа беженцев на последних метрах расступалась, пропуская прячущихся среди них пехотинцев. Даже для тех, кто имел дело с японцами в сражениях Второй мировой на Тихом океане, готовность северокорейцев расстаться с жизнью, когда они самоубийственной волной бросались на противника в психических атаках, оказывалась страшным опытом. Позже, когда в войну вступят китайцы, эта тактика приобретет еще более широкий размах и станет еще более пугающей в своем фанатизме. Коммунисты не признавали обвинений в вероломстве или нарушении правил ведения войны, когда использовали солдат в гражданской одежде или притворно сдавались в плен, чтобы замаскировать атаку. Больше всего американцев как на корейском фронте, так и дома, в Штатах, потрясло безжалостное безразличие к тем, кто сдавался в плен. Вся страна пережила шок, когда в Корее были обнаружены первые группы американских пленных, застреленных на обочине дороги, с руками, связанными за спиной колючей проволокой. Вскоре стало ясно, что северокорейцы всегда расправляются с пленными подобным образом, если они не нужны им живыми в целях пропаганды или получения разведданных.

Звучит мрачно, но американские военачальники видели определенное преимущество, когда среди бойцов распространялись слухи о зверствах коммунистов. Те, кто прежде не пытался даже делать вид, будто рвется в бой, теперь вынуждены были осознать, чем им грозит плен. Отсидеться в удобном лагере для военнопленных шансов не было. Во многих частях поселился панический страх попасть в окружение и оказаться отрезанными. «Дезертирская лихорадка» – порыв кинуться наутек при малейшей угрозе обхода с флангов – стала серьезной проблемой. «Я видела, как молодые американские солдаты просто разворачиваются и бегут с поля боя, – писала Маргарита Хиггинс в New York Herald Tribune, – или бросают оружие, проклиная свое правительство за то, что оно, по их мнению, ввязалось в безнадежное дело». Американцы, обученные и привыкшие сражаться в составе большой армии из взаимодополняющих подразделений, совершенно терялись, оказываясь на изолированных позициях с оголенными флангами и понимая при этом, что до ближайших союзных войск на передовой где-то двадцать или тридцать километров гор.

Ужасы первых недель войны, осознание безжалостности азиатского противника привели к тому, что многие американцы распространяли свои страхи и подозрения на весь корейский народ: под гуками подразумевали не только коммунистов, но и всех корейцев скопом. Бесчинства, которые творили коммунисты, заставили многих американских бойцов, отчаянно сражавшихся за жизнь, зачерстветь, лишиться сочувствия к окружающим их азиатам – инопланетным созданиям, чей язык они не понимали, чьи обычаи вызывали у них недоумение, чья страна казалась воплощением вселенского зловония, которым пропитались их поля, удобряемые человеческими экскрементами.

Но как бы плохо в эти недели ни проявили себя в бою американские войска, их боевого мастерства пусть и с горем пополам, но хватало, чтобы удержаться. И какими бы нелестными эпитетами ни награждали южнокорейскую армию, разбитые и деморализованные остатки которой отступали вместе с американцами, ее борьба тоже была не напрасной. После июльских отступлений и разгромов Америку и ее союзниц будут заботить главным образом неудачи их вооруженных сил. Однако в те первые недели сражений, застигнутые врасплох и столкнувшиеся с подавляющим численным превосходством врага, южнокорейцы и их американские союзники все же нанесли коммунистам гораздо более серьезный ущерб, чем считалось в то время. Как выяснилось впоследствии, в период с 25 июня до начала августа потери северокорейцев составили около 58 000 человек. В тот момент, когда уверенность Уокера и его армии в своих силах упала почти до нуля и казалось, что на юго-востоке Кореи их ждет полное поражение, войска ООН в Корее на самом деле получили численное преимущество над коммунистами.

Двадцать пятая дивизия удерживала позиции в центре страны до 30 июля, но потом пришлось отступать и ей. Первая кавалерийская, которую обошли с флангов в районе Йондона, 29 июля начала отходить к Кымджону. Но пока американцы отражали угрозу с севера, на Западе разворачивались еще более опасные силы. Одна северокорейская дивизия нанесла удар в районе Тэджона и теперь рвалась через беззащитную сельскую местность на юг. К 1 августа ее передовые подразделения уже приближались к Масану, от которого им оставалось всего тридцать миль до юго-восточного порта Пусан. Если бы северокорейцы добрались до Пусана, американцы были бы окружены, с минимальными