Черное сердце - Сильвия Аваллоне

Я влюбилась, и мне не стыдно в этом признаться. Такого со мной еще не случалось. Ну, целовалась со старшеклассником на пляже, но он вообще мне не нравился – брекеты на зубах, пихал язык, было противно. Эмануэле был похож на Джастина Тимберлейка, и он, реальный парень, мог заметить меня и, как ни странно, заинтересоваться мной как раз благодаря месту, где я находилась. Я никому не была интересна, всегда была «рыжей», «прыщавой», «бедной сироткой», «неудачницей», а теперь стала настоящей bad girl[6]. Захотелось разыграть эту карту.

Марта никогда бы не повелась. Представь, она мечтала ему врезать. «Этот маменькин сынок водит тебя за нос, – говорила она мне. – Задница у него в тепле, папочка с мамочкой для него ничего не жалеют, за все платят. Живет в центре города, у него новый мопед, он трахает всех девушек, которых хочет, а потом дрочит на тебя, на нас, чтобы заснуть. Он кидает нам подачки. Какого черта? Я его ненавижу!»

Я так не могла. Я тоже, в отличие от Марты и почти всех остальных, была из хорошей семьи, у меня, как у Эмануэле, был крутой мопед, красивый дом, абонемент в спортзал, и папа, который мне ни в чем не отказывал. Но при этом, в отличие от большинства остальных, у меня не было ни капли опыта в любви и сексе. Думаю, все девчонки уже трахались. У многих даже были бойфренды, с которыми они переписывались, перезванивались, которые ждали их где-то там, возможно, вовсю гуляя, но это было хоть что-то.

Я тоже хотела чего-то: паршивого, жалкого кусочка нормальной жизни. Месячные, перепады настроения, гормональные всплески… Сосед – все, на что я могла рассчитывать, и я хотела его заполучить.

Возможно, от отчаяния мне в голову пришла безумная идея написать ему. Записку типа: «Я бы хотела сделать тебе минет, как тебя зовут? Мы здесь каждую ночь ласкаем себя пальцами, думая о тебе». Девчонки свистели, хлопали, подбадривали: «Добавь: и сосать, и глотать…»

При этом воспоминании Эмилия залилась смехом, полным такой нежности к себе и своим подружкам, что я тоже невольно проникся к ним нежностью.

В общем, написала я эту записку, смяла ее, как твой портрет, и тут началось самое интересное. Как перекинуть ее через две решетки на балкон напротив? Мы же не метательницы копья, разве что играли когда-то в дартс. Приплыли! К тому же нужно все делать быстро, чтобы у охраны не возникло подозрений. И когда он на балконе один, а то вдруг мать подберет записку. Представь себе сцену!

Первая записка отрикошетила от оконной решетки и упала на дорогу. Мы написали еще одну, она тоже упала. Бросать пробовали все: я, Афифа, Мириам, Ясмина. Марта – нет, она отказалась «падать так низко». Она ведь считала Соседа классовым врагом.

Мы долго тренировались, чтобы наладить переписку, и – представь! – он нам ответил!

Видел бы ты, какой он потрясающий метатель! Точный прицел – попадал к нам с первого раза, такой уверенный в себе. Интересно, где он сейчас, кем стал, чем занимается, есть ли у него дети?

В общем… В первой записке, которую он нам бросил, было написано что-то вроде: «Меня зовут Эмануэле, а вас? Вы – моя эротическая мечта. Я бы хотел к вам пробраться и подарить вам наслаждение». Мы чуть с ума не сошли. Кричали, как на концерте «Бэкстрит Бойз», чуть не порвали эту записку, передавая из рук в руки. Все получилось, ура!

Мы вошли во вкус, научились лучше сминать бумагу – записки приобретали поистине аэродинамические свойства. Интересно, куда они потом делись, эти порнографические записки? Та из нас, кому удавалось схватить бумажку, оставляла ее себе. Возможно, потом выбрасывала. Только дуры хранят сувениры из «интерната». Кроме меня, конечно. Его записочки я берегу, иногда даже перечитываю.

Я никогда не думала о побеге. Я была там единственной папиной дочкой, без криминальной дряни в голове, без тяжелого жизненного опыта. Я была как ходячий мертвец. Я просто хотела исправиться, хотела страдать. Но Эмануэле встряхнул меня, вдохнул в меня жизнь. Дошло до того, что я всерьез мечтала сбежать к нему.

Мы сообща писали ему непристойности, на которые он отвечал еще большими непристойностями. Но когда я писала одна, то писала, что люблю его, умоляла подождать меня, в подробностях расписывала момент, когда мы сможем хотя бы поцеловаться. А он в своих записочках «для Эми» подыгрывал мне. Писал, что сразу заметил меня, что я самая красивая, самая сексуальная. Не знаю, дурак он был или просто наивный. Думаю, он не понимал, что играл на чувствах осужденной. У любой медали есть две стороны. Да, он играл с огнем, но в то же время давал мне утешение. Он напоминал мне, что можно просыпаться и не думать о том, чтобы свести счеты с жизнью.

У него был под рукой интернет и какая-то порнушка, а у нас – нет. Мы начинали повторяться, наши фантазии, так уж повелось, всегда имели лесбийскую подоплеку. Образовалась небольшая группа дрочилок во главе со мной, которые жили ради такого секса по запискам. И были правильные, как Марта, которая как-то раз, стоя у окна, сказала: «Попросили бы у него хоть покурить! Пару косяков у своего красавчика Эмануэле! Отдаетесь бесплатно, дуры… Используйте его тоже».

Она была права. Среди нас, конечно, были проститутки… но любовь лишает тебя ума. Как и воздержание. Так что те, кто в прошлой жизни получали до тысячи евро за выходные, наконец вышли из ступора и взяли дело в свои руки: «Да, давайте напишем ему: если хочет продолжать, пусть подкинет нам немного травки. А если нет, пошел в жопу. Мы профессионалки, не какие-то школьные шлюшки».

«Мы – королевы, – подливала масла в огонь Марта, – ко-ро-ле-вы! Нас четыре и два процента от населения страны. Редкие птицы! Постойте за себя, заставьте себя уважать. Выдавите из себя хоть каплю феминизма, черт вас возьми!»

Потом она получила диплом по молекулярной биологии, стала химиком-фармацевтом, а ей бы политикой заняться. Митинги, выступления – ее конек. Ей бы надо на баррикады…

Красавчик Эмануэле начал бросать нам пачки «Лаки страйк». «Видать, водятся карманные деньги…» – едко заметила Марта. Потом перешел на завернутую в фольгу травку, но при условии, что мы покажем ему через решетку что-то конкретное: сиськи, жопы. Парень не промах. Помню, иногда бросал нам уже свернутые косяки, чтобы мы слизывали слюну, которой он их запечатал: самый тесный физический