Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

вашей Свиты, государь, едва ли не каждый второй имеет рыцарское посвящение…

Император хмурился по мере того, как звучали все новые и новые известные фамилии. Похоже, о таком он даже близко не представлял.

— Как такое возможно? Есть же указ о запрете масонства, — Николай Павлович искренне недоумевал. Легист, истово верящий в силу закона и наказания за его неисполнение, он с трудов верил, что нарушение указа могли быть столь массовыми. — Я должен во всем разобраться, владыка.

Он повернулся в сторону двери и громко позвал своего секретарь:

— Александр Сергеевич!

Обычно статс-секретарь входил в кабинет почти сразу же после окрика императора, но сейчас почему-то запаздывал.

— Александр Сергеевич⁈ Граф Танеев⁈

Недовольный император резко распахнул дверь и выглянул наружу.

— Граф Танеев, где вас черти носят? — уже раздраженно воскликнул он, обводя глазами пустую приемную. — Странно, Александра Сергеевича нет на месте…

— Государь, он тоже из этих, — к нему тихо подошел священнослужитель. — Я же говорил, что орден пробрался очень высоко.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Три кареты стояли во дворе дома Пушкиных. Явно чем-то груженные, рессоры прогнулись чуть ли не до самой земли. Возницы нервно поглядывали по сторонам, словно опасались кого-то или чего-то. Их нетерпение передавалось и лошадям, недовольно храпящим, бившим копытами по брусчатке.

— Александр Сергеевич, пора, — донесся приглушенный голос с крайней кареты. — Сейчас самое время. если еще немного промедлим, то аккурат навстречу патрулю выйдем. А так разминемся…

Пушкин кивнул. Действительно, пора отправляться в путь. Как ему стало известно, в особняке французского посла проходило очередное собрание ордена, а, значит, другого такого шанса для удара по врагу могло просто не представиться.

— Пора…

Но он все равно медлил. Не спокойно было внутри, тяжело, в горле аж ком стоял, не давая спокойно вздохнуть. И это был отнюдь не страх перед предстоящим, а вина за все случившееся. Ведь, он и только он виноват, что все произошло именно так, и никак иначе. Если бы только все можно было отмотать назади вернуться на немного в прошлое…

— Все, пора отправляться, — наконец, приказал сам себе Пушкин, вставая на подножку кареты и собираясь залезть внутрь, как вдруг что-то его остановило. — Миша, подожди еще немного.

Поэт заметил темную фигурку на крыльце, закутанную в плащ.

— Таша, — прошептал он дрогнувшим голосом. — Я так виноват перед вами… Нет мне никакого проще…

Она быстро подбежала и закрыла его губы своим пальчиком, призывая молчать.

— Ты идешь за ними?

— Да, иду. Таша, я привезу их домой. Слышишь, они обязательно вернуться.

— Саша…

Наталья откинула глубокий капюшон, полностью скрывавший ее лицо, и пристально посмотрела в его глаза.

— Поклянись мне, что те люди за все заплатят. Поклянись именем своей матушки.

— Клянусь, — еле слышно проговорил Пушкин, чувствуя, как пересохло в горле и тяжело ему дается каждый звук, каждое слово. — Клянусь, Таша, эти твари все умрут. Я клянусь тебе.

Пушкин схватил ее холодные руки и начал осыпать их поцелуями, крепко прижимая к своей груди.

— Ташенька, они за все заплатят. Клянусь…

Он смотрел на нее и не узнавал. Взгляд женщины был жутким, пронизывающим. Посеревшее лицо осунулось, заострились скулы, посинели искусанные в кровь губы. Чистая не упокоенная нежить, поднявшаяся из могилы.

— Вот, возьми, — в руку Александра ткнулась рукоять небольшого дамского пистолета, инкрустированная серебром и слоновой костью. — Он тебе пригодится

— Я верну их домой, обязательно верну… — повторял Пушкин, поднимаясь в карету. — Вперед, Миша, вперед.

Карета дернулась и покатилась, медленно набирая скорость. Нагруженные бочками с порохом, она нещадно гремела, стучала колесами по брусчатке.

— Все готово?

— Готово. Я всю ночь следил за дворцом. Дети точно во там, скорее всего в северном флигеле, — Дорохов наклонился к Пушкину. — Если взорвать порох в каретах в южной части дворца, то они не пострадают.

В ответ тяжелый взгляд поэта, Михаил добавил:

— Уверен, Александр Сергеевич. На Кавказе я был первый по взрывному делу. Столько пороху извел, что счет уже не на килограммы идет, а на возы.

— Не подведи, Миша, не подведи…

К самому дворцу подъезжать не стали. Все три кареты остановились на ближней улице. Дорохов выскользнул из кареты и скрылся в темноте, но почти сразу же вернулся обратно. Выглядел при этом возбужденным и донельзя довольным, напоминая собой объевшегося кота у опустошенной миски.

— Александр Сергеевич, нам повезло… Там, видно, какое-то собрание. У крыльца с десяток карет, из которых выходят люди в масках и плащах с капюшонами. Мы же теперь, как свои, через ворота проедем. И нам слова никто не скажет.

У Пушкина тоже сверкнули глаза.

— Если сегодня общий сбор, то туда обязательно придет и сам магистр. Хорошо бы и эту сволочь к праотцам отправить.

Выждав немного времени, они тронулись с места. Огромные кованные ворота, и правда, были распахнуты настежь, открывая вид на ухоженный сад и широкую мраморную лестницу с колоннадой.

— Александр Сергеевич, вы закройте лицо шейным платком на манер маски грабителя. На первое время сойдет, а потом уже будет не важно.

Оба слуги, вышедшие встречать гостей, даже сообразить ничего не успели. Дорохов выскочил из кареты, как пробка из бутылке, и обрушил на них град ударов. Те сразу и сомлели, свалившись, как подрубленные, на ступеньки лестницы.

— А теперь шевелиться нужно… Вон туда карету загнать нужно, к окнам поближе, — Дорохов, уже заранее изучивший расположение залов и комнат дворца французского посла, уверенно показывал в сторону ухоженной лужайки. Именно сюда и выходили окна из бального зала, самого подходящего места для большого собрания. — Бьюсь об заклад, они здесь соберутся. Видите, как тени на шторах играют? Александр Сергеевич?

Пушкин стоял на его пути с совершенно потерянным видом.

— Миша, а если там дети?

— Клянусь вам, нет там никаких детей. Я тут все на брюхе проползал, все проверил. Они совершенно точно в северном флигеле.

— Миша…

— Мы теряем время. Еще несколько минут и слуг хватятся, и пойдут искать. Нам тогда точно не поздоровится. Я сказал, что все будет хорошо, значит, все обязательно будет хорошо.

После недолгих препирательств поэт все же отступил. Кареты они осторожно закатили под самые окна, поставив в один ряд у каменной стены.

—