В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Железнодорожные билеты Восточной дороги везде продаются только на золото.

Николай Иванович был в недоумении.

– Гм… Ну, братья-славяне! Даже свои славянские бумажки не хотят менять! – проговорил Николай Иванович. – Но неужели они так и должны у меня пропасть? У меня на триста динаров. Отсюда мы едем в Константинополь.

– Обратитесь к евреям-менялам. Может быть, они вам их и разменяют. Но предупреждаю, вам много потерять придется, – улыбнулся конторщик.

– Ловко! Хорошее воспоминание мы увезем о сербских братушках! Ваши-то болгарские кредитки хорошо ли ходят?

– У нас только золото и серебро.

– Тогда позвольте мне на сто рублей болгарского золота и серебра.

И Николай Иванович протянул конторщику сто рублей.

– При объявлении, при объявлении потрудитесь подать, – отстранил от себя конторщик сторублевый билет и тут же подал бланк.

Николай Иванович взял бланк, заглянул в него и сказал конторщику:

– Да тут у вас по-болгарски…

– Пишите по-русски, все равно. «Представляя русский кредитный билет в сто рублей, прошу мне выдать по курсу в левах золотом…»

– Ну хорошо. Ведь вот нигде за границей этого нет, чтобы объявления писать. Приносишь в банк сторублевую бумажку, и сейчас тебе: «Пожалуйте, раз, два, три…»

– Ну что делать! У нас немножко бумажное царство. У вас же, русских, учились.

Объявление подано, деньги разменены, и супруги Ивановы выходили из банка.

– Нет, каковы сербские братушки! Какими деньгами наградили! Только жиды их и берут, – говорил Николай Иванович. – Придется и здесь жида-менялу искать.

Они сели в фаэтон и поехали.

– Куда теперь везешь? – спросил Николай Иванович сидевшего на козлах чичероне в фуражке с надписью «Метрополь».

– Проедемся по Дондуковскому бульвару и дом Стамбулова поедем смотреть, – был ответ.

– А! Ладно! Ладно.

Тянулась улица, обсаженная только еще начинавшими приживать деревцами. Направо пустырь, далее невзрачный домишко, опять пустырь, стройка. Налево – то же самое. Вообще строящихся домов довольно много. В некоторых местах еще только копают рвы под фундаменты.

– Кто тут строится? – кивнул Николай Иванович на одно угловое место на какой-то улице.

– Бывший министр Ухтумов дом себе строит, – был ответ с козел.

Проехали сажень пятьдесят.

– А это подо что роют? – спросил опять Николай Иванович.

– Тут будет театр.

– А теперь разве у вас нет театра?

– Есть, но очень маленький, в «Славянской беседе».

– А что это за «Славянская беседа» такая?

– Ферейн[71] и клуб.

– А попасть туда нам можно?

– Еще бы вам-то нельзя, ваше превосходительство! Там генералов любят.

Николай Иванович гордо погладил бороду и поправил свой цилиндр, накренив его набекрень.

– Непременно сегодня поедем туда.

Проехали еще сажень пятьдесят. Площадь. На площади стройка.

– Тут что строится?

– Новый кафедральный собор будет.

– А там что такое?

– Бывший министр Канакалов дом себе строит. А вон там по улице фундамент делают, так это большой купец один… Он овечьими шкурами торгует.

– Сколько стройки-то! Сколько улиц пустынных раскинуто! Большой, красивый город София будет, – обратился Николай Иванович к жене.

– Улита едет, когда-то еще приедет, – отвечала та.

– Не находишь ли ты, что София немножко смахивает на Царское Село?

– Пожалуй. Но там все-таки куда больше построек.

– Бани, господин ваше превосходительство, у нас строятся, большие серные бани, – рассказывал с козел чичероне. – Серные бани будут и большая гостильница при них. Курорт… Для лечения, – прибавил он.

Выехали совсем на пустынную улицу, свернули за угол. Среди пустыря направо и пустыря налево стоял двухэтажный небольшой белый домик без всяких украшений, но с подъездом под навесом и с балконом во втором этаже. С балкона были свесившись два траурные флага – черный с белым.

– Вот дом Стамбулова, – указал с козел чичероне.

– Этот-то? – вырвалось у Глафиры Семеновна. – Да не может быть!

– Действительно маловат и скромноват, – согласился Николай Иванович. – У нас даже в провинции богатые купцы куда шире живут. А тут такой большой болгарский человек и в таком маленьком доме жил! Я думал, что у Стамбулова, который всей Болгарией ворочал, дворец был. Скромно, скромно жил Стамбулов! И около дома ни садика, ни двора приличного.

Очутились на углу бульвара. Фаэтон остановился.

– А вот здесь на углу был изранен Стамбулов, – сказал с козел чичероне. – В голову, в руки, в плечи… Пять докторов его лечили – вылечить не могли. А клуб, из которого он ехал домой, недалеко отсюда. Прикажите, ваше превосходительство, к клубу ехать? – спросил он.

– Ну что тут! Вези теперь в собор. Нужно в собор войти. А потом в самый лучший ресторан, – отдал приказ Николай Иванович.

Фаэтон помчался.

XXVI

Был час пятый дня, когда супруги Ивановы осмотрели внутренность собора Святого Краля Стефана и побывали в старинной церкви Свете Спас. Выходя из церкви Свете Спас, Николай Иванович говорил жене:

– Церкви старинные, а никаких древностей – вот что удивительно. Всего три-четыре иконы древнего письма, а остальное все новейшее.

– Да-да… И к тому же как все плохо содержится, – подтвердила супруга. – Ты заметил в соборе? Даже пол деревянный не сплочен, а со щелями; настоящего отопления нет, а стоят переносные чугунки с простыми железными трубами, проведенными в окна. Не из особенно ревностных братья-славяне к своим храмам, – прибавила она.

– Есть что-нибудь еще осматривать? – обратился Николай Иванович к своему чичероне.

– На могилу Стамбулова можно съездить.

– А это далеко?

– Полчаса езды.

– Брось ты. Что нам на могилу Стамбулова ездить! – перебила их Глафира Семеновна. – Дом его видели, то место, где он был убит, видели – с нас и довольно.

– Княжескую печатницу[72] можно посмотреть, мадам ваше превосходительство, – предложил проводник.

– Ну ее! Какой тут интерес!

– Садитесь, мадам. Памятник Александру II вы еще не видали и памятник вашим русским лекарям, которые погибли в войну за болгарское освобождение.

– Вот это дело другое. Туда нас свезите. А потом в самый лучший ресторан. Я уж есть начинаю хотеть.

Фаэтон помчался. Опять пустыри между старых домишков, вросших в землю, опять начинающие строиться дома, но на улицах везде видно движение: ребятишки играют в какую-то игру, швыряя в чурку палками, бродят солдаты попарно и в одиночку, проезжают с возами болгарские крестьяне в овчинных куртках и шапках и везут то бочки, то сено, то солому, то мясо. По дороге попадались кофейни и пивницы и в них народ.

– Положительно, болгарская София не похожа на своего сербского брата Белград, – решил Николай Иванович.

– Ну а женского-то элемента и здесь на улицах немного. Простые женщины есть, а из интеллигенции, на ком бы можно было наряды посмотреть, я совсем мало вижу, – отвечала Глафира Семеновна.

– Однако мы видели десятка полтора дам.

– Да, и только в фаэтонах, куда-то спешащих,