Верь в мою ложь - Элизабет Джордж

— Я просто подумал, что, наверное, пора уже… Пожалуй, нужно было раньше тебе сказать, но я просто не знал, как это сделать.

Манетт очень не понравилось то, что она почувствовала при этих словах, но заставила себя улыбнуться.

— Ох, но это чудесно, Фредди. Я её знаю?

— Нет-нет! Конечно, нет. Просто одна…

— А как ты с ней познакомился?

Фредди отъехал вместе с креслом от стола. На мониторе за его спиной Манетт видела какой-то график и подумала, над чем это он мог сейчас работать. Возможно, разбирался в прибылях и убытках. Ещё он должен был анализировать заработную плату и единовременные выплаты. А это уже было делом немалым, потому что нужно было разбираться в том, в чём разбирался только покойный Ян. Как Фредди вообще нашёл время для того, чтобы с кем-то познакомиться?

— Знаешь, мне бы не хотелось об этом говорить. Как-то я себя неловко чувствую, — сказал Фредди.

— Ох, ну конечно! — Манетт кивнула. Фредди смотрел на неё немножко жалобно, ожидая какой-то реакции, и она постаралась выглядеть как можно беспечнее. — Ну, может, ты как-нибудь её пригласишь… Мне хочется посмотреть на неё. Ты ведь не намерен снова совершить ошибку?

— Ты не была ошибкой, — возразил Фредди.

— А! Спасибо. — Манетт порылась в сумке, достала ключи от машины и бросила небрежно: — Но мы всё равно остаёмся друзьями, да?

— Всегда и без сомнений! — ответил Фредди.

То, чего он не сказал, Манетт и сама знала: они не могли продолжать всё вот так до бесконечности, будучи разведёнными, но живя в одном доме, ведь до сих пор в их жизни ничего не изменилось. Однако между ними сохранилась крепкая дружба, существовавшая всегда и в итоге и ставшая корнем проблемы. С того самого дня, когда они договорились о разводе, Манетт много раз думала о том, что всё было бы иначе, если бы они могли завести ребёнка, и тогда их личные отношения не превратились бы исключительно в обсуждение того, какими именно преимуществами обладают самоочищающиеся и самоосвежающиеся туалеты и какова нынче ситуация на рынке. Это не могло продолжаться бесконечно. И в одно прекрасное утро неизбежно возник вопрос: а куда всё пропало? Где магия любви? И спокойный развод показался наилучшим выходом из положения.

Что ж, она ведь понимала, что рано или поздно Фредди кого-то найдёт. И сама намеревалась сделать то же самое. Просто не предполагала, что это произойдёт так быстро. И теперь она гадала, не казалось ли ей на самом деле, что этого не случится никогда?

Манетт въехала в ворота школы Маргарет Фокс. Прежде она здесь не бывала, но Найэм объяснила ей, где будет ждать Тим. Перед административным зданием была специальная площадка, за которой велось наблюдение, так сказала мать Тима. И фамилию Манетт должны были добавить к списку рядом с именем Тима. И ей нужно взять с собой какой-нибудь документ. Лучше всего паспорт. Тогда не возникнет никаких недоразумений.

Манетт увидела Тима сразу, как только подъехала к зданию администрации; классы и спальни образовывали могучий прямоугольник сразу за ним. Сын её кузена сидел на скамье, ссутулившись, бросив рюкзак на землю. И занимался он тем, чем, по наблюдениям Манетт, занималось большинство подростков всё свободное время: набирал на телефоне сообщение.

Она остановила машину у бордюра, но Тим не поднял головы — он был слишком сосредоточен на своём занятии. Это дало Манетт возможность понаблюдать за ним; так она и сделала, не в первый уже раз отмечая те гигантские усилия, которые предпринимал Тим для того, чтобы скрыть своё сходство с отцом. Он так же, как Ян, слегка отставал в развитии и пока что не достиг момента полового созревания. И был невелик для своего возраста, а уж без школьной формы казался и вовсе малышом. К тому же он носил слишком мешковатую одежду, которая буквально висела на нём, и даже бейсбольная кепка была ему велика. Зато она полностью скрывала волосы, которые Тим не стриг уже целую вечность и которые падали ему на глаза. Конечно, больше всего ему как раз и хотелось скрыть именно глаза. Потому что они были такими же, как у его отца, — большими, карими, ясными; они как будто иллюстрировали пословицу о том, что глаза — зеркало души.

Манетт видела, что Тим нахмурился. Что-то ему не понравилось в ответе на его сообщение. Мальчик поднял руку и начал грызть ногти. Он кусал их с такой силой, что Манетт поморщилась при таком зрелище. Она поспешила выйти из машины и окликнуть Тима. На мгновение на лице мальчика отразилось удивление — и Манетт хотелось бы назвать его радостным, но она не осмелилась зайти так далеко, — и тут же он снова нахмурился. И не тронулся с места.

— Привет, дружок! — сказала Манетт. — Сегодня я тебя забираю. Мне нужна кое-какая помощь, и ты будешь моим мужчиной.

— Мне кое-куда нужно съездить, — угрюмо ответил он и снова принялся набирать какой-то текст. Или сделал вид, что набирает.

Манетт возразила:

— Ну, не знаю, как ты собираешься куда-то там добраться, потому что единственные колёса — у меня, как видишь.

— А где этот чёртов Кавех?

— А при чём тут вообще Кавех?

Тим наконец поднял голову. Манетт видела, что он сильно раздражён. Мальчик испустил злобный вздох, выражая своей отношение к родственнице, и хотя он не произнёс ни слова, это было всё равно что сказать вслух: «Глупая корова!» Тех, кому всего четырнадцать, всегда видно насквозь.

— Идём, Тим, — сказала Манетт. — Поехали. В школе не разрешат никому другому забрать тебя сегодня, потому что твоя мама им звонила.

Тиму следовало признать поражение. И то, что дальнейшее упорство не имеет смысла. Он что-то пробормотал себе под нос, лениво поднялся и потащился к машине, волоча за собой рюкзак. На переднее сиденье он свалился с такой силой, что машина покачнулась.

— Пристегнись, — сказала Манетт. И повторила: — Пристегни ремень, пожалуйста!

И подождала, пока он это сделает.

Манетт искренне сочувствовала Тиму. Ему столько всего досталось… К тому же нельзя было и придумать худшего возраста для того, чтобы семью бросил отец, по какой бы то ни было причине. А уж то, что отец ушёл из семьи ради другого мужчины… тут весь мир просто слетал со своей оси. И как было мальчику всё это воспринимать, как ему было теперь быть с собственной пробуждавшейся сексуальностью? Манетт ничуть не удивлялась тому, что Тима швыряло из стороны в сторону, что он готов был укрыться в монастырской безопасности школы… Да и кто не захотел бы того же в его положении?

Выехав за школьные ворота, она аккуратно повернула на дорогу и сказала Тиму:

— Там, в отделении для перчаток, есть диски. Может, выберешь какую-нибудь музыку?

— У тебя нет ничего такого, что мне нравится. — Он отвернулся от Манетт и уставился в окно.

— Спорим, есть? Ты загляни туда, приятель.

— Мне нужно кое с кем встретиться, — снова сказал он. — Я ведь уже говорил.

— С кем?

— Кое с кем.

— А твоя мама об этом знает?

Снова последовал нервный, злобный вздох. Тим что-то проворчал себе под нос, а когда Манетт попросила его повторить, огрызнулся:

— Да ничего. Забудь.

И опять стал смотреть в окно.

Но в этой части страны смотреть было особо и не на что. От Улверстона на юг, до самого Грейт-Урсвика, раскинулась почти совершенно плоская открытая равнина, на которой стояли фермы, отделённые от дороги живыми изгородями или невысокими стенами, сложенными из известняка, и по пастбищам бродили овцы, да ещё кое-где торчали купы ольхи или японской берёзы.

Дорога была недолгой. Манетт жила в Грейт-Урсвике, и её дом находился к школе Маргарет Фокс ближе, чем жилища прочих родственников Тима. И именно поэтому, уже не в первый раз подумала Манетт, было бы самым логичным оставлять Тима у неё на свободное от школы время; она говорила об этом и с Яном, и с Найэм сразу после того, как они отправили мальчика в это учебное заведение. Но Найэм и слышать ничего не хотела. Она твердила, что не нужно забывать о Грейси. Девочка не вынесет, если брат перестанет проводить с ней время после занятий. Манетт прекрасно понимала, что дело не только в Грейси и даже совсем не в ней. И решила, что будет видеться с мальчиком так часто, как только сможет.

Грейт-Урсвик был не слишком большой деревней — всего лишь одно из тех скоплений коттеджей, что выросли на пересечениях сельских дорог, в глубине страны, далеко от Бардси и залива Моркам. Здесь имелись пивная, почта, ресторан, две церкви и начальная школа, но индивидуальность этому местечку придавало нечто вроде очень большого пруда. И самым шикарным районом, как называли это Манетт и Фредди, были дома, стоявшие у берега этого самого пруда. Они располагались вдоль дороги, но большие сады за ними подходили прямо к воде. Между садами и прудом создавали небольшие барьеры заросли камышей, а там, где камышей не было, крошечные причалы давали возможность добраться до вёсельных лодок или просто посидеть и полюбоваться на уток и двух лебедей, круглый год живших в пруду.