Верь в мою ложь - Элизабет Джордж

Элизабет Джордж

Верь в мою ложь

10 октября

Флит-стрит, Лондон

Зеда Бенджамина никогда прежде не вызывали в кабинет редактора, и он обнаружил, что испытывает одновременно и замешательство, и сильное волнение. Результатом замешательства стало обильное выделение пота под мышками. От волнения сердце Зеда забилось сильнее, то есть на самом деле так сильно, что он ощущал его ритм в кончиках пальцев. Но поскольку с самого начала он был уверен, что на Родни Аронсона следует смотреть просто как на одного из парней, служащих в «Сорс», он приписал оба явления — и потливость, и биение пульса в пальцах — тому факту, что слишком рано, не по сезону, поменял летний костюм на зимний. И сделал мысленную заметку на тот счёт, что нужно будет утром снова надеть летний костюм, если, как он понадеялся, матушка ещё не сдала его в чистку сразу после того, как заметила перемену. Это было бы совершенно в её духе, подумал Зед. Его матушка была очень услужлива и энергична. Слишком услужлива и слишком энергична.

Зед постарался найти что-нибудь такое, что отвлекло бы его, — и это было совсем нетрудно в кабинете Родни Аронсона. Пока редактор газеты продолжал читать заметку Зеда, тот принялся просматривать заголовки старых статей их газеты, висевших в рамках на всех стенах. Он нашёл их отвратительными и идиотскими, потому что они обращались к самым низменным сторонам человеческой натуры. «Продажный мальчик нарушает молчание» — так называлась статья о грязных отношениях между шестнадцатилетним парнишкой и неким членом Парламента, чьи встречи проходили поблизости от станции Кинг-Кросс; их непристойное свидание оказалось, к несчастью, прервано появлением полицейских из местного участка. Перед этой заметкой красовалась другая — «Секс втроём с подростками», а дальше Зед увидел заголовок «Жена кончает с собой». «Сорс» возглавлял издания, публикующие подобные истории, его репортёры всегда первыми оказывались на месте событий, первыми раскапывали подробности, первыми успевали заплатить информаторам за самые смачные детали, чтобы предать гласности то, что любая законопослушная газета либо опубликовала бы с большими купюрами, либо вообще постаралась бы скрыть. Но их газета была самым подходящим местом для горячих историй вроде «Скандал в спальне принца», «А в дворцовых конюшнях-то нечисто» или «Ещё один королевский развод?» и прочее в этом роде. И именно такие статьи, как Зед знал из сплетен, услышанных в буфете, доводили тираж «Сорс» до ста тысяч экземпляров. Именно это приносило славу их таблоиду. И каждый в отделе новостей прекрасно понимал, что тот, кому не хочется марать руки, копаясь в грязном белье людей, не может работать репортёром-расследователем в «Сорс».

И это, безусловно, относилось к Зедекии Бенджамину. Он определённо не хотел вести журналистские расследования для «Сорс». Он видел себя обозревателем «Файнэншл таймс» или кем-то в этом роде, то есть человеком, чья работа обеспечивает ему достаточно уважения и создаёт имя, а заодно приносит и столько денег, чтобы он мог предаваться своей истинной страсти, каковой являлось сочинение нежных стихов. Но найти работу уважаемого обозревателя было так же трудно, как… дамские панталоны под шотландским килтом, а человек должен делать хоть что-то, чтобы иметь на столе еду, раз уж сочинение великолепных стихов денег не приносит. Так что Зед прекрасно знал, что обязан всегда действовать как человек, который считает вполне соответствующим профессиональной журналистской этике выискивание разных оплошностей со стороны знаменитостей и членов королевской семьи. И всё же ему нравилось верить, что даже газетка вроде «Сорс» могла бы найти выгоду в том, чтобы хоть слегка приподняться над своим положением издания, сидящего в сточной канаве, откуда, надо сказать, никто не смотрит на звёзды.

И та статья, которую сейчас читал Родни Аронсон, как раз и демонстрировала эту его веру. По мысли Зеда, статьи в таблоиде вовсе не были должны плавать лишь в гуще грязных фактов, чтобы захватить внимание читателя. Они вполне могли бы быть и духовными, спасительными, как вот эта его статья, — и всё же содействовать при этом продаже тиража. Конечно, по правде говоря, подобные опусы вряд ли годятся для первой страницы, но в воскресных журналах такое печатают, хотя статья на две полосы в ежедневном издании, пожалуй, выглядит длинноватой, тем более что сопровождающим её фотографиям придётся перебраться на вторую страницу… Но Зед потратил целую вечность на эту статью, и она вполне заслуживала куска газетной бумаги. В ней имелось всё то, что любили читатели «Сорс», только это было изложено в изысканной форме. Здесь были показаны грехи отцов и их сыновей, исследовались разрушенные взаимоотношения, не были обойдены и алкоголь с наркотиками, упоминалось и о возможности освобождения и искупления… Зед написал и о некоем никудышном человеке, который в последнюю минуту — более или менее последнюю — сумел повернуть в другую сторону и начать жизнь сначала, найдя вдохновение в том, что посвятил себя падшим на дно общества. Это была история со злодеями и героями, с достойными противниками и бессмертной любовью. И надо всем этим…

— Снотворное.

Родни Аронсон отшвырнул статью Зеда в сторону и поковырялся пальцем в своей бороде; выковырнув из неё кусочек шоколада, бросил его в рот. Читая, он прикончил целую плитку орехового «Кэдбери», и теперь его беспокойный взгляд шарил по письменному столу, как будто в поисках ещё какого-нибудь сладкого утешения, в котором он на самом деле совершенно не нуждался, если учесть его живот, с трудом скрываемый просторной курткой «сафари», которую он предпочитал в качестве рабочей одежды.

— Что?..

Зед подумал, что он чего-то не расслышал, и уже шарил в памяти, пытаясь найти что-то такое, что рифмовалось бы со «снотворным», в надежде утешить себя мыслью, что его редактор вовсе не обругал только что его творение из двадцати печатных страниц…

— Снотворное, — повторил Родни. — Я чуть не заснул. Ты мне обещал горячее расследование, сенсацию, если я отправлю тебя туда. Ты мне гарантировал сенсацию, насколько я помню. И если я дошёл до того, что позволил тебе жить в каком-то отеле бог знает сколько дней…

— Пять, — перебил его Зед. — Потому что дело было запутанным, и там были люди, которых необходимо было расспросить, чтобы получить полностью объективную…

— Ладно, ладно! Пять. И, кстати, мне бы хотелось получить твои объяснения насчёт выбора отеля, потому что я видел счёт и мне интересно, не сдавался ли этот чёртов номер вместе с танцовщицами? Если кого-то посылают чёрт знает куда, в Камбрию, на целых пять дней за счёт газеты, то от него ждут сногсшибательной статьи… — Родни схватил статью и взмахнул ею. — Но скажи поточнее, какого чёрта ты там расследовал? И что это за название, чёрт побери? «Девятая жизнь»! Что это такое, где ты такого нахватался — на каких-нибудь литературных курсах? Или на курсах творческого письма, а? Вообразил себя романистом, что ли?

Зед знал, что его редактор университетов не заканчивал. Об этом тоже сплетничали в буфете. И Зеду вскоре после того, как он оказался в штате «Сорс», вполголоса посоветовали: «Бога ради и ради собственного благополучия, никогда не говори Роду чего-то такого, что напомнит ему о том, что у тебя есть степень или ещё что-нибудь; ничего такого, что хотя бы туманно намекало на высшее образование, приятель! Даже и не пытайся как-то дать ему понять, что у тебя знаний больше; просто помалкивай, если вдруг ситуация так повернётся».

Поэтому Зед очень осторожно выбирал слова, отвечая Родни на вопрос о названии статьи.

— Вообще-то я думал о кошках.

— А… ты думал о кошках.

— Ну… у них ведь девять жизней?

— Да без тебя понял. Но мы ведь не пишем о кошках, так?

— Нет. Конечно, нет. Но… — Зед не был уверен в том, что понял, чего хочет от него редактор, поэтому взял в сторону и углубился в объяснения. — Я имел в виду, что тот парень восемь раз был на реабилитации, понимаете, в трёх разных странах, и ничто ему не помогло, то есть вообще ничто. Ну, он мог держаться месяцев шесть или восемь, или однажды даже целый год, но всё равно через какое-то время он возвращался к метамфетамину. А потом он оказался в Юте, и там встретил очень необычную женщину, и вдруг стал совершенно новым человеком, и уже не оглядывается назад.

— Вот оно, значит, как? Спасён силой любви, а? — Голос Родни прозвучал очень любезно.

Зед воспрянул духом.

— Да, Родни, именно так! Это всё просто невероятно! Он полностью излечился. Он возвращается домой не ради жирного тельца, но…

— Жирного чего?

Зед мгновенно дал задний ход. Библейская аллюзия. Явно очень неудачный ход.

— Да просто глупое слово сорвалось. В общем, он возвращается домой и начинает программу помощи безнадёжным. — «Такое слово годится ли?» — подумал Зед. — И он стремится помочь не тем, о ком можно было бы подумать, вроде молодых ребят и девчонок, у которых вся жизнь впереди. Нет, он берётся за отверженных. За старых людей, живущих за обочиной, социальные отбросы…