Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

из-за того, что он очень долго не женился на Люсе. Возможно, такая медлительность была вызвана тем, что лишь в 1940 году Ефим Захарович разошелся со своей первой женой, с которой прожил пять лет.

– У тебя паспорт с собой?

– Нет…

– Пойди принеси его…

И Люся побежала домой за паспортом.

– Мама, я выхожу замуж!

– За «Онегина»?

Был май 1941 года. На медовый месяц молодым времени осталось тютелька в тютельку…

«Он был почти на 10 лет старше, – вспоминала Макарова о муже. – А сколько у него было поклонниц! Что сказать? Я живу воспоминаниями. Это было чудесное время. До сих пор мне его не хватает. Я одна. Когда муж ушел из жизни, я была еще в приличной форме, но не могла себе даже представить, что в мой дом войдет какой-то другой мужчина, а не Фимочка! Он был старше, умнее меня, многому меня научил – отношению к жизни, к людям… Моими партнерами были Стржельчик, Лавров. В молодости мы с Ефимом Захаровичем играли мужа и жену в “Девушке с кувшином”. Потом – в спектакле “Шестой этаж” (тоже мужа и жену). Ох, какой был зажигательный спектакль (первая постановка Георгия Александровича)! Я очень любила эстраду, а Фимочка – нет. Все-таки однажды я уговорила его сыграть в концерте “Хозяйку гостиницы” Гольдони – чудесный отрывок. Он очень не хотел, а потом все-таки согласился. И прекрасно сыграл! Потом, когда его не стало, мы играли это с Владиком [Стржельчиком]».

Начало войны застало БДТ на гастролях. Копелян, едва вернувшись в Ленинград, вступил в народное ополчение. А Людмила вернулась в родной город больной тифом. Это помешало ей эвакуироваться вместе с театром, и она осталась в блокадном кольце. Копелян на фронт так и не попал, Николай Черкасов включил его и других актеров-добровольцев в созданный им Театр народного ополчения, четыре концертные бригады которого ездили на передовую поднимать дух бойцов. При этом служащие нового театра стали военнообязанными, получили обмундирование, оружие и перешли на казарменное положение.

Когда выдавались увольнительные, Ефим Захарович сразу спешил в больницу проведать жену. И очень смущался, когда врач говорил:

– Вашей дочери лучше…

Она казалась такой маленькой, такой юной рядом с ним – суровым и мужественным…

По выздоровлении Людмила стала работать в Кронштадте, в Театре Балтийского флота. Военные письма и телеграммы мужа она трепетно хранила всю жизнь, до последнего вздоха ветхое портмоне с ними лежало у ее кровати – так, чтобы она могла самостоятельно взять их.

«Как старый друг пожала руку

и мне сказала: не забудь…

Любимая моя девочка! Эти стихи Одоевского как нельзя лучше отражают мое нынешнее душевное состояние. Да, слишком велика разлука и непосильна она для меня, старика» – так писал Копелян жене.

«Скучаю я так, как никогда и не по кому». «Гиперболически тоскую». К своей ненаглядной Люсе он обращался самыми нежными словами: «Дорогая моя, любимая, драгоценная подружка…» А себя при этом называл ее «венецианским мавром», всегда ревнуя веселую и не чуждую кокетства, несмотря на совершенную преданность ему, жену.

Супруги воссоединились с окончанием блокады и возвращением БДТ из эвакуации. Театр переживал период тотального упадка, и понадобилось более десяти лет, чтобы эта отчаянная ситуация была в корне преломлена – Товстоноговым. Интересно, что Ефим Захарович еще задолго до чиновников звал возглавлявшего Театр имени Ленинского комсомола Георгия Александровича переходить в БДТ, ранее других увидев в этом человеке единственного «антикризисного менеджера», который может спасти гибнущий театр.

Придя в БДТ, Товстоногов заново открыл сороколетнего актера. Роли на Копеляна посыпались как из рога изобилия. «Шестой этаж», «Когда цветет акация», «Сеньор Марио пишет комедию»…

Актер и режиссер Артем Карапетян вспоминал: «Во время одной из встреч Фима рассказал, как репетировали в БДТ спектакль “Скованные одной цепью”. Фабула пьесы заключалась в том, что два человека – негр и белый расист – оказались пленниками, которых сковали одной цепью, определив им общую рабскую судьбу. Ненавидя друг друга, они обречены быть вместе. Совершив побег, эти двое вынуждены действовать совместно. В результате общая беда примиряет врагов. Репетируя пьесу, Ефим Копелян и Павел Луспекаев, игравшие двух героев, связывали себя за руки и подолгу бегали по лестницам театра, после чего изможденные, достигнув соответствующего физического состояния, выходили на сцену репетировать эпизоды побега. Разумеется, на спектакле бегать уже не приходилось, но эмоциональная память помогала сохранить физическое состояние, наработанное во время репетиции. Такую изнурительную репетицию придумал Павел Луспекаев».

Звездная роль Ильина в «Пяти вечерах» сделала Копеляна кумиром женской театральной публики. К слову, в этой легендарной постановке играла и его Люся – роль Кати, в которой изначально видела себя Зинаида Шарко.

«Копелян не выделялся ни высоким ростом, ни красивой внешностью, ни громким голосом, – отмечает Олег Басилашвили. – На сцене он был прост и, казалось, маловыразителен, однако его персонажи всегда жили насыщенной внутренней жизнью. Каждая из его ролей была откровением, но все его персонажи были похожи только на одного человека – на Ефима Копеляна».

Копеляна часто называли советским Жаном Габеном. Но Зинаида Шарко справедливо протестовала, заявляя: «Жан Габен – это их Фима Копелян!»

В свою очередь, Товстоногов, говоря о своем любимом артисте, отмечал: «Удивительная личность этого человека проявлялась во всех характерах, которые он создавал, и эта мощная индивидуальность и была главным свойством артиста Копеляна».

Получив роль Вершинина в «Трех сестрах», Копелян довольно жестко высказался о героях этого произведения.

– Мы должны разобраться, как мы относимся к этим людям, – говорил Товстоногов на традиционном обсуждении будущей постановки.

– Если решать традиционно, то выйдет, что все они милые и хорошие, несчастные, ни в чем не виноватые, – отозвался Ефим Захарович. – Можем скатиться к традиции показывать переживания людей, которым почему-то нехорошо. Условия социальные на них действуют… Большинство из них сами виноваты во всем, виноваты в том, что они бездеятельны!

Бездеятельность для деятельного балагура-оптимиста Копеляна была большим прегрешением. Сам он буквально не ведал передышек, получив вожделенную возможность работать, стремился реализовать себя везде – и на сцене, и в кино. И не забыть при том многочисленных друзей, с которыми он всегда бывал рад пообщаться.

«У Копеляна было потрясающее чувство юмора, – вспоминала Людмила Макарова. – Хотя вид у него был довольно грозный. И некоторые наши ребята, особенно молодые или новички, кто плохо его знал, немного даже побаивались его. А он был замечательным, справедливым, добрым, очень смешливым человеком. Как мы жили? В жизни всякое ведь бывает. И поругаемся. И выпьет, бывало. Очень любил играть в карты. Друзей приводил домой, был очень открытым. У нас не было богатства, хотя в последнее время Фима довольно много снимался в кино. Была машина. И дача, купленная напополам с моей мамой. Когда люди