«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940 - Энн Икин Мосс

«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» — мелькнуло в голове Сони.

— Да, я его видела, — сказала она.

— Как же? Как же? Стоит или лежит?

— Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.

— Андрей лежит? Он болен? — испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.

— Нет, напротив, напротив — веселое лицо, и он обернулся ко мне, — и в ту минуту, как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.

— Ну, а потом, Соня?

— Тут я не рассмотрела, что-то синее и красное…[191]

Толстой показывает, что Соня сознательно решила покривить душой и сказать то, что желает услышать Наташа[192]. Гаданье служит здесь метафорой добровольного самообмана, которым девушки занимаются, чтобы сохранить по мере взросления свою особую близость. И все-таки, несмотря на сатирическое изображение мыслительного процесса Сони, Толстой делает так, что ее пророчество полностью исполняется. Соня плохо помнит подробности собственной фантазии, когда видит Андрея на смертном ложе, но и она, и Наташа убеждены в том, что все в точности сбылось. Собственно, если смотреть глазами Наташи, оно сбылось даже еще точнее. Наташа видит, что Андрей лежит смертельно раненный, но улыбается. После его смерти она выходит замуж за Пьера, а его она когда-то описывала матери такими словами: «синий, темно-синий и красный». Так, несмотря на процесс остранения, Толстой создает определенную разновидность мистицизма, которая проявляется в дружбе между Наташей и Соней.

Учитывая полумагический характер этой дружбы и ее символическую важность для главных героев в начале романа, ее распад требует какого-то особого объяснения, помимо экономических соображений или влияния случайных обстоятельств. Сделавшись старше и понемногу осознавая подчиненное положение Сони в семье, Наташа принимается сравнивать себя с Соней и приходит к выводу, что «в ней чего-то недостает»:

Соня, как всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие. Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее[193].

Толстой как будто хочет, чтобы читатель примирился с распадом этой дружбы, и потому намекает на почти неосязаемое различие между подругами. Оно не только показывается глазами Наташи, но и подчеркивается словами рассказчика, который напоминает нам о социально-экономической пропасти, лежащей между девушками. Уже в силу своего положения в семье Ростовых Соня должна вести себя соответственно чужим ожиданиям и исходить из соображений взаимной выгоды. Когда же Наташа говорит уже Марье, впервые высказывая вслух свои переменившиеся мысли о возможной партии для брата: «Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas», ее дружба с Соней, которая с детских лет опиралась на их совместные планы поженить Соню с Николаем, бесповоротно меняется.

В судьбе Сони раскрывается исключающий характер изображенной Толстым идеальной дружбы. Хотя в итоге Соня и находит себе место в доме Марьи и Николая, это все равно положение зависимое: она приносит пользу, а семья чувствует обязательства по отношению к ней. В конце романа Наташа, как бы оправдываясь за то, что Соня оказалась вне игры, по сути, отказывает ей в субъектности: «Она — неимущий… в ней нет, может быть, эгоизма… иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы»[194]. Выходит так, что не социальное положение, а какой-то духовный изъян помешал Соне сделаться женой, матерью и даже равноправным другом и тем самым вступить в неподдельные, искренние, добродетельные (по Толстому) человеческие отношения[195]. Так Толстой показывает, что экономическая зависимость обрекает человека не только на неискренность в отношениях, но и на поддельное существование. Лишь те, кого Толстой наделил подлинностью чувств и искренностью — а заодно и экономической независимостью, — могут обрести в итоге образцовую любовь и единение с другими людьми[196]. А может быть, «друзей с детства», вернее, подруг, обрекают на поддельность дружбы еще и почти одинаковые ожидания извне. Еще детьми Наташа и Соня отчасти сознавали, что за их дружбой наблюдают взрослые, и потому нарочно одевались в одинаковые платьица. Точно так же, как позже, в эссе «Что такое искусство?», Толстой будет отрицать, что главной целью искусства является удовольствие, здесь, по ходу действия романа, он показывает, что женская дружба лишается своей ценности, если превращается в зрелище для чужих глаз. Толстой оставляет в прошлом «восхитительную» дружбу между Юлией и Кларой; и в самом деле, у той дружбы, что зарождается между Наташей и Марьей, в романе уже нет ни единого наблюдателя.

«Перед первенствующим другом»

Примечательно, что в этом романе воображаемый рай возникает только в виде картин женской дружбы. Значимые дружбы между мальчиками в романе почти не фигурируют, а мужские дружбы представлены, прежде всего, или как интеллектуальные отношения взрослых людей (Пьера и Андрея), или как разрушительные, легкомысленные — между юнцами (Пьером и Долоховым). Кроме того, эти мужские отношения призваны подчеркнуть индивидуальность персонажей, а вовсе не их бескорыстие или отзывчивость. Преданность Николая вначале Борису, а затем Долохову и Денисову, — «естественная» черта его взросления и вживания в армейскую культуру, однако эти привязанности имеют свой предел: намного важнее для Николая его продвижение по службе и личная независимость. Дух товарищества, царящий в армии, задает модель коллективного поведения, стоящего выше индивидуального начала, однако Толстой показывает присущие ему недостатки и изъяны. Посещая Денисова в госпитале, Николай вдруг обнаруживает, что не может найти в себе сострадания к раненому товарищу, который «старался забыть ту прежнюю жизнь». Встреча Пьера с Платоном Каратаевым становится для первого толчком к духовному преображению, но между ними не возникает ни взаимного участия, ни равенства. Более того, как отмечает Лора Олсон, Каратаеву присущи женские, детские черты, что приближает его к «романтическому мифу о цельности, связности и отсутствии амбициозных стремлений». Мужчины в «Войне и мире» неспособны преодолеть условности современной им общественной жизни благодаря дружбе с другими мужчинами — эту способность им может дать лишь женщина, которая свяжет каждого из них с «Природой»[197]. Возможно, именно поэтому Толстому понадобилась дружба между Наташей и Марьей — как катализатор дворянской идиллии в