Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

но при условии сохранения таможенной черты и правового строя Финляндии (т. е. ее конституции). В тоже время он отклонил возможность постоянного квартирования их вне пределов Великого Княжества. Сейм не допустил в среду финских войск ни русских людей, ни русского языка, ни клятвенного обещания, даваемого остальной русской армией. Эти меры он назвал «принудительными, несправедливо связанными с воинской повинностью, насильственной попыткой изменить национальный характер», а назначение финнов в русские войска определил, как большое несчастье, равносильное изгнанию из отечества. Короче — слить финские войска с русскими в одну военную семью, для совместной охраны государства и большей боевой подготовки, земские чины решительно отказались.

Вместо прямого ответа на поставленный вопрос о практической применимости проекта нового устава к укладу финской жизни, сейм, сделав частные поправки в прежнем финляндском уставе 1878 г., составил целый политический трактат о том, что Финляндия есть особое «государство» и так как, по мнению сейма, проект устава имел в виду не только преобразование военной части Финляндии, но, в связи с этим, и политические цели, осуществление которых глубоко затронуло бы правовое положение Финляндии и имело бы самые пагубные последствия для края и будущего развития его, то он, сейм, нашел необходимым высказать своим ответом «протест против того направления, в котором хотят вести русскую политику в Финляндии». Мало того. В свой ответ по уставу о воинской повинности сейм признал удобным вставить резкую критику манифеста 3 февраля 1899 г. об издании общегосударственных законов, заявив, что он не должен иметь в Финляндии «значения и святости закона».

Впоследствии один из финляндцев, оценивая поведение сейма, сказал: он забыл, что «во всех соединенных государствах единство армии считается безусловно необходимым, а также, что в резкой форме оказанное сопротивление всегда вызывает раздражение». К подобному же заключению пришел и H. И. Бобриков. «Чем больше вчитываюсь в отзывы сейма и сената, тем больше удивляюсь их смелости, если не сказать дерзости. Ставят все на карту». Одна германская редакция усмотрела, что финляндские земские чипы обнаружили мало мудрости в своем отношении к вопросам о военной реформе.

Оправдываясь, финляндцы объясняли, что они раздражены были не столько положениями самого проекта устава о воинской повинности, сколько приложениями и материалами, кои сопровождали его. В этих приложениях находились мотивы к новому проекту и справки из истории утверждения прежнего финляндского устава 1878 г. Те и другие раскрывали картину истинных стремлений финляндских политиков, а также канцелярский прием, который помог им склонить военного министра гр. Д. Милютина к принятию устава. О том, что делалось и говорилось на сейме 1877 — 1878 гг. русские власти имели самое смутное представление. Генерал-губернатор гр. Адлерберг довольствовался тем, что докладывал ему один из сеймовых деятелей шведоманского лагеря, да переводами обрывков речей. Однажды этот докладчик пришел сообщить, что сейм согласился признать генерал-губернатора начальником финских войск. Присутствовавший случайно русский генерал выразил свое удивление, почему сейм не подчинил финских войск командующему войсками. — «Разве это не все равно, — возразил гр. Адлерберг, — войска будут подчинены мне». — Ни речи сеймовых ораторов, ни делопроизводство сейма не были переведены на русский язык. Это обстоятельство особенно поразило Н. И. Бобрикова, который выразил свое изумление в письме к министру статс-секретарю. «Как русские власти относились к общеобязательной воинской повинности в 1877 — 1878 гг. — писал он — видно из того, что отзыв тогдашнего сейма до сих пор не переведен на русский язык».

Неизвестным осталось военному министерству (в 1878 г.) и другое чрезвычайно важное обстоятельство, а именно, что финляндцы решили придать некоторым частям устава о воинской повинности значение конституционного закона. Все это раскрылось только в 1899 г. Документы этого дела были переданы чрезвычайному сейму и сенату для сведения. Сущность дела сводилась к следующему.

В 1878 г., министр статс-секретарь поднес на Высочайшее утверждение устав о воинской повинности в Финляндии, «принятый» сеймом. Предварительно утверждения, Государь Император пожелал получить заключение о сем уставе финляндского сената и военного министра Империи. Явление совершенно исключительное: окраина Империи вводит у себя всеобщую воинскую повинность и представляет проект нового закона к утверждению, без запроса о нем мнения военного министра, власть которого всегда распространялась на Финляндию. Сенат высказался по делу. Надлежало весь устав передать военному министру. Так и поступил статс-секретарь, но из заключения сената изъял предварительно несколько строк, в которых говорилось о том, что сейм постановил ходатайствовать перед Верховной властью о том, чтобы некоторые статьи устава о воинской повинности были отнесены к разряду так-называемых основных законов края, которые могут быть изменяемы Монархом не иначе, как по получении на то согласия от всех четырех сословий сейма. Министр статс-секретарь Шернваль-Валлен или, точнее говоря,его товарищ Пальмрот, очевидно, рассудил, что будет неосторожно довести подобное ходатайство сейма до сведения внимательного и умного военного министра, который, конечно, поймет, что домогательство земских чинов клонится к тому, чтобы держать в своих руках финляндские войска. Если военный министр подымет свой голос против такого домогательства, то все дело будет проиграно. В отношении статс-секретаря к военному министру не было поэтому упомянуто о ходатайстве сейма. Гр. Милютин, мнение которого по некоторым важным вопросам расходилось с планами финляндцев, видя из переписки, что нужные ему впоследствии изменения в уставе легко могут быть достигнуты, высказался за утверждение его. Этого только и нужно было финляндцам. Получив заключение военного министра, статс-секретарь вновь заботливо вписал на соответствующее место сеймовое ходатайство и отправился во дворец. Из всеподданнейшего доклада, при котором подносился на утверждение устав о воинской повинности, видно было, что сейм и сенат просили о причислении части устава к основным законам Финляндии, а военный министр не встретил препятствия к представлению сего устава на Высочайшее утверждение. На деле было иначе: гр. Милютин на причисление части устава о воинской повинности к «основным» законам своего одобрения не выразил...

Когда эти результаты расследования комиссии Главного Штаба было повелено передать (в 1899 г.) сенату и сейму, то во всей местной печати поднялся шум и недовольство. Заговорили о неправильных обвинениях лиц с незапятнанными именами, о «беспрерывных нападках на то, что для законопослушного финского народа является самым высшим и драгоценным достоянием» и т. п. Однако, во всеподданнейшем своем отзыве земские чины, по пересмотре архива статс-секретариата и по разыскании части дневника Шернваль-Валлена, которым надеялись оправдаться, должны были признать, что военному министру гр. Милютину «неизвестно было», что означенные параграфы предназначались к перечислению в основные законы.

Чрезвычайному сейму дан был в 1899 г. на рассмотрение только устав о воинской повинности и, связанный с ним неразрывно, вопрос