Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

«Да… – Фриц торопливо спрятал полученное в карман своей куртки, – Клянусь, я сделаю это… но…»

«Но сделать это следует прямо сегодня, да… вы слышите меня? прямо сегодня! – Голос колдуна исполнился теперь железными нотками, – Лишь в этом случае только я смогу зачесть вам ваш долг… зачесть его полностью…»

Ломаный Фриц поклонился в задумчивости.

«Идите же, идите сейчас… и пусть сопутствует вам удача!.. лекарство, выпитое вами, добавит ловкости вашему телу и решительности вашему духу… не стоит медлить, пока оно сохраняет в вас свое действие!»

24

К ночи вдруг некстати пошел дождь. Ломаный Фриц, решивший было тотчас же исполнить взятое на себя обязательство, вместо этого остался у себя дома, дожидаясь, когда погода улучшится. Отгоняя от себя сон, он провел несколько часов в томительном бездельи и лишь под утро, когда падающие с неба водяные стрелы сменила мелкая надоедливая сыпь, надвинул на глаза свою шляпу и, запахнувшись в темный плащ, выскользнул на улицу.

Данное колдуном лекарство, как видно, еще сохраняло свое действие в полной мере: несмотря на сильное волнение, Ломаный Фриц чувствовал какую-то особенную легкость в своем теле, не знакомую прежде податливость, способность совершать удивительно ловкие и быстрые движения… Он словно бы вовсе переселился в другое, лучшее тело, способное совершить то, на что никогда б не отважился прежний Ломаный Фриц.

Пробираясь узкими и кривыми городскими улочками, он вскоре достиг нужного ему места и, прислонившись к стене дома, соседнего с жилищем Мастера Альбрехта, застыл, напряженно вслушиваясь в звуки ночи.

Все было спокойно – колотушка ночного стражника еле слышно доносилась откуда-то издалека, других людей вокруг не было тоже. Можно было приступать, и Ломаный Фриц освободил спрятанную под плащом веревку с железным крюком на конце. План дальнейших действий возник в его голове мгновенно и мгновенно же начал воплощаться в жизнь. Молодой человек отступил на несколько шагов от стены дома и, старательно размахнувшись, послал железный крюк вверх, туда, где из ровной плоскости оштукатуренной стены выпирала вбок длинная поперечная балка, в обычные дни используемая хозяевами дома для подъема на второй этаж тяжелых и неудобных предметов.

Словно бы кто-то невидимый подхватил этот железный крюк заботливо и бесшумно, подхватил и, безошибочно зацепив за середину балки, успокоил надежно и крепко. Фриц с силою потянул за веревку – крюк оставался на прежнем месте, не соскальзывая ни вправо, ни влево. Тогда, обхватив веревку коленями и руками, молодой человек полез вверх словно гусеница – и так, перехватывая веревку раз за разом, вскоре достиг балки.

Подтянувшись и перекинув через нее ногу, он оседлал балку верхом, вытянул веревку вверх и, смотав ее в маленькую бухту, положил на балку у себя за спиной так, чтобы ее не видно было с земли. Затем, обхватив с боков торцы балки, протащил себя на руках в направлении стены, где, ухватившись за оконный косяк, выпрямился, встав на балку во весь рост. Цепко держась за стенные выступы, он нащупал ногами карниз и, ступая по нему осторожно, шаг за шагом двинулся влево.

Дойдя так до конца карниза, Ломаный Фриц перехватил руками черепичный край соседней крыши, оказавшийся на уровне его груди, легко занес наверх свое тело и, поднявшись на ноги вновь, пошел вперед, слегка согнувшись, – туда, где скорее угадывалось, чем виднелось окно мансарды…

…Проникнуть внутрь комнаты также не составило большого труда. Ломаный Фриц бесшумно соскочил с подоконника на пол, после чего остановился недвижно: надо было дождаться, чтобы глаза привыкли к темноте помещения. Постепенно из кромешной тьмы выплыло нехитрое убранство мансардной каморки – несколько расставленных по стенкам сундуков, один из которых использовался в качестве кровати. Кто-то спал на нем, слегка разметавшись.

Ломаный Фриц ощупал руками другой сундук и нашел, что тот не заперт. Тогда он достал что-то из кармана своей куртки и торопливо зарыл это в глубине открытого сундука, среди каких-то тряпок и кусков кожи.

Дело было сделано, надо было двигаться в обратный путь. Ломаный Фриц одним махом преодолел подоконник, пригнувшись, сбежал по наклонной черепичной плоскости к самому краю крыши, лег ничком и, свесив вниз ноги, осторожно нащупал знакомый угол карниза соседнего дома.

Он уже успел отойти довольно далеко – шага на три или четыре – когда вдруг что-то изменилось разом вокруг или даже не вокруг – а внутри: внутри самого Ломаного Фрица. Волшебное лекарство Гурагона, судя по всему, прекратило свое благотворное действие, разом отобрав у молодого человека как ловкость тела, так и смелость души. Руки, только что с безошибочностью выбиравшие надежные и крепкие выступы стены, вдруг перестали повиноваться своему хозяину вовсе, они задрожали мелкой дрожью, Ломаный Фриц беспомощно взмахнул ими и, тут же потеряв равновесие, соскользнул ногами с карниза. Короткий его вскрик никого не разбудил в окрестных домах – лишь с рассветом всегдашний молочник обнаружил то, что некогда было племянником графского дворецкого: при падении он сломал себе шею и умер мгновенно.

Глава пятая, в которой все приходит в движение, многие недоумевают, а Гретхен и Тимофей покидают город весьма странным способом

25

С утра граф неожиданно занемог. Счастливо отужинав накануне в одиночестве (повар приготовил ему любимую куропатку), он отправился спать в самом, что ни есть, лучезарном настроении духа. Сытая дрема тут же опустилась на его веки – граф немедленно утонул в ворохе приятных мыслей, столь же разрозненных, сколь и неуловимых. Он потянулся слегка, вздохнул и, перевернувшись на другой бок, вскоре заснул глубоким ровным сном.

Тем неприятнее было его последующее пробуждение. Раскрыв глаза часа за два до своего обычного времени, граф сперва нашел, что лежит в какой-то очень уж неудобной позе. Он тут же попытался переменить ее и устроиться поудобнее – однако не смог, как ни старался. Казалось, удобной позы теперь не существует вовсе: как ни ложись – тело будет чувствовать себя словно бы брошенным на острые камни.

Придя к такому умозаключению, граф попытался все же встать с постели. Он сел, спустив ноги на пол и намереваясь подняться, – однако тут же понял, что без посторонней помощи не в силах совершить даже этого. Что-то произошло с ним нехорошее – напрочь лишившее сил руки и ноги, наполнившее свинцом голову и заставившее глаза слезиться так, словно бы в них попала целая пригоршня песку.

Граф кликнул комнатных пажей. Заспанные, они явились не сразу – слишком тихо и отрывисто прозвучал голос их господина. Войдя в спальню, они невольно застыли в дверях: до того странен и жалок был его вид. И хотя замешательство пажей длилось совсем недолго – уже миг спустя они оправились вполне, – граф не мог его не заметить. И заметив, всерьез испугался.

«Чертовщина какая-то! – он старался, как мог, придать уверенности своему голосу, – Что это со мной?.. Принеси-ка зеркало, Эрих, да поживее!.. Ишь, сонные лентяи: скорей до смерти докричишься, чем до вас поутру…»

Один из пажей бросился к выходу, другой же попытался помочь своему господину встать на ноги. Крепко схватив его за рукав, граф и в самом деле поднялся, хотя и с изрядным трудом. Медленно обвел взглядом свою спальню, затем решил было сделать шаг прочь, но как видно передумал, и, отпустив руку юноши, рухнул в бессилии на кровать.

«Не… не могу… – он мотнул головой раздраженно, – Видать, не судьба мне сегодня… ладно…»

Закрыв ладонями глаза, граф попытался сосредоточиться, собраться с мыслями, насколько это возможно.

«Ладно… принесите мне умыться… надо же что-то делать, черт возьми!»

Вернулся Эрих с зеркалом – взглянув в него, граф почувствовал, как последняя кроха собранных с таким трудом душевных сил покидает его безвозвратно. В самом деле: мудрено было не потерять присутствия духа, когда из недр полированного металла вместо твоего собственного лица смотрит лицо форменного чудовища – опухшее и пурпурное, словно разварившаяся свекла!

Не прошло и получаса, как паника воцарилась в графском доме полноправной хозяйкой. Все суетились, слонялись из комнаты в комнату, давали друг другу бессмысленные многословные советы – словом, пытались изобразить участие и помощь. Притом, что в действительности никто ничего не понимал ровным счетом.

Впрочем, некоторое время спустя граф все же почувствовал себя лучше. Легче стало самую малость – прошло головокружение, сердцебиение в основном успокоилось, а руки и ноги, напрочь не желавшие до того повиноваться, теперь хоть как-то соглашались выполнять приказы своего хозяина. Пользуясь этим, граф дал себя одеть и, покинув, наконец, кровать, переместился в широкое, обитое бархатом кресло. Сил на это пустяшное перемещение граф затратил столько, сколько не ушло бы в другой раз на дальнее утомительное путешествие верхом…