Хождение во власть - Анатолий Александрович Собчак

любезностями. Предлагаю прийти к двум или лучше даже к половине третьего. Почему не раньше? Потому что Чебрикову назначено к одиннадцати, а разговор, по-видимому, будет долгим. В трубке почти минутная пауза. Видимо, мой собеседник не был готов к тому, что разговор с депутатской комиссией может быть таким обстоятельным. Но что делать? Он соглашается и на половину третьего. Кстати, в тот день ему придется еще немного и подождать; с Чебриковым комиссия беседовала даже дольше, чем я предполагал. И с тем, и с другим разговор длился более трех часов.

Впрочем, столь длинными диалоги Чебрикова и Лигачева с нашей комиссией оказались не по нашей вине. Оба то давали не вполне четкие ответы, то много и подробно рассуждали на общеполитические темы и предпочитали уходить от острых вопросов.

Лигачев говорил, что 7 апреля он провел в ЦК обычную деловую встречу, „просто обмен мнениями“, что протоколов не велось, что ежели обо всех подобных совещаниях сообщать в прессе, то в газетах не хватит бумаги. Наконец, что непосредственно после совещания он уехал в отпуск и о дальнейшем узнал из газет.

Здесь, пожалуй, уместно вспомнить знаменитое восклицание П.Н. Милюкова в Думе: „Что это — измена или хуже — глупость?“

Из того разговора в память врезались две фразы Егора Кузьмина: „Я уверен, что у нас будет однопартийная система“ и „Мы в конце концов придем к тому, что где-то единицы, десятки — а их не больше — надо непременно изолировать, для того чтобы создать спокойную, нормальную жизнь для людей“ (цитирую по стенограмме. — Прим. А.С.). Пожалуй, вторая фраза и дает ключ к пониманию позиции политических деятелей типа Лигачева. Они ощущают себя носителями высшей правды. И для достижения оной годны любые средства. „Изолировать“ ради собственного спокойствия единицы, десятки или тысячи „экстремистов“ для них — не проблема. Так же как и покривить душой для того, чтобы приблизилось „прекрасное завтра“. И стоит ли удивляться тому, что в результате „обмена мнениями“ в Тбилиси стали перебрасываться войска?

Врезалась в память и сказанная вскользь фраза Чебрикова: „Мы дали определенную силу, с тем чтобы она могла помочь на месте решить, что делать“.

Пожалуй, точнее не сформулируешь идею той коллективной безответственности, которая на языке партийных функционеров называется „коллегиальностью принятия решений“. Так рождается пресловутая „коллективная мысль“, коллективное, роевое мышление Системы, больше уже напоминающее животные инстинкты. И я не исключаю, что тбилисская трагедия — результат именно такого, бессознательного инстинкта самосохранения Системы. Накануне своего политического краха, но уже после того как тоталитаризм потерпел поражение на выборах народных депутатов, судорога событий 9 апреля была предопределена. Расчетливо (хотя допускаю, что и несознательно!) Система попыталась спровоцировать такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванью перестройки (тогда еще не прошедшей этапа простой либерализации режима) и, главное, к смене лидера или, по крайней мере, к отрыву его от народных масс. Как показали дальнейшие события, Горбачев сумел усидеть в седле, но едва заметная трещина недоверия между ним и широким фронтом демократии все же была намечена.

„Коллективная ответственность“ при отсутствии ответственности персональной давала тот механизм, при котором можно было обойтись и без прямого заговора, без прямого, хлопотного и опасного в своей реализации, дворцового переворота. В этой связи нельзя не вспомнить об одном удивительном совпадении: пресловутый Указ об усилении ответственности за антигосударственные действия с его статьей 11 (которая, кстати, будет отменена I Съездом) появился 8 апреля 1989 года. Совпадение, дающее повод для размышлений!

Хочу обратить внимание на целый ряд фактов, которые и сегодня нельзя однозначно интерпретировать.

Генерал Родионов показал комиссии, что второй секретарь грузинского ЦК Борис Никольский еще 6 апреля требовал от него восемь тысяч солдат для наведения порядка в Тбилиси. Никольский это отрицает.

Из стенограммы. Генерал Самсонов, начальник штаба Закавказского военного округа:

„6 апреля примерно в 18.30 мне позвонил Никольский с просьбой выделить войска для наведения порядка. Я ответил, что округ не может этого сделать…

Затем примерно через 30–40 минут товарищ Никольский опять позвонил, сказал, что не может связаться с командующим округа. Я доложил, что у меня была связь с командующим и тот поддержал меня в том, что войска для наведения порядка выделять не надо. Одновременно я сказал, что без команды ничего делать не буду. Никольский ответил, что команда будет, и минут через двадцать, примерно в 20.00, позвонил Язов, спросил об обстановке, и товарищ Язов сказал связаться и держать связь с руководством республики, но без его команды войска не выделять. Товарищ Никольский позвонил в третий раз примерно в 20.30 и спросил, получил ли я команду“.

Перед нашей комиссией Никольский назвал эти показания „неточными“. Сказал, что никто Язову не звонил. Но вспомнил, что „такой разговор с Родионовым был. С Самсоновым действительно был разговор… И силы просили для того, чтобы прикрыть ЦК и Совет Министров“.

Виктор Чебриков:

„Один раз ко мне приходил Никольский… Тоже приходил[2]: почему ЦК не поддерживает нас в репрессивных мерах? Я сказал ему, что ЦК никогда не поддержит вас в репрессивных мерах. Сейчас другая обстановка“.

Однако напомню, что Егор Лигачев даже после тбилисской трагедии был уверен в необходимости именно репрессивных мер. Впрочем, какую-либо связь и переговоры с Никольским Егор Кузьмич решительно отрицал.

В ряде объяснений членов бюро ЦК КП Грузии говорится, что демонстрация военной техники на улицах Тбилиси 8 апреля — идея того же Никольского. Хотя сам он и назвал такие утверждения „лукавостью“. Мол, он не обладал властью, чтобы принимать столь ответственные решения.

(Заметил ли читатель, как произошла подмена? Речь ведь об идее, а не о самом принятии решения! Другое дело, что решение и впрямь было принято не самим Никольским!)

Кстати, демонстрация военной техники тогда же прошла и в ряде городов Прибалтики — в Рите, Таллинне, Пярну, Шяуляе. Мы спрашивали, что думает об этой акции министр обороны Дмитрий Язов. Он сначала ответил, что происходило это „в порядке подготовки к учению“ и он „не считает это запугиванием товарищей из Прибалтийских республик“. Правда, тут же уточнил: боевая техника на улицах и площадях мирных городов в тот день была „определенной реакцией“ на пикетирование штаба Прибалтийского военного округа.