Хождение во власть - Анатолий Александрович Собчак

не встречает. Партаппарат пока еще контролирует все и вся, а неудобный председатель комиссии для них птица невеликая. Да и состав комиссии весьма пестрый. Тут известный физиолог академик Олег Газенко, крупный токсиколог академик Сергей Андронати, заместитель министра обороны генерал армии Владимир Говоров, председатель Комитета госбезопасности Казахстана (а ныне зампред Крючкова) генерал-лейтенант Виктор Мирошник, заместитель председателя Советского комитета ветеранов войны генерал-лейтенант Александр Голяков, журналист-международник Генрих Боровик, писатель Борис Васильев, академики Наталья Петровна Бехтерева и Дмитрий Сергеевич Лихачев, представители народных фронтов Эстонии, Латвии, Литвы и Москвы (скажем, уже заявивший о себе на Съезде Сергей Станкевич), воины-афганцы, депутат Вилен Толпежников, прославившийся тем, что он, по сути, и открыл I Съезд, когда на самом первом заседании, пока председатель Центризбиркома Орлов перебирал бумажки, он вышел на трибуну и предложил почтить минутой молчания память жертв 9 апреля. Ведущий растерялся еще больше, а Съезд встал как один человек.

Было понятно, насколько все эти люди различны по характеру, темпераменту, жизненному опыту и мировоззрению. И насколько трудно будет работать, чтобы избежать почти неизбежного разброса мнений или даже раскола. Потому что, когда в работе любой комиссии часть ее членов занимает „особую позицию“, это почти всегда ведет к девальвации результатов работы: часть депутатов наверняка попытается опротестовать их. В таких случаях выводы обычно лишь „принимаются к сведению“, а за этой формулой скрывается отсутствие реального результата.

Консенсус — новое слово в политическом лексиконе советского человека. Когда любое, самое нелепое предложение Президиума встречалось „единодушным одобрением“, никакого консенсуса, разумеется, не требовалось. Теперь же всю работу надо было построить так, чтобы на основании многих фактов к единому мнению пришли люди с разным опытом и разными политическими убеждениями.

Начиная расследование, как это ни парадоксально, мы должны уже были думать о его результатах. Конечно, их нельзя предугадать (тем более вначале!), но можно построить работу с расчетом на непредвзятость выводов. Потому и решили сначала всем составом ехать в Тбилиси и лишь потом перенести работу в Москву и тут выслушать всех, кто в столице оказался причастным к событиям 9 апреля.

Если б мы начали с Москвы, расследование невольно зашло бы в тупик: многие смотрели бы на все происшедшее „московскими“ глазами. Как следователь начинает всегда с осмотра места происшествия, так и наша комиссия через десять дней после I Съезда вылетела в Грузию.

В один из последних дней Съезда к нам пришел Горбачев. Конечно, его засыпали вопросами. Он еще раз повторил, что накануне трагедии был в Англии. И хотя Москва держала его в курсе дела, подробностей и деталей он, разумеется, не знал. И о трагедии узнал 9 апреля, около десяти утра, на даче, куда поехал еще 7-го вечером, сразу после того как самолет приземлился в Москве. Точнее, после короткой встречи в аэропорту.

По окончании Съезда сразу же начинала работать сессия Верховного Совета. Потому вылет в Тбилиси пришлось перенести на конец июня.

В Грузию мы отправились почти всей нашей комиссией (исключения были сделаны лишь для тех, кто действительно не мог поехать). Кроме генерала Говорова, который летел своим собственным самолетом, все мы летели обычным рейсом. Приземлились поздно вечером. Нас отвезли в пригород Тбилиси, на дачу Совета Министров Грузии.

Утром стало ясно, что работать будет трудно. И у меня, и у многих моих товарищей в Тбилиси много знакомых. Еще ночью начались звонки и приглашения. Люди откуда-то узнавали наши телефоны, и грузинское гостеприимство грозило нам тем, что работа, не начавшись, будет сорвана.

Я собрал членов комиссии и сказал, что какое-либо общение на частной почве должно быть нам заказано. С тем, чтобы это не было расценено и как влияние на нас. И чтобы не было попыток это влияние оказать.

Так и решили. В первый же день все позвонили в город и предупредили знакомых и друзей: мы по делам службы, так что не обижайтесь, навестить не сможем. Не знаю, как других, но меня мои коллеги из Тбилисского университета поняли.

Тогда же решили, что до конца работы никто из членов комиссии отлучаться в город не будет. А если приспеет надобность, ездить будем не в одиночку.

Так с самого начала мы хотели предупредить саму возможность каких-либо провокаций, каких-либо случайностей, которые могут поставить под сомнение нашу работу. И этот режим (я уже не говорю про „сухой закон“) строго выдерживался. Ни отлучек, ни развлечений у нас не было. За одним исключением — кинорежиссер Эльдар Шенгелая (он был членом нашей комиссии) свозил нас на свою родину в Алазанскую долину, где открывался после реставрации музей его матери, знаменитой киноактрисы Нато Вачнадзе.

Старинный княжеский дом, люди, приехавшие из окрестных сел, атмосфера торжественности и света, прекрасные песни и слова… Мы словно прикоснулись к самой душе грузинского народа. Прикоснулись к празднику.

Когда работаешь не отвлекаясь, время не ощущается. В девять утра мы уже в Доме правительства. Здесь, в зале Президиума Верховного Совета Грузии, проходили все слушания. Полуторачасовой перерыв на обед — и вновь, до вечера, работа. К семи, а иногда и к восьми возвращаемся на дачу и уже без посторонних обсуждаем итоги дня, анализируем показания очевидцев и планируем завтрашний день. Здесь же просматриваем видео- и кинозаписи.

Особенно ценна лента, снятая операторами госбезопасности. Ее мы крутим десятки раз, ведь на ней зафиксирован весь ход митинга и побоища перед Домом правительства. А таймер в углу кадра позволяет с точностью до секунды определить время. Операторы КГБ снимали митинг непрерывно с девяти вечера 8 апреля до пяти часов утра, когда все было кончено и в кадре оставалась только мертвая, покрытая изодранным тряпьем, обувью, сумками и бутылками площадь. Профессионализму оператора нельзя не отдать должного, он и точку для съемки выбрал весьма грамотно: камера была установлена в здании Дома художников, как раз напротив Дома правительства.

Смотрим и другие киноверсии, снятые кинематографистами Грузии и любителями. Визуальной информации на них меньше, но вместе с пленкой госбезопасности возникает стереоскопический эффект: ты сам стоишь на той площади, сам считаешь секунды беды. И кажется, что от людей на площади тебя отличает только одно: они еще не знают, чем все это закончится. Они возбуждены, на их лицах вся палитра человеческих чувств. А потом — только ужас, ужас…

Опросы — черновая, наиболее трудоемкая работа. Мы опросили и