Из бездны с любовью - Елена Вяхякуопус

несколько раз глотнула воздух, потом глаза закатились, и она упала головой на стол. Павел растерялся. Он предполагал, что она будет испугана и удивлена, но не думал, что потеряет сознание. Он осторожно поднял ее из кресла и перенес на диван. Она была удивительно легкой и тонкой для своего роста. Павел хотел позвать на помощь, но веки ее задрожали, и она застонала.

– Амина Саидовна, принести вам воды?

Она подняла руку и закрыла лицо. Пальцы в кольцах дрожали.

– Нет… не надо… подождите… – голос скорее печальный, чем испуганный. Через минуту она опустила руки и взглянула прямо на него. Темные глаза блестели слезами и стали еще прекраснее.

– Я знала, что рано или поздно кто-то придет. Чего вы хотите? Арестовать меня?

– Пока не за что. Вы отдали ребенка нелегально, но прошло тридцать четыре года. Ваш сын провел детство с любящими родителями, они прекрасно о нем заботились. Вряд ли можно было найти для него условия лучше…

– Условия лучше?! – Черные глаза сверкнули, пальцы сжались, острые розовые ногти правой руки впились в запястье левой. – Они хорошие люди… да… они любили его и кормили его, но сделали из него другого человека. А я… что я… мне было семнадцать лет. Отец выгнал бы сразу на улицу. И сам стал бы несчастным… Я покрыла его голову позором… Хотела прыгнуть с моста, но испугалась… А больше всего боялась за моего Наиля. Эти люди…

Она замолчала, достала из сумочки платок, вытерла глаза и продолжала.

– Я решила отдать им ребенка, потому что та женщина была добрая. И ее муж… Она рассказывала о нем, тоже добрый хороший человек. У нее было молоко, ее ребенок не выжил при родах… И мужа ее звали так же, как… как… Я сразу поняла, что они посланы, чтобы спасти моего Наиля. Да, она добрая, но не понимала, что за сокровище ей досталось. Я узнала их адрес, ходила и смотрела. Она оставляла его одного в коляске во дворе! Это опасно! Я подбегала и успевала поцеловать его. Он смотрел на меня и улыбался…

– Вы правы, иногда она оставляла его ненадолго одного во дворе. Они живут на первом этаже, и она считала это безопасным – смотрела за ним из окна кухни. 19 июля 198… года Полина Игоревна оставила ребенка в коляске у дома и вернулась в квартиру за сумкой. В это время его украли. Есть серьезное подозрение, что это сделали вы.

– Да, да! Я его спасла. Вы мне не поверите, но так было, клянусь. Я стояла на другой стороне и смотрела, как она вошла обратно в подъезд. И тут появилась старуха. Безумная старуха в черном платке. Она шла прямо к коляске, не шла, а как-то подпрыгивала, мерзко вертела задом в серой длинной юбке, руки свисали вперед. Я увидела, как она наклонилась, и Наиль увидел ее, испугался и заплакал. Она протянула свои мерзкие руки… Конечно, я бросилась к ним. Хотела вцепиться ей в шею и задушить. Я бы убила ее, но она отпрыгнула в сторону, и я его подхватила и побежала. Я бежала, а Наиль уцепился за меня ручонками… Он узнал меня, я точно вам говорю. Неделю он был со мной в общежитии. Я тогда жила в комнате одна, все уехали на каникулы. Не было в моей жизни счастливее времени, чем те семь дней. Мы спали в одной кровати, я пела ему песни… да, он узнал меня, он не плакал, он смеялся. Но через неделю пришла комендантша и сказала, что меня выселят, что детям тут нельзя. Я понимала, что его ищут и что его найдут и отберут. И я отнесла его в роддом. Эта женщина была так напугана, что никогда больше не оставляла его одного…

Глава 29. Последний раз в норе

Он залез в Нору, уселся на мягком тряпье, поджал ноги. Дверцу притянул к себе за кусок привязанной к ней веревки. Закрыл глаза, но тут же распахнул их снова и расширенными зрачками вгляделся в темноту. Кто-то есть тут, в Норе. Шуршит мягко и тихо, будто падают лепестки с маленького цветка. Он чуть приоткрыл дверцу. В темноте узкая щель горит, как солнечный луч. Как отблеск пламени. И в этом отблеске вспыхнула перед ним бабочка. Огромная бабочка с широкими пурпурно-золотыми крыльями, отороченными черной полосой. Крылья сверкали, будто горели, обугленные концы их еле слышно хлопали по стене Норы. Он протянул руку, но не дотронулся до нее. Еще немного приоткрыл дверцу. Золотистая головка с высокими усиками повернулась к нему. Большие глаза сияли золотом. Бабочка взмахнула крыльями и вылетела из Норы навстречу солнечному лучу. Он остался один. Закрыл дверцу, наступила темнота. Он сидел и думал о бабочке. Качал, как она, головой. Обнял себя руками, как крыльями. Впервые за три года он засмеялся, глухо и коротко, будто ухнула сова: хухху… Ему казалось, что он летит в темноту. Стена исчезла. Там, впереди, за темнотой, был Дом.

Глава 30. Комната гувернантки

В субботу утром Лиза проснулась поздно. Ей снилась Фаня Леоновна, какой она видела ее последний раз. Уехав из родного города, Лиза несколько раз посылала ей открытки. На письма отвечать не было времени. Она давно собиралась ей позвонить, но так и не собралась. Два года назад Лиза поехала на похороны матери и тогда узнала, что Фаню Леоновну забрали в интернат. Вонючий коридор, зеленочные стены, на стульях раскачиваются старики, бессмысленно глядя перед собой погасшими глазами. Врач сказал, что у Фани Леоновны сенильный психоз: соседи вызвали скорую, когда она зимой разбила кастрюлей окно. Уже задолго до этого она жаловалась соседям, что в окна к ней прилетают ведьмы, и она поливает их в форточку горячим супом и водой из чайника. Санитарка вывела крошечную высохшую обезьянку с белой щетиной на голове вместо черных кудрявых волос. Та долго смотрела на Лизу, моргая глазами без ресниц, и вдруг узнала, и засмеялась от радости, открыв беззубый рот… Через месяц сообщили, что Фаня Леоновна взлетела дымным облачком в небо, оставив Лизе в наследство свою маленькую квартирку на пятом этаже. Вещи и книги Фани выбросили, в квартиру пустили квартирантов. Деньги забирал отец. Он сказал Лизе:

– Твоя немка сошла с ума от одиночества.

Фаня Леоновна, и мать, и отец изредка приходили в снах, и Лиза радовалась, что они живы,