Из записок следователя - Николай Михайлович Соколовский

Максим улыбнулся.

– Знамо отдам, коли спросит, все же не тебе.

– Эй, Максим, покайся, – уговаривал и следователь со своей стороны, – улик много против тебя, легче будет, как правду скажешь.

– Да что же, ваше благородие, их сторону держите, я жаловаться по начальству буду, притеснение чините.

Напрасны были улики матери убитого, Губина и еще крестьянина, видевшего, как Максим выезжал из деревни с убитым Загуляевым: Максим на все отвечал, что он знать ничего не знает, ведать не ведает, что он не только у Загуляевых не ночевал, с их мальчиком не отправлялся, но что он в их деревне отродясь не бывал.

– Скажите, пожалуйста, как вы достигли того, что вам так откровенно сознался Чапурин в убийстве Чубовых? – спросил я у одного из следователей.

– Разве мы мало с ним бились: стоит на одном, что ничего не знает, на улики свидетелей отвечает, что они клевету говорят. Данилова упрекает, что он присягу ложно принял, из-за того, что раз в кабаке с ним поссорился. К счастию, Чапурин не приготовился увидать Заборина, храбрости не хватило посмотреть мальчику прямо в лицо: ведь Максим думал, что в живых-то никого не осталось. Не поверите, затрясся весь, как увидал Заборина. «Что, говорю, Чапурин, твое дело?» – «Виноват, говорит, ваше благородие». – «Ну говори же, как было?» – «Так и так, говорит».

IV

Темное дело

Дела о преступлениях Чапурина начинали приходить к концу, милостивого решения ждать, конечно, было нечего: плети и каторга ждали впереди. Много замышлял Максим способов избежать наказания, но все изобретенные им способы оказывались неудачными в приложении к практике; оставалось одно – надеяться на будущее. Но как затянуть дело? Как отдалить время решения?

«Чувствуя сердечное раскаяние и угрызения совести в совершенных мною преступлениях, я желаю быть вызванным в присутствие уездного суда, дабы там перед зерцалом и праведными судьями открыть новое мое преступление и воспринять за оное достойное наказание», – пишет между прочим Максим в своем прошении к прокурору.

И вот Максим стоит перед праведными судьями и приносит сердечное раскаяние:

– В 18.. году, недели за четыре до праздника Рождества Христова, был я в городе З. в питейном доме со знакомым государственным крестьянином села Сеченой, по имени Кириллом, по отчеству мне не известным, от роду ему, Кириллу, двадцать два года, волосы у него на голове и бороде темно-русые, росту он двух аршин и восьми вершков, особых примет не имеет. Во время пьянства моего с Кириллом, в питейный дом вошел мордвин Исай, про коего Кирилл мне сказывал, что он человек богатый, торгует кульями, для чего часто ездит в городе З. После того я, Максим Чапурин, не замышляя ничего злонамеренного, возвратился в свое место жительства… Недели через полторы вышеозначенный Кирилл, приехавши к нам в село и свидевшись со мною на берегу реки Имжи, передал мне сначала, что мордвин Исай отправился в городе З. с кульями, а потом стал прельщать и уговаривать меня ехать в тот же город, чтобы на пути ограбить Исая и разделить его деньги. Согласившись на такое преступное намерение, отправился я с Кириллом на его лошади в город М., где и остановились у питейного дома. В кабаке мы застали Исая, впрочем, при нас пробыл он там недолго и, выпив косушку вина, отправился домой. Мы же, вознамерившиеся исполнить задуманное прежде злодейское намерение, отправились вслед за ним. Отъехавши от города З. верст семь, нагнали мы мордвина Исая в имжинских поемных лугах, идущего за лошадью. Кирилл, остановив Исая, силился повалить его на землю, но Исай, сбросив с себя тулуп, побежал по дороге, а лошадь его ускакала вперед. Кирилл, видя это, побежал за мордвином Исаем, догнал его, схватил за горло и, задушив, положил лицом в снег; я же, Чапурин, слезши с лошади и помогши Кириллу справиться с Исаем, хотел взять имеющиеся у него деньги, но, увидев едущих по дороге на трех лошадях неизвестных крестьян, сел с Кириллом на лошадь и ускакал…

Открывая перед праведными судьями свое новое преступление, Чапурин между прочим прибавил, что если Кирилл в сообщничестве с ним будет запираться, то он надеется «уличить его и привести к чистосердечному раскаянию».

Началось новое следствие. Солоно пришлось оно сеченцам, не вкуснее было и мордвам, односельчанам Исая. Всякий, кто звался Кириллом, был тянут на становую квартиру, всем чинили допросы: и старым, и молодым, и высоким, и низким, и блондинам, и брюнетам. Несчастные Кириллы не знали, что делать со своим именем. Смятение по деревне пошло великое, в дремучий лес Кириллы побеги стали чинить.

Но, несмотря на всю объемистость следствия, преступного Кириллу не могли никак найти: тот ростом не выходил, у того волосы черные оказывались; тот стар, тот мал… Сколько ни тянуло временное отделение народу пред свои ясные очи, сколько ни расточалось красноречия пред Кириллами, а дело все вперед не подвигалось.

А случай был в самом деле очень темный… Хотя в з-ских присутственных местах и не было дела «об убийстве мордвина Исая», но зато было другое, к нему подходящее: «о найденном в поемных лугах реки Имжи мертвом теле мордвина деревни Новой Тукмачи, Исая, и об утаенных при свидетельстве его деньгах старшиною Пахомовым и заседателем Дружининым».

Внимательно просматривая дело о «мертвом теле Исая», вы только восклицали: темна вода в облацех небесных! Весь экстракт этого дела заключался вот в чем: крестьянин Фадеев, бывши в поемных лугах, усмотрел неизвестно кому принадлежащие сани, в которых лежали онучи и новые лапти, и невдалеке от них шапку и тулуп, и все это представил по начальству; другой крестьянин Пантелей Кобылин объявил, что им в поемных лугах найдено мертвое тело человека, лежащее вниз лицом. Человек этот оказался вышеозначенным Исаем, а кафтан и онучи – ему принадлежащими. Земская полиция спросила родственников Исая, спросила (по крайней мере, в деле так значится) односельчане его: все показали, что Исай ездил в З. для продажи кулья и, возвращаясь оттуда домой, вероятно, по случаю бывшей метели, сбился с дороги, заехал потом в полынью и вылезши оттуда, хотя дорогу нашел, но выбившись из сил, замерз. Врач, как следует, резал Исая и ученым образом, с подтверждением авторитета врачебной управы, доказал, «что причиной смерти Исая был кровяной апоплектический удар головного мозга и легких, и этот удар произошел от замерзания».

Следователь по делу о замерзании Исая, как видно, любил лаконизм, что можно видеть из того, что других сведений, кроме вышесказанных, никаких в деле не имеется. Как попал Исай в одну сторону, а его кафтан