Сами с усами - Виктор Михайлович Бобылев

мужик, а вкусно сказал! Дальше он добавлял: «Зато и жили по девяносто годов». И вот — что тут случается? — вдруг мужичок становится каким-то родным, понятным, и уж нет никакого изумления перед мастерством писателя, а есть Федулович, мужик свойский, и, хочешь, говори с ним:

— Да будет хвастать-то! По девяносто… Так через одного по девяносто и жили?

Кинется небось доказывать, что жили!..

— Слышали, поди, что кое-кто кинулся сравнивать Шукшина с Чеховым, Горьким…

Василий Макарович обидчиво перебил:

— Ох, уж как я не люблю, когда какого-нибудь живого писателя приторачивают к другому — классику. К чему это? Неужели стоит тратить силы на то, чтобы подтасовать мысль к тому, что Н., современный писатель, очень похож на классика такого-то, а?

Никчемное это занятие и, может, даже вредное, особенно для молодых.

Мастерство есть мастерство, и дело это, ясно, наживное. И если бы писатель-рассказчик не сразу старался это делать главным в своей работе, а если бы главным оставалась его жизнь — то, что он видел и запомнил, хорошее и плохое, мастерство бы потом приложилось к нему, и получился бы писатель неповторимый, ни на кого не похожий.

Меня как-то до самой глубины души поразила простейшая, на первый взгляд, мысль Юрия Тынянова: только мещанин, обыватель требует, чтобы в художественном произведении порок должен быть обязательно наказан, а добродетель восторжествовала, конец был счастливым. Эта мысль поразила меня своей простой правдой.

Как верно! В самом деле, как это удобно. Это, по выражению Тынянова, симметрично, красиво, благородно — идеал обывателя. Кроме обывателя, этого никто не хочет и не требует. Дураку, скажем, все равно. Это не зло. Это хуже зла. Это смерть от удушья.

Как же мы должны быть благодарны нашим титанам-классикам — всей силой души, по-сыновьи, как дороги они всякому живому сердцу. Какой головокружительной, опасной кручей шли они! И вся жизнь их — путь в неведомое. И постоянная отчаянная борьба с могучим гадом — мещанином.

Как нужны они, мощные, мудрые, добрые, озабоченные судьбой народа, — Пушкин, Толстой, Гоголь, Достоевский, Чехов… Стоит только забыть их, обыватель тут как тут. О тогда он наведет порядок! Это будет еще то искусство! Вы будете плакать в зале, сморкаться в платочек, но… в конце счастливо улыбнетесь, утрете слезки, легко вздохнете и пойдете искать автора — пожать руку. Где он, этот чародей?.. Где он, этот душка?.. Как хорошо-то было! Мы все переволновались, мы уж думали…

Но тут встает классик, как тень отца Гамлета, и не дает обывателю пройти к автору. И они начинают бороться. И нелегкая эта борьба. Обыватель жалуется. Автор тоже жалуется. Администрация жалуется. Все жалуются. Негодуют. Один классик стоит на своем: «Не пущу! Не дам. Будь человеком».

Произведение искусства — это когда что-то случилось: в стране, с человеком, в твоей судьбе.

Замечали? Когда человеку больно, у него нет желания говорить красиво и много, когда он счастлив, то, во-первых, это всегда коротко, во-вторых, тоже говорят просто… Наконец, когда человеку все равно, он в состоянии придумать очень непростую фразу, ибо ему все равно. Тут и привирать ничего не стоит.

Мы хозяева своей судьбы… Видите, и у меня красиво получилось, к сожалению, красиво легче говорить. Думаю так: знай больше других — вот вся судьба. Это нелегко, это на всю жизнь, но ведь помним-то мы и благодарны таким только. Кто бы ты ни был — комбайнер, академик, художник, — живи и выкладывайся весь без остатка, старайся много знать, не жалуйся и не завидуй, не ходи против совести, старайся быть добрым и великодушным — это будет завидная судьба. А когда будешь таким, помоги другим. Я знаю, как это нелегко, я, может быть, размечтался.

— Каким, думаете вы, должен быть современный положительный герой?

— Все знают, что он должен быть честный, неглупый, добрый, принципиальный и тому подобное. Знают больше: у положительного героя могут быть и кое-какие отрицательные черточки, некоторые слабости. Вообще о положительном герое знают все, какой он должен быть.

И тут, по-моему, кроется ошибка: не надо знать, какой должен быть положительный герой, надо знать, какой он есть в жизни. Тебе показали, как живут такие-то и такие-то, а ты задумываешься о себе. Обязательно! В этом сила живого, искреннего, реалистического искусства.

Спросите меня, кого я ненавижу больше всего. Я отвечу: людей, у которых души нету. Или она поганая. Ведь человек — это нечаянная, прекрасная, мучительная попытка природы осознать самое себя. И вот тут самое время сказать о скованности в решении иных проблем. Как проблема, так непременно ответ тут же. Как вопрос, так и ответ. А не всегда и жизнь-то дает ответы на волнующие нас вопросы. Да живая жизнь-то, она богаче любых выдуманных схем, многообразнее.

Нам бы про душу не забыть. Нам бы немного добрее быть. Нам бы с нашими большими скоростями не забыть, что мы люди, что мы должны быть. Мы один раз, так уж случилось, живем на земле. Ну так и будь ты повнимательнее к другому, подобрее. Вот. А то, в общем-то говоря, — я субъективное мнение свое выражаю, — с машинами, со скоростями немножко про это дело забывается. Какие-то возникают новые проблемы, новые дела.

Дел всегда у человека будет много. Но вот как-то за всем за этим выскочит невнимательность, вдруг да забудем что-то. Неосторожным словом можем, например, обидеть, оскорбить походя, и не заметить этого — все вроде дела, дела… Как часто это тоже бывает — зло более организованно на земле. Надо бороться с ним, засучив рукава, без снисхождения и жалости.

Как врачи относятся к больному, так, наверное, художники, и в целом творчество, к человеческой душе, к человеческой жизни обязаны и должны относиться. Жизнь, как известно, дается только один раз и летит чудовищно скоро. Вернуться бы! Но вернуться нельзя. Можно — не пропустить, можно, пока есть силы, здоровье, молодая душа и совесть, как-то включиться в народную жизнь.

— Как думаете отметить свое пятидесятилетие?

— Мое пятидесятилетие? Мое?.. — Хриплый смешок сквозь клубы сигаретного дыма. — Да никак.

— Хотите погадаю — как?

— Валяйте!

— Соберется в Сростках множество разных людей. Съедутся, слетятся, сойдутся добровольно, за свой счет высказаться, выговориться про жизнь на вольном просторе. На Пикет-горе, возле деревни вашей, соберутся тысячи и тысячи людей. Загудит книжный базар, затормошатся выездные ларьки, буфеты, лавки, загремит музыка.

По горе будут бродить известные писатели и смущенно ставить автографы на своих и чужих книжках. Мужики будут наяривать на гармошках, девки — плясать, задоря друг друга забористыми припевками, мальчишки — носиться телятами, собирая автографы и пустые бутылки из-под газированной воды.

Будет праздник. Чистая ярмарка. Застучат топоры, завизжат пилы, и в