Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

хранились «добротные» инструменты, принадлежавшие его собственному отцу, плотнику. «Мастер по дереву, золотые руки», – говорил о нем отец. Причем при этих словах всегда хмурился – я думала, что сердился на нас. Однако теперь меня посещает мысль – а не было ли у нашего деда такого же ремня, пропитанного детской кровью? Возможно даже, это тот самый ремень? Разговоры о прошлом, разумеется, заканчивались нотацией.

– Вы бы не ныли, если б жили во времена депрессии и войны.

Будто мы смели ныть хоть по какому-нибудь поводу.

– Вы не воротили бы нос от хорошей еды, если б от голода вам приходилось грызть сухие кусочки сахарной свеклы.

Будто мы смели воротить нос хоть от чего-нибудь.

– Вы не понимаете, до чего вам повезло, подлые вы грешники.

Будто мы смели забыть о том, что являемся подлыми грешниками.

Хотя инструменты были «лучше не придумать, таких сейчас не купишь», отец ими не пользовался и даже не открывал сундук. Заявлял, что они «стоят целое состояние, огромную кучу денег» – и потому, мол, он их никогда не продаст. Абсолютно нелогично. Если б инструменты не стоили ничего, тогда это заявление имело бы смысл, но, если за них можно выручить состояние, почему же не продать, ради всех святых?! Мы бы пожили в достатке, пусть даже неделю или две.

Однажды, давным-давно, я отважилась отпереть сундук. К моему удивлению, внутри действительно лежали инструменты, и выглядели они дорогими. Так что я решительно настроена не позволить какому-нибудь ушлому перекупщику заплатить за них «скрепя сердце» жалкие двадцать долларов. Сдергиваю с гвоздя на стене связку ключей, выбираю самый маленький. Ключ тот самый, я уверена, но он не только не поворачивается в замке – даже не входит в него. Нужна смазка.

…Подхожу к корыту с аэрозольными баллончиками и морщусь – всё в паутине. Смазки не видно, и я переворачиваю корыто ногой. Вместе с баллончиками из него высыпается толстый красноспинный паук[16], а за ним – целое море деток-паучат, которые тут же растекаются по полу. Я лихорадочно топчу их, тщательно прицеливаясь в разбухшую мамашу. Раздаются хруст и хлюпанье. Порядок. Покончив с паучьим семейством, нахожу смазку и возвращаюсь к сундуку. Усердно распыляю ее на ключ и замок, пока они полностью не покрываются белыми пузырями.

Попытка номер два. Из-за жары, воспоминаний и паучьего гнезда я страшно потею, сердце бьется учащенно. Поворачиваю ключ, он сопротивляется, я кручу его вперед-назад и пробую вновь. С приятным щелчком скоба выскакивает из замка. Провернув его, вынимаю скобу из петель сундука. Так же, как много лет назад.

Моя рука тянется к крышке – и вдруг застывает. Интересно, искала ли полиция Венди в этом сундуке? В нем точно поместилось бы тело девятилетнего ребенка, но вопрос в другом – рассматривала ли полиция всерьез версию о том, что мой отец убил Венди? Сомневаюсь. Джордж Хендерсон был старейшиной в церкви, которую посещал сержант Белл.

По-прежнему нерешительно держу ладонь на крышке. Меня затапливают воспоминания. Венди, Венди, Венди. Кошмары, которые снились мне после ее исчезновения… она машет мне в последний школьный день, едет вместе с мамой пить шоколадный молочный коктейль… последние обращенные ко мне слова Венди…

– Хочешь поиграть, Джой?

Я резко оглядываюсь на голос. На подъездной дорожке стоит Венди, держит куклу, улыбается.

– Давай поиграем в прятки.

Лицо – зернистое черно-белое фото, которое напечатали на первой странице газеты после исчезновения. Через пару недель оно переместилось на третью страницу, затем пропало вовсе и появилось на пятой лишь в годовщину исчезновения. Такова суть газеты, понятное дело. Новостью на первой полосе можно стать лишь единожды.

Прячу лицо в ладонях. Я не выдержу. Столько мертвых… Убираю руки – на подъездной дорожке уже никого.

Вновь поворачиваюсь к сундуку. Решительно и быстро откидываю крышку, она лязгает о металлический кант верстака. Инструменты на месте, аккуратно разложены – так же, как давным-давно, когда я открыла сундук в первый раз. Рубанки, дрели, спиртовые уровни, стамески, рашпили и другие инструменты, названия которых я не знаю. Чистые, красивые. Наверное, и правда стоят кучу денег. Пожалуй, я их продам, пусть только сначала все кончится.

В углу сундука лежит ситцевый мешочек. Я помню – в нем хранятся заглушки ручной работы. Из-под мешочка что-то торчит. Гладкое и белое, чего в первый раз в сундуке не было. Я нагибаюсь, с трудом сглатываю. Сердце стучит сильнее, чем у красноспинной паучихи за миг до смерти под моим ботинком.

Медленно отодвигаю ситцевый мешочек – и смотрю в улыбающееся лицо пропавшей куклы Венди Боскомб.

Глава 27

Джордж и Гвен

Ноябрь 1942 года

Гвен во все глаза смотрела на объявление в витрине Арнольда.

Заказывайте букеты и венки ЗДЕСЬ!

Высшее качество, отличные цены

Он улыбался во весь рот по другую сторону стекла и жестами зазывал ее внутрь.

– У меня есть план, Гвен.

Арнольд пояснил: он будет принимать для нее заказы, а взамен оставлять себе десять процентов от выручки.

– Ох, Арнольд, я ведь бываю в городе только по понедельникам… Вдруг кому-то понадобится букет в другой день? К тому же у меня нет материалов. Никаких. Даже проволоки.

«И я до сих пор не рассказала Джорджу».

Она собиралась рассказать ему за вечерним чаем в прошлый понедельник, после знакомства с Айрис. Потом – на следующий вечер. И на следующий. Однако каждый раз что-нибудь мешало. Теленок, который умер, едва родившись; умопомрачительный счет от ветеринара, урезанный чек от маслозавода, сломанный насос, никуда не годная мельница, бесконечный дождь. И бесконечный гнев Джорджа, тлевший даже в улыбающихся глазах. Целая неделя – и ни одного подходящего момента, чтобы рассказать мужу…

– Я все продумал, – успокоил Арнольд. – Маслозавод каждый день присылает к вам машину за молоком. Водитель молоковоза, Джон, приходится Мэрилин племянником. Он будет забирать готовые венки и букеты вместе с молоком и доставлять их мне. А я буду отдавать ему новые заказы, чтобы он на следующее утро передал их Джорджу.

– Я… – Гвен нерешительно запнулась. – Я не говорила Джорджу. Вряд ли он захочет, чтобы я работала.

– Гвен, мы можем сколотить состояние. Ну ладно, не состояние, а приличные карманные деньги. Сегодня же расскажи Джорджу. Он согласится. Джордж – хороший человек.

Арнольд, конечно, прав. Джордж – хороший человек.

– Я слышал, он станет старейшиной в церкви, – добавил Арнольд с улыбкой.

Это оказалось для Гвен новостью. Похоже, секреты у них с мужем были взаимные.

Глава 28

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

До Рождества оставалось всего четыре дня, и к ночи мама хотела испечь сорок восемь сладких пирожков и двенадцать противней песочных коржиков.

Вся эта еда, разумеется, предназначалась не для семьи: каждый год в последние дни перед Рождеством и в первую неделю после него отец, куда бы он ни отправлялся, брал с собой бумажные тарелки с пирожками и коржиками. На игру в шары, на собрание старейшин, заседание общественного комитета, к Преподобному Брейтуэйту, ко всем городским торговцам и предпринимателям и к другим людям, которых Джой не знала. Тарелочку получал даже ветеринар.

Кроме того, в доме не иссякал поток гостей – они заглядывали на огонек «поздороваться перед Рождеством и вручить небольшой гостинец». Гостинцы неизменно представляли собой банки с орехами, пластмассовые коробочки с засахаренными фруктами или жестяные коробки с печеньем, посыпанным крупными кристаллами сахара. Родители в ответ вручали каждому домашние коржики и пирожки, завернутые