Здравствуй, груздь! - Екатерина Вильмонт

Они сидели молча, оба устали. В вагоне было не слишком тепло, она укуталась в свое пальто, замоталась платком, а он еще ласково обнял ее, и она уснула. Он тоже задремал, и оба не видели, что их пристально разглядывают.

Он проснулся первым и подумал: не хочу домой. Не хочу к Маке. Я ведь обещал вернуться только завтра. Позвоню сейчас Дуське и предупрежу, пусть приготовит мне постель. А вдруг Ангелина пустит меня к себе? Чем черт не шутит… Пообещаю, что буду вести себя как пай-мальчик. И зачем беспокоить Дуську? Она ж не уснет, пока не убедится, что я благополучно добрался, а потом до утра будет выпытывать, почему это я не поехал ночевать домой. Да, Федя, ты умеешь устраиваться в жизни, черт знает что! Какая странная женщина… С виду – не подступись, стерва, да и только, а на самом деле ранимая, испуганная, нежная… Ее хочется защищать. А вот Маку защищать почему-то совсем не хочется, она сама кого хочешь защитит. Да и от кого ее защищать, у нее такие надежные папа с мамой, тетка с дядькой, бабушка, а у этой – никого. Или все-таки кто-то есть? Платок сполз, и ему было видно маленькое ухо с гранатовой сережкой. Надо бы все-таки узнать, что она делала в той гостиничке? У кого была? И почему, собственно, сережка потерялась? Небось была у мужика, он ее здорово там трепал, вот сережка и вывалилась. И он увидел словно наяву Ангелину в объятиях молодого парня… Кто там был? Да многие, но как-то никто не годился на роль Гелиного любовника. А целуется она классно. Умеет! Впрочем, в ее возрасте это не так уж удивительно. Он вспомнил зеленовато-карие глаза, в радостном изумлении смотревшие на него сквозь пелену снега… Нет, пошлая фраза получилась. Но глаза хороши… А губы… песня! Так выражается Иваныч. Каждый раз, когда дядька спрашивает его: «Ну как тебе моя новая книга?» – племянничек отвечает одинаково: «Песня!» И все-таки я идиот! Зачем надо было тащить ее в Питер? А что теперь? Как вернуться к Маке? Я не хочу! Но как же можно ее бросить? За что? За то, что она не Ангелина? Да меня все друзья на смех подымут. Бросил молоденькую красотку ради стареющей стервы… Никакая она не стерва, но что стареющая – факт. Она же старше Маки на шестнадцать лет, на целую девичью жизнь. Ей было шестнадцать, когда родилась Мака. То есть она вполне годится Маке в матери. И еще… Мака столько сил вгрохала в этот ремонт. И что же, я скажу ей: спасибо, дорогая, можешь быть свободна – так, что ли? Совершенно неприлично. Стыд и срам!

– Ох, простите, Федор Васильевич, я уснула.

– Выспались?

– Как ни странно, да.

– Геля, а вы пустите меня к себе до утра?

– Зачем это? Езжайте домой.

– Ну зачем… среди ночи… Геля…

– Не хотите беспокоить жену?

– Ладно, вопрос снимается с повестки дня. Еду домой, – слегка обиделся он. За полчаса до Москвы она вдруг сказала:

– Федор Васильевич, я вам бесконечно благодарна.

– За что?

– За эту эскападу. Она оказалась для меня необычайно важной.

– Почему?

– Сложно и долго объяснять, это касается моих сугубо внутренних проблем, но как бы то ни было – спасибо. И не стоит вам ходить в милицию, как-нибудь сама.

Это опять была прежняя холодноватая стерва.

…Мака спала крепким сном. Она уснула, не выключив лампу, которая освещала распущенные рыжие кудряшки, белоснежную кожу и аппетитно выглядывающую из-под одеяла коленку. В спальне витал легкий аромат ванили, было тепло, уютно, сладко.

И куда меня черти носили? Чего я еще ищу? Зачем? Как хорошо здесь, с Макой…

Федор прикрыл дверь и на цыпочках пошел на кухню, он здорово проголодался. К тому же надо было обдумать сложившуюся ситуацию. Вчера по телефону он наврал, что едет срочно в Калугу. В подробности вдаваться не стал. Но Алина засекла его в Питере и неизвестно еще, успела ли разглядеть Ангелину. Это может быть опасно. Итак, я собрался в Калугу, а очутился в Питере. Пойти проторенным путем и наврать, что в Калуге меня упоили и отправили в Питер, как героя «Иронии судьбы»? Бред. Вообще, Калугу лучше исключить, я до Калуги не доехал, а прямиком полетел в Питер. Но почему я ее не предупредил? Потому что еще не изжил холостяцкой привычки. А вот зачем меня понесло в Питер? Ага, холостяцкие привычки – прекрасная отмазка на первое время. Итак, я уже сел в поезд, чтобы ехать в Калугу, но тут мне позвонили… А зачем я ехал в Калугу, спрашивается, да еще внезапно? Лучше всего валить все на пьяный бред. Но почему я вдруг напился среди бела дна? Ага, я же пошел на это идиотское мероприятие, Мака прекрасно это знает, а там я встретил старого приятеля, от жуткой смертной скуки мы выпили в баре и решили ехать вместе в Калугу навестить старого друга, но… Но на улице, едва выйдя из Дома литераторов, мы наткнулись на этого самого старого калужского друга, который как раз собирался ехать в аэропорт… Да, мы вышли, а он нас увидал из такси, остановил машину и уговорил лететь с ним. Мы не хотели, решили просто проводить его в аэропорт, но там, как водится, выпили еще и очутились в Питере. Потом каким-то образом растеряли друг друга, я зашел пообедать и встретил Ангелину… Или про Ангелину лучше не говорить? Нет, лучше сказать, а то мало ли кто еще мог нас видеть. Вполне правдоподобная версия пьяного дружеского шатания… Надо бы только предупредить на всякий случай Ангелину. Нет, не стоит. Не станет же Мака ей звонить, проверять…

И он, безмерно довольный своей выдумкой, вернулся в спальню, под бочок к Маке. Ах, хорошо, отоврусь завтра, и все, буду жить честно, с Макой, а Ангелина… Бог с ней, с Ангелиной, она не про меня. Но в милицию все-таки надо наведаться, иначе нехорошо получится – наобещал с три короба. Ох, Федор, стар ты уже для этих двойных игр. Сходи к Стрешневу, и довольно. На этом все. А ей отчитаешься по телефону. Никаких больше личных контактов. И с этим он уснул. А утром с покаянным видом поведал Маке историю своего путешествия из Москвы в Петербург и обратно, но об Ангелине даже не заикнулся, боялся выдать себя.

Мака, казалось, поверила ему, посмеялась, нежно поцеловала его и умчалась по ремонтным делам, сказав на прощание:

– Федечка, а я тебя за вчерашнее все-таки оштрафую. Вечером сводишь меня куда-нибудь поужинать.

Да она же чистое золото, умилился он, и чего меня все куда-то тянет? Совсем я, что ли, идиот? И чтобы поскорее покончить с Ангелиной, надо немедленно поехать в милицию. Я выполню свое обещание, и все, прощайте, Ангелина Викторовна. Вы, безусловно, хороши, но… Хватит гнаться за двумя зайками, вспомнил он. Хватит мне и одной, моей.

Ангелина не выспалась, была раздражена и не могла ни на чем сосредоточиться. То она с восторгом вспоминала вчерашнее, то мучилась угрызениями совести – короче, пребывала в полном раздрызге, вообще-то ей не свойственном. Она умела держать себя в руках. А потом вдруг решила, что должна повидаться с давней подругой, которая уже года три жила в деревне, редко бывала в Москве, и они не виделись почти год. Бася, вообще-то она звалась Варварой Николаевной, была по профессии биологом и всегда мечтала о сельской жизни, но с ее двумя первыми мужьями об этом не могло быть и речи. И Бася, недолго думая, нашла себе третьего, художника-керамиста, и они поселились в полузаброшенной деревне. Оба люди энергичные, умелые и неунывающие, они привели в порядок две купленных по дешевке развалюхи, превратив их в жилой дом и мастерскую, и принялись сманивать в деревню своих друзей. Места там дивные, лес, речка – и деревня стала оживать. Бася даже завела корову. Ангелина редко у нее бывала, все-таки далеко от Москвы. Но сейчас она решила, что непременно поедет туда на выходные, а поскольку это была пятница, то она отпустила пораньше всех сотрудников, чтобы не ворчали, и решила ехать. К вечеру доберусь. Ей стало радостно от предстоящей встречи с подругой. Слава богу, подморозило и можно будет проехать. Сядем с Баськой, и я ей все расскажу. Она мудрая, она посоветует… И не будет читать мораль…

Прошлый Новый год она встречала у Баси и до сих пор помнила удивительное ощущение покоя, фантастический морозный воздух, ледяную корочку в ведре с водой, ее приходилось пробивать ковшиком, от воды ломило зубы, но вкуснее она ничего никогда не пила. Треск поленьев в замечательной голландской печи, которую своими руками сложил Баськин муж Герман. Печка была поставлена так, что обогревала практически весь дом, и изразцы на ней тоже были сделаны по его эскизам. А на полу лежали половички, связанные руками Баськи из каких-то тряпочек. Хорошо, тепло. Вот и сейчас деревня уже завалена снегом, и так уютно светятся окна… Да сколько их уже! Если в прошлом году здесь было пять жилых домов, то сейчас Ангелина насчитала девять! Она посигналила у Басиных ворот. Залаяла собака. На крыльцо вышел Герман.

– Вы к кому? – крикнул он.

– Гера, это я!

– Гелечка!

Через минуту ее уже душила в объятиях Баська:

– Какая ты умничка, что приехала, я уж и не чаяла…

– Она тебя, Геля, на днях во сне видела!