Здравствуй, груздь! - Екатерина Вильмонт

Ангелина подумала: может, лучше уехать? Не хочу я знать о нем лишнего, к чему? Но острое любопытство, почти уже болезненное, не позволило ей это сделать. И она с нетерпением ждала, когда же появится пресловутая Дуся.

…В воскресенье утром Федор проснулся в отвратительном настроении. Предстоит знакомство с будущим тестем, да нет, уже не с будущим, ведь они с Макой давно живут как муж и жена, и теща вступила в свои права. Она просила Федора передвинуть у них в квартире какой-то секретер и командовала им вполне по-родственному. А теперь еще тесть-трезвенник на его голову, наверняка противный, тупой тип. В семействе Маки по-настоящему ему нравилась только бабушка Жанна Эдуардовна, симпатичная, веселая старуха, с удовольствием выпивающая рюмку-другую, дымящая как паровоз и умеющая блестяще рассказывать анекдоты, порой весьма скабрезные. Он как-то заметил:

– Жанна Эдуардовна, знаете ли, по-моему, арфа вам не очень идет, скорее уж гитара с бантом.

– Вы хотите сказать, что арфа – неземной инструмент?

– Пожалуй.

– А знаете, как болят пальцы от арфы? Без рюмки иной раз трудно. Но я с вами согласна. Правда, с небольшой поправкой: не арфа мне не идет, а я не иду арфе! Так будет точнее, господин писатель!

Мака с утра помчалась по каким-то ремонтным делам.

– Почему ж ты отца встречать не едешь? – удивился Федор.

– Федечка, я не могу! Мне сегодня двери привезут!

– В воскресенье?

– Да, понимаешь, их доставляет на дом частник.

– А папа не обидится?

– Нет, его обычно встречает только мама, так у них заведено.

– Традиция такая?

– Именно.

– А у вас в семье чтут традиции, да?

– Да, представь себе! – с вызовом ответила она.

– Отлично!

– Федя, почему ты иронизируешь?

– Да боже меня сохрани, какая ирония! Так что требуется от меня?

– Только быть к вечеру в форме.

– В форме? Это что значит?

– Федя, – укоризненно проговорила Мака, – ты не хочешь знакомиться с моим папой, да?

– Честно?

– Значит, не хочешь? И жениться на мне тоже не хочешь?

Глаза налились слезами, губки надулись.

– Мака, прекрати! Я действительно не жажду быть микробом, которого разглядывают под микроскопом! Мне, знаешь ли, на предметном стекле неуютно!

– Федя, почему ты так настроен против папы?

– Как я могу быть настроен против твоего папы, если я его никогда даже не видел!

– Вот и я думаю – почему? Вероятно, ты переносишь на папу свое отношение ко мне!

– Что за вздор!

– Ну тогда я вообще не понимаю! Федя, если ты не хочешь на мне жениться, то так и скажи!

Ее глаза были полны слез.

– Не выдумывай! Я же сам просил твоей руки!

– Знаешь, если бы я редактировала твой текст, я бы поставила галочку возле этой фразы!

– Почему? – опешил он.

– Потому что это звучит слишком литературно.

– Ты просто хочешь сказать мне какую-нибудь гадость, да? Почему-то во Франкфурте тебя не смутило, когда я сказал, что буду просить твоей руки.

– Там был другой контекст.

Она меня не любит, вдруг отчетливо понял он.

– Федечка, не сердись, – словно опомнилась она и сразу начала журчать и ластиться к нему. – Ну Федя, не будем ссориться, наберись терпения, посиди один вечерок с папой, я уверена, вы друг дружке понравитесь. Ну пожалуйста, ради меня. Федечка, я так тебя люблю, не огорчай меня!

– Ладно, – сдался он.

Может, и в самом деле все будет нормально. Мака умчалась. А он все прокручивал в памяти только что состоявшийся разговор. Наверное, ему померещилось… Но в какой-то момент у него было ощущение, что он вдруг увидел другую Маку, жесткую, холодную, взрослую… Такая Мака совсем ему не понравилась. Но он предпочел не думать больше об этом. Наверное, она просто была крайне раздражена.

Он сел за стол, включил компьютер и попытался работать. Но в голове была полная тупость, ни одна нормальная фраза не складывалась. Он ненавидел такое состояние. Выключил компьютер и решил пройтись. Не помогло. Снова попытался работать, и снова ничего не получалось. К черту, решил он, сегодня даже и пробовать не стоит. Надо пережить эту треклятую встречу с тестем как стихийное бедствие и завтра уже со спокойной душой писать дальше.

Он вытащил из ящика наброски своей грустной повести. Она показалась ему такой унылой и скучной, что он едва не порвал листки. Но все-таки не порвал, а убрал назад в ящик. Сегодня слишком дурное настроение, чтобы судить здраво. Когда он был в таком настроении, ему ничего не нравилось. Даже у обожаемого Льва Толстого он видел лишь недостатки, невозможно и неуклюже навороченные фразы, иной раз до того тяжелые, что начинала болеть голова. К тому же его безмерно раздражала и нервировала мысль о предстоящем вечере. Он что, боится неодобрения? Глупости. Тогда в чем дело, Федор Васильевич? А черт его знает. Скорее всего, в том, что он, напротив, боится одобрения, боится, что теперь уже надо сделать решительный шаг и при полном одобрении Макиных родителей раз и навсегда залезть в этот треклятый кузов семейной жизни с Макой.

Он подошел к зеркалу, провел рукой по щеке. Сегодня он еще не брился. Друг Федор, пожалуйте в кузов. Здравствуй, груздь! Причем груздь ты уже не слишком молодой, так, полушлюпик. А грузди шлюпиками не бывают! Это настоящие грузди, а грузди метафорические – запросто! Здравствуй, метафорический груздь! Тебе уже за сорок – и пора, пора в свой уютный, отремонтированный кузов. Пойдут груздята… Мака скажет, что им тесно и два двухкомнатных кузовка надо поменять на один большой, и там тоже надо будет делать ремонт… А пока мы поживем у мамы, Федечка. И там, у Макиной мамы, тобой уже станут помыкать целых три женщины…

Его охватила такая тоска, что хоть вешайся. Он быстро оделся, выбежал на улицу и сел в машину. Куда ехать? А поеду-ка я к Левушке. Он посоветует что-нибудь умное… С ним можно выпить… Тебе нельзя сегодня пить, груздь! Ты должен произвести впечатление на папу-трезвенника. Чтоб ему пусто было, этому папе! Не хочу! «Федечка, ради меня!» – умоляла Мака. Нет, пить не буду, к Левушке не поеду. Один раз выпив яблочного вина, я уже натворил глупостей… Но то немецкое яблочное вино, а тут родная русская водка. От водки я, кажется, особых глупостей не делал, я же не алкаш… А ведь запросто им стану, просто от тоски…

И он все-таки поехал к Левушке, купив по дороге бутылку. От одной бутылки с таким собутыльником, как Левушка, ничего не будет!

Но, как ни странно, Левушки не оказалось дома. Может, и к лучшему? Надо, вероятно, купить цветов теще. А что дарить тестю-трезвеннику? Да на кой черт мне ему что-то дарить, этому мудаку? Я его уже ненавижу. За что? Понятия не имею. Но это же абсурд! Интересно, почему он не пьет? Может, он в прошлом алкоголик? Завязавшие алкоголики – нудная публика. А вдруг наши с Макой дети будут какими-то ущербными из-за такой наследственности? Надо осторожненько узнать, окольными путями, как говорится, в семье ведь такие неприятные факты обычно стараются скрыть… О господи, что это со мной, я мечусь по городу как угорелый козел. Нет, надо еще раз проверить свои чувства. Вот сейчас поеду к себе на квартиру, там Мака ждет, когда привезут какие-то двери… Скажу, что совесть замучила, что решил приехать помочь ей… И посмотрю… Еще разок посмотрю на нее как бы со стороны… И если что, выскочу в окно, как Подколесин… Скроюсь на фиг…

Куда ты, идиот, скроешься? Квартира-то твоя, и Мака вот уже больше месяца не щадя живота делает там ремонт. Совесть не позволит… А что же делать, если я не хочу жениться? Не хочу! Какая жизнь меня ждет, если я впал в такую панику перед последним решающим шагом? Совершенно не хочу делать этот шаг… Но это неприлично, там Мака сделала ремонт… А я предложу ей обмен, обменяем наши квартиры, и вся недолга. А если она не согласится? Ничего, я ее уговорю. А может, я просто возмещу материально ее физические и нервные затраты? По расценкам дорогого прораба. Фу, что за мысли? Лучше я подарю ей машину. Она же так хотела машину. Куплю ей «пежо», и пусть гуляет… Не стыдно тебе, груздь? Она же любит тебя, и ты сам назвался груздем, никто не неволил… Из-за чего я так распсиховался? Подумаешь, папаша! Ну его в баню, этого папашу. Это ей он папаша, а мне – хрен с горы… Но Маку все-таки жалко…

Он подъехал к своему дому.

– Федор Васильевич! – окликнула его соседка по площадке. – Какой ремонт отгрохали, молодчина! А жена у вас просто золото чистое, трудится как пчелка, я заходила, такая красота! Рада за вас, повезло вам! Она очаровательная девочка и так вас любит!

– Спасибо, Ольга Густавовна.

– Когда переезжать думаете?

– Куда переезжать?

– А вы разве тут жить больше не хотите?

– Ах да, конечно.

– Что с вами, Федор Васильевич, вам нездоровится?

– Да нет, вроде все нормально. Простите, Ольга Густавовна.

Соседка ушла, недоуменно оглядываясь. А он стоял возле машины, почему-то не решаясь войти в подъезд. Вот Ольге Густавовне Мака нравится… Дуська просто ревнует. Нет, с этими родственниками одни только заморочки. Ну их всех! Если бы не Дуська, не этот мудила-трезвенник, все у нас было бы прекрасно. Надо очистить наши отношения от всех и вся, лучше всего уехать куда-нибудь месяца на два, подальше от Москвы, от родственников, пусть они свыкнутся с мыслью, что я женатый человек, а Мака замужняя женщина, и тогда все будет отлично. И чем скорее мы уедем, тем легче будет нам сохранить то хорошее, что есть между нами. При мысли об отъезде, пока, правда, неизвестно куда, он воспрял духом и вошел в подъезд. Тихонечко открыл дверь своим ключом и сразу услышал на кухне голос Маки: