Ты - мой грех - Юлия Гауф

Это я оставила без комментария, а Руслан обратился к сестренке:

— У вас будут разные кровати и комнаты. Тебе я куплю игрушки, и ай…

Я с наслаждением ущипнула Руслана за руку, и скрутила его кожу — знаю, насколько это больно.

— Не смей ей ничего обещать! — прошипела.

— Ладно. Понял, что поторопился, — после паузы бросил Руслан.

Дальше мы ехали в тишине. Диана снова заснула — в машине ее часто укачивает. Телефон так и остался рядом с сестренкой, и я решила, что смотреть фотографии нашей новой квартиры не буду. Черт, я себя и правда чувствую предательницей. Лёшку подставила, да так круто, что его арестовали. И теперь вместо того, чтобы глаза Руслану выцарапать, я сижу и почти мило с ним беседы веду.

— Что ты пыхтишь? Давай, вещай, мне даже любопытно, что за мысли в твоей голове, — Руслан свернул с трассы на Дублер, и мы въехали в город.

— С чего ты взял, что я стану делиться своими мыслями с тобой?

— Ты же явно меня за что-то мысленно проклинаешь. Не держи в себе. Вот он я, и готов выслушать твое бесценное мнение о своей персоне, — съязвил он.

Ах, мнение? Ну получай, сам напросился!

— Скажи, а ты часто давишь на подследственных, чтобы они взяли на себя вину? И часто ли ты берешь за это взятки? Многих невиновных посадил, Руслан? — едко спросила я.

— Хм, это не мнение, а вопросы, но я отвечу. И даже не совру. Однако, сначала я хочу спросить тебя — а ты такая колючая из-за матери, или ты никогда не была милой?

— Ты серьезно сейчас?

— Абсолютно. Ответь мне честно, и я тебе отвечу.

Даже ярость утихла от этого глупого вопроса Руслана, а ведь я поругаться с ним хотела. Была ли я милой?

— Когда-то я была милашкой. Не особо контактной, без обнимашек и целовашек, но я была вполне себе милой, доброй, эмпатичной девочкой, — ответила я честно.

— И что случилось дальше? Ситуация в семье повлияла на тебя?

— Гормональный всплеск повлиял, — соврала я, чтобы не жаловаться и не строить из себя бедняжечку. — Наступил подростковый возраст, в организме произошли определенные изменения, и всё, здрасьте.

— Врешь.

— Может быть. А ты хочешь, чтобы я была милашкой, и тебе в рот заглядывала? И вот так глазками делала, — состроила глупое выражение лица, и хлопнула глазами.

— Нет, — хохотнул Руслан. — Я хочу, чтобы ты иногда прятала клыки и когти. Чтобы умела расслабляться и доверять.

— Чтобы иногда их сухаря становилась пышечкой, — вспомнила я.

— Да.

— Не дождешься, Соколовский.

— Посмотрим. А теперь ответы на твои вопросы: часто ли я давлю на подследственных? Да, часто. Бывает, что давлю физически, иногда хватает угроз. Часто ли я беру взятки? Один раз было, ловили коррупционера, связанного с органами, он к нам явился, и мне деньги предлагал. Я взял деньги, а затем мы взяли его самого. Многих ли невиновных я посадил? — продолжил Руслан серьезным тоном, и я отчего-то поняла, что он не лжет. — Этого я не знаю.

Я смотрела на него вытаращенными глазами, и только что не хлопала ими, потому что не моргала. Дар речи пропал. И появился он не скоро, мы почти подъехали к нашему бараку, когда я смогла заговорить:

— И ты так просто мне в этом признался? В том, что пытками и угрозами выбивал показания, и в том, что сажал невиновных?

— Я не сказал, что я закрывал невиновных, Люба, — покачал Руслан головой. — Вот ты мечтаешь быть хирургом. Ты же в курсе, что даже у самого лучшего врача имеется личное кладбище? Так и у следователей, и у прокуроров. Только не кладбище, а те, кто попал за решетку безвинно. Система не бывает идеальной.

— Еще бы она была идеальной, если такие как ты пытками выбивают признания! — напустилась я на Руслана.

В этот момент я его буквально ненавижу.

— Задело? — усмехнулся Руслан, и понизил голос. — А теперь представь, красивая моя, что сидит перед тобой монстр. Лицо у него человеческое, работает, например, пожарником. Женат, трое детишек, спортсмен и комсомолец. Соседи уважают, на работе боготворят, а в районе… в районе девушки пропадают. Их находят потом, конечно, да вот только уже мертвыми, изнасилованными, и изуродованными. И нет у тебя ничего на этого пожарника, кроме показаний одной проститутки, которой удалось убежать. Ни ДНК, ни улик, только слова шалавы, которая, к слову, наркоманка со стажем. Но отчего-то ты ей веришь, да и чутье есть — смотришь на этого со всех сторон положительного мужика, и понимаешь — он. Но долго держать его не можешь, так как закон есть закон, улик ведь нет. Так вот, Люба, — Руслан остро взглянул на меня, — ты бы отпустила его, точно зная, что он виновен, или же угрозами или пытками выбила бы из него признание? Отвечай, не стесняйся.

— Я бы отпустила, и установила слежку.

— А он, напомню, улик не оставляет. Продуманный мужик. Залег бы на дно, и через пару месяцев снова продолжил убивать, но не в этом районе, и даже не в городе, а в пригороде, — парировал Руслан. — Ну так что, замарала бы ручки?

— Я… я не знаю, — выдохнула я.

— А я замарал. И выбил признание. Если себя под пытками оговаривают — это не засчитывается на суде, как признание вины. Но если называют, к примеру, места, где закопаны не найденные тела или вещи убитых — то дело сделано. Противозаконно? Иногда приходится быть гибким, чтобы изолировать от общества всяких мразей. И совесть моя от этого никак не страдает. Но ты ведь не это хотела спросить, да? Про своего брата? Давай-ка уже начистоту. Ты все еще считаешь, что он невиновен?

— Я это знаю!

— Люба, ты в курсе, сколько у него наркоты было, когда его взяли? Знаешь, как подростков подсаживают? — тихо спросил он. — Не всегда они добровольно героин вкалывают. Некоторых малолетних дебилов на вечеринки заманивают, вкалывают дурь насильно, привыкание-то с первого раза, и всё — клиент готов. Сходи на кладбище разок, и посмотри годы жизни, сколько молодежи умирает из-за наркоты, и из-за барыг. Я понимаю, что ты своего брата любишь, но он за дело сидит. Или ты хочешь мне что-то сказать?