У каждой улицы своя жизнь - Елена Кирога

Но те, кто живет на улице Десампарадос, уже не замечают отсюда этой части Мадрида. В домах есть подвалы, куда проникает дневной свет сквозь зарешеченные проемы на тротуаре. Здесь обитают спокойные, мирные люди. Но время от времени молодежь будоражит привычный покой улицы своей непокорностью или страстями. И тогда жители с присущими каждому темпераментом и эмоцией наблюдают за теми, кто нарушил устоявшийся здесь извечный покой. В нижней части улицы нет никаких торговых точек, кроме угольного ларька, сапожной мастерской в подъезде и пекарни на улице Канонигас. Им здесь негде расположиться. Торговцы пристроились по другую сторону домов — в основном тех же, но уже выходящих на улицы с иными названиями.

Недавно улица была потрясена неожиданным событием: в одном из подвалов обнаружили подпольную типографию фальшивомонетчиков. Мужчины в штатском бродили по кварталу, заходили в магазины, заводили знакомства, а ночью устроили облаву. Собралась толпа, чтобы посмотреть, как вели к машине Маноло, Криспина и Феликса. Просто не верилось: их хорошо знали, с ними общались, вместе ходили в таверну пропустить по рюмочке. Теперь они не смотрели в глаза соседям и казались совсем не такими, как обычно, а хмурыми, мрачными, напуганными. Да и сами жители были напуганы не меньше. "Кто бы мог предположить..." Ни о чем другом в квартале не говорили, а если говорили, то шепотом. Потом они увидели, как втаскивали на грузовик станки, ротационные машины и опечатывали дверь. Подвал превратился в пещеру.

Жители этого дома, проходя мимо, косились на опечатанную дверь, а ребятишки подходили поближе посмотреть на нее.

— Уж они там поработали.

— А может, там есть чем поживиться!

— Феликс у них был за кассира.

Взрослые со страхом разглядывали на свет купюры, опасаясь, что они фальшивые: "Ну уж, это было бы свинством по отношению к соседям..."

Из таверны выскочила Пака, жена трактирщика, — и, потрясая в воздухе бумажными деньгами, закричала:

— Сукин сын! И это после того, как мой муж иногда продавал им в кредит. .

Пресенсия, глядя из окна на мужчин, которых увозили, вспомнила слова Вентуры:

— Они научились нетерпимости и честолюбию...

Их лишили радости.

Он терпеть не мог пересудов соседей. И она ничего не рассказала мужу, не желая распространяться впустую.

Однажды зимой из семьи, проживавшей на седьмом этаже, исчезла старшая дочь. Сначала родители никому ничего не сказали. Но потом, когда всем стало известно, соседи вспомнили, что последнее время она уезжала на машине в сторону шоссе и едва отвечала на их расспросы.

( — Подумаешь, какая важная...

— Как будто бы мы никогда не были молодыми и такими же хорошенькими.)

Но об этой истории Пресенсия ничего не знала.

Словно порывами шквала обрушивались иногда на старую улицу отзвуки и скорбные отголоски послевоенных лет. (Муж портнихи жил во Франции и не мог вернуться назад, поскольку ушел туда с красными. Портниха всю свою молодость провела в таинственных сборах в путь, которого так никогда и не совершила: "Не знаю, смогу ли сшить вам что-нибудь в будущем году, донья Пура. Я уже подготовила все нужные документы... Один друг сказал мне, что муж там неплохо устроился — он ведь настоящий мужчина — и ждет не дождется, когда я к нему приеду".

Зато соседки комментировали это иначе: "Разве не странно, что муж не вызывает ее к себе?

Наверное, нашел себе другую. А бедняжка здесь мается...")

По ночам на улицу Десампарадос выскакивают коты. Днем они греются на солнышке, сворачиваясь клубком, или же в каморках привратников, а ночью прыгают по ступенькам лестниц или же устремляются к рощице, пугая прохожих. Влюбленные парочки, которые кружат по площади Орьенте или приходят сюда с улицы Байлен, находят себе пристанище на городской стене рядом с деревьями. Маленькое пламя газового фонаря не достигает их. В ночи фонарь кажется смутным, близким, человечным. Детям квартала говорили, будто по ночам он отворачивается от домов и его не видно из-за городской стены. Пресенсия каждый день поднималась по уличной лестнице, но, сколько бы он по ней ни ходила, ей бы и в голову не пришло никогда, что за стеной, совсем рядом, что-то могло произойти — у алчного пламени фонаря, там высоко, у ее окон. Ей нравилось смотреть отсюда на свой дом: "Там, за балконом Вентура..."

Здесь, на этой интимной, безмолвной улице их любовь струилась бы широким, глубоким потоком. Разве можно любить при ярком свете ламп?

Вентура говорил, что любить можно всегда, любовь не нуждается в укрытии.

Как-то раз они отправились посмотреть на новое освещение бульваров. Шли под руку, но, как только достигли проспекта Принцессы, отделились друг от друга. Они шагали под этим антисептическим, ослепительным освещением как две тени — одна из них совсем ничтожная, — как два лунатика, затерянных в Мадриде. Шли молча, постепенно осознавая свою значимость.

Дойдя до перекрестка Сан-Бернардо, они одновременно оглянулись, но не увидели за собой теней при ярком отвесном свете, излучаемом вереницей склоненных стеклянных ламп. Пресенсия сказала:

— Как в операционной.

— А может быть, так оно и есть. Может быть, мир сейчас — это огромная операционная, и, чтобы жизнь сохранилась во время операции, следует избегать теней.

Она посмотрела на него с улыбкой.

— У тебя лицо как у привидения. У меня, наверное, такое же при этом освещении.

Пресенсия подняла голову и посмотрела на Вентуру: губы его имели белесый оттенок, бледность лица стала голубоватой... Она в отчаянии прижалась к его руке.

— Вот так хорошо. Надо идти, пока идется.

Жить, пока живется, Пресенсия. Нельзя замыкаться в себе.

А потом добавил, печально улыбнувшись:

— Наш фонарь состарился в одну ночь.

Он показался им еще более теплым, чем всегда. Жаркое конусообразное пламя отбрасывало тусклый свет, уважая тени. Их лица заполнились тенями под фонарем. Прекрасными человеческими тенями: у ноздрей, вокруг глаз, где-то у рта, где-то у висков...

Они возвращались из водоворота цивилизованной части города в свою тихую заводь.

Вышли из метро на площади Оперы и направились к площади Орьенте по улице Энкарнасьон: Вентуре нравилось здесь ходить. Мирт, кипарисы, камень, решетки. Площадь Орьенте показалась им более внушительной, волшебной в ночи. Пресенсия намеренно не заметила, что тень от руки мужа укоротилась, потому что низкие зеленые тени едва угадывались и невозможно было понять, заросли это или кустарники. Статуи стали призрачными и застыли, словно в старинном танце.

Только несколько ступенек лестницы отделяло их от Мадрида времен Бурбонов, от мрачных улиц церемониального Мадрида времен австрийцев.

Под сенью платанов на скверах улицы Байлен Пресенсия всем своим существом ощутила присутствие мужчины рядом. Они вместе жадно склонились над перилами Виадука, словно под сводами его бежала река. Этот мост открывал вид на старый Мадрид, объединял пышное великолепие и нищету, без каких-либо контуров или очертаний. Едва уловимые звуки, голоса, шум исходили от всех этих домов и переплетенных улиц: жизнь, старость, смерть — человеческая турбина, способная привести в движение народ.

Пресенсия и Вентура смотрели и слушали. Как вслушиваются в шум волн, разбивающихся о скалы. Им всегда нравилась эта прогулка. Только во время такой прогулки и в скверах Куэсты-ла-Вега они могли побыть вдвоем.

Пресенсия жила на улице Калатравас. Она выходила из дома легкой походкой, избегая чужих взглядов: ей казалось, будто все замечали, что с ней происходило. Они не назначали свиданий, а встречались по пути. Он брал ее под руку. И так, рядом, они шли к Виадуку или сидели в скверах Куэсты-ла-Вега. Няни всегда следили за влюбленными парочками. Но эти двое их удивляли. Они способны были просиживать часами на каменной скамье у ворот, среди деревьев, а не на скамьях посреди сквера, ибо жаждали уединения, и почти не разговаривали между собой, а она улыбалась... Они не заглядывали беспрестанно в глаза друг другу, а смотрели вдаль, в глубь зеленых проспектов.

Постепенно няни расходились, уводя с собой детей. И скверы оставались только для них.

(Разве что какой-нибудь старик дремал на скамейке или рабочий, надвинув на глаза берет, отдыхал на лестничной ступеньке.)

Пресенсия думала: "Уже половина первого. Пора возвращаться". Но не могла заставить себя встать, потому что цепенела от солнца, красоты, счастья и от того, что когда сквер становился пустым, Вентура обнимал ее рукой за плечи, привлекал к себе. И они целовались в губы, горячие от солнца, прищурив глаза, ослепленные ясной далью. Вентура задерживал ее немного в своих объятиях, такую маленькую в его руках.

Он ни разу не сказал ей:

— Пора покончить с этим. Мы должны...

Теперь, когда его уже нет, она знала: он никогда бы ее не бросил.