Фамильный оберег. Закат цвета фламинго - Ирина Мельникова

– И кто же в том виноват? – подал голос Мирон. – Кто мешал вам острог обустраивать, прошение государю подавать, чтоб зарядов прислали, пороху, новые пушки доставили? Сидели здесь в тепле да в сытости, забыли, как саблю в руках держать!

– Не прав ты, Миронушка, ох не прав! – нахмурился воевода. – Опасность я каждой ноздрей чую, каждым ухом слышу. Только мунгалы и кыргызы знают наше малолюдство и слабость ратную, потому и пленят, и калечат русских людей во множестве. Землицу, на коей воздвигнут Краснокаменский городок, издавна оговаривают своей и постоянно сулят идти войной. Кричат громогласно: за нами, мол, стоит несметная рать земли китайской, а китайский-то император, богдыхан, над всеми государствами властен. Тот богдыхан титло на грамоте ставит нагло и твердо: «Говорю сверху на низ, ответствуйте мне снизу вверх».

– При чем тут богдыхан? – удивился Мирон. – Где тот Китай, а где Сибирь?

– Ближе, чем вы полагаете, Мирон Федорович, – подал голос Сытов. – За Алтайскими горами уже Китай. И за мунгальскими степями и Саянским камнем тоже китайские земли лежат. Маньчжурией называются. Богдыхан сам маньчжурских кровей, из династии Цин. Всячески противится, поганец, русскому продвижению на юг и восток. Мол, лежат там исконно китайские земли.

– Шиш им, а не земли! – насупился воевода. – Без толку все! Если русский человек одной ногой заступил, то и для второй ноги место найдется. А Равдан энтого не понимает, снова кыргызов подначивает, воду мутит.

Воевода поднялся из-за стола и троекратно перекрестился на образа.

– Бог не Яшка, видит, кому тяжко! – вздохнул и посмотрел на казака: – Велю тебе жалование поверх оклада выдать. Пять рублев за то, что вовремя упредил!

– Рад стараться! – рявкнул Кешка и уже тише добавил: – Чарочку бы еще испить, а?

– Ладно, Егорка, налей ему вторую, – махнул рукой воевода. И вдруг прищурился: – А что ж Эпчей да Теркен-бег в стороне остались?

– То мне неведомо, – почесал в затылке Кешка. – Чаадарские улусы под Саян-камнем кочуют. Эпчей же, как только снег сошел, ближе к острогу перебрался. Но слышал я, – Кешка склонился к воеводскому уху и почти прошептал: – Разлад у них с калмаками вышел. И Эпчей, и Теркен-бег себе на уме, что-то замыслили, не иначе.

– Может, к алтын-ханам переметнулись? – насторожился воевода. – И не шертовать государю Эпчей собрался, а лазутчиков своих выслал, чтоб разнюхали все вокруг непременно.

– С алтын-ханами они только и знают что дерутся, то за кыштымов, то за летние пастбища, – пояснил Кешка. – Нет, с алтын-ханами у них и вовсе плохо дело.

– Но если они не служат калмакам и алтын-ханам, не желают платить ясак в государеву казну, то ответ один: они в союзе с богдыханом, – внес свою лепту Мирон и посмотрел на казака: – Велики ли княжества у Теркен-бега и Эпчея?

– У Теркена самое большое. На стычку он не идет, может, потому, что далеко, почти за четыреста верст отсюда кочует, – ответил вместо Кешки воевода. – По зиме в его земли лазутчиков посылал. До тыщи всадников выставить может Теркен-бег. А с кыштымами все полторы наберется. У Эпчея людей меньше чуть ли не вполовину. Но народ там ушлый, сквозь игольное ушко пройдет. Сплошные конокрады. Табунами лошадей гоняют с мунгальской стороны. – И, направившись к выходу, замер на пороге. – Нет, все-таки спытаю Эпчея. Какая нужда заставила его скочевать к острогу? Может, ждет, что я эту орду в крепость пущу? Чтоб они мне в спину ударили?

– Послушать их все равно стоит, – твердо произнес Мирон. – Я намерен присутствовать на ваших переговорах с Эпчеем!

– Что ж, пошли, коли хочешь! – усмехнулся воевода и первым направился к выходу.

Глава 10

Эпчей-бега встретили как славного воина и давнего товарища. Перед воеводой предстал коренастый и широколицый, скуластый и смуглый, крепкого сложения степняк лет пятидесяти на вид в распашной лисьей шубе, крытой дорогим сукном, в мягких, без каблуков сапогах с многослойной подошвой. На голове у бега – высокая шапка, опушенная черным соболем и повитая желтой тесьмой. Поверх шубы – шелковый пояс, а на нем кинжал в кожаных ножнах с серебром, огниво и трут, трубка-ганза в кисете с узором из той же тесьмы. На шее кожаный гайтан. Только вместо креста носил Эпчей огромный медвежий клык.

Первым делом положил он перед воеводой повинные подарки: золото и серебро в слитках, связки соболей и бобров, сабли, кыргызские доспехи, золотую чашу – узорчатую, китайской работы, бухарские серебряные блюда, соболью шубу первостатейную и еще одну – из черных лисиц.

Русские качали головами и переглядывались. Воевода первым делом обратил внимание на сабли. Взял клинок, и так его осмотрел, и этак. Рубанул воздух, прислушался к свисту, провел ногтем по лезвию.

– Хороша сабелька! – сказал воевода. – Кыргызские кузнецы-дарханы сами руду добывают, сами сталь варят, сами сабли да мечи куют. За кыргызскую саблю коня дают, а за куяк – двух лошадей.

– А много ли той руды? – спросил Мирон.

Эпчей с довольным видом закивал и довольно сносно по-русски пояснил:

– Много-много темир! Чахсы темир [34]

– А показать сможешь?

В ответ Эпчей расплылся в улыбке, обвел рукой горизонт и степенно произнес:

– Наша земля Хырхыс шибко богатая. И железо есть, и уголь, и золото, и медь. Приди с добром, и все получишь взамен!

– Все-все в этих землях есть, – потвердил воевода. – Не меньше, чем на Урал-камне. Мох подними, и – вот оно! – золото. Бугровщики его в древних могилах ищут. Так скорее. А ты наклонись, горб натруди. Нет, всем легкой поживы хочется.

– Хорошо, если золота много, – сказал Мирон. – Перестанем, наконец, немчуре в ножки кланяться. Из своего золота да серебра монету чеканить начнем. Железо и медь тоже во как нужны! – Он чиркнул себя ладонью по горлу. – А то Петр Алексеич вознамерился даже церковные колокола в переплавку отправлять. Не хватает металла, хоть умри. А в Европе за каждый стальной слиток, за каждую чушку железную втридорога просят.

Воевода усмехнулся:

– В те места еще нужно живым добраться.

– Время придет, и доберемся, – запальчиво ответил Мирон. – Стоит рискнуть, если запасы руд богатые.

– Так рискни, – пожал плечами воевода. – Набирай людей и отправляйся. Провизией и фуражом на первое время обеспечу, лошадей выделю. Зимовье в тех местах срубите. Если зиму продержитесь, острог зачнете строить. Я вам на дощаниках осенью зерна подброшу, а сено уж извольте сами заготовить.

Мирон насторожился. С чего вдруг воеводу понесло? Какое зимовье? Какой острог? Он не собирался оставаться в Сибири на столь долгое время. От силы на пару месяцев, чтобы до зимы вернуться в Москву. Но при свидетелях он эту тему решил не поднимать. Улучит момент и поговорит с воеводой начистоту. Пусть скажет, по какой причине хочет отослать его с глаз подальше. Боится, что Мирон учинит сыск и помешает его черным планам? Узнает что-то тайное, отчего воеводе не сносить головы? Или опасается, щучий сын, что сместит его государь, а воеводой поставит своего однокашника?