Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

— Так точно. Виноват, товарищ сержант… Больше не повториться!

— А сейчас тряпку в зубы и чтобы лестница блестела! Так оно, Тищенко, лучше запоминается. Бегом!

Игорь пошёл за тряпкой.

— Солдат, я сказал «бегом»!

Пришлось немного пробежаться. От обиды хотелось заплакать, но Игорь сдержал себя и, проглотив в горле комок, пошёл мыть лестницу, провожаемый сочувственным взглядом Лупьяненко.

За день от постоянного топота сапог лестница стала чёрной, и холодная вода очень плохо отмывала грязь. Тищенко совсем было сник, но потом вспомнил, что лестницу в любом случае нужно было мыть — скоро сдача наряда. Так что наказание оказалось чисто символическим, и Игорь воспрянул духом. Вначале лестницу нужно было подмести, а затем тереть круглой щёткой, одетой на металлическую ручку. При этом надо было старательно размазывать мыло по ступеням. Весь этот агрегат носил странное название «щётка ДК». Загадочный смысл букв «ДК» Игорь так и не узнал за всю свою службу. И лишь после того, как ступеньки были натёрты мылом, их можно было мыть. К тому же ежеминутно кто-нибудь ходил взад-вперёд по лестнице и мешал Игорю. И всё же к приходу Гришневича лестница сияла в лучах начавшего клониться к горизонту солнца. Тищенко думал, что сержант похвалит его за работу, но тот лишь бросил ледяное «сойдёт» и отправил курсанта убирать в умывальнике.

Подошло время сдачи наряда. Дежурным по роте заступал сержант Миневский. С ним заступали два новгородца из четвёртого взвода — Галкин и Медков, которые и подошли к тумбочке Игоря. Тищенко не любил ни того, ни другого после одного небольшого скандала. Они отвечали Игорю тем же, поэтому сразу принялись совать нос во все дырки, надеясь найти какой-нибудь беспорядок.

В семь часов вечера рослый Медков встал на тумбочку, а маленький, противный Галкин продолжал «терроризировать» Игоря и Антона. Галкин казался квадратным: при широких, мощных плечах в нём было всего полтора метра роста. Старые дневальные не могут уйти, пока Галкин не примет наряд. Они должны продолжать уборку. Подействовать морально на Галкина нельзя было в силу вышеупомянутой причины личной вражды, а действовать физически было просто небезопасно — Галкин очень хорошо дрался. Поэтому приходилось пока терпеть.

На время ужина Лупьяненко и Игорь избавились от Галкина и разработали план, как отделаться от него окончательно. План заключался в следующем. Так как оружие сдали ещё до ужина, формально ничто не мешало распрощаться с нарядом. Надо было лишь не попадаться на глаза Галкину и Медкову после ужина.

Курсанты так и поступили. Придя из столовой в казарму, они тут же выскользнули на улицу и просидели там до программы «время». На программу «Время» всех усаживали в приказном порядке, и Галкину пришлось самому устранять все мнимые и истинные недостатки. Игорь с трудом дождался отбоя, с блаженным видом упал в кровать и почти сразу же уснул, предварительно решив больше никогда не проситься самому в дневальные.

Глава восьмая

Журналист-сантехник

Первое письмо из дома. Гутиковский демонстрирует свои фотографии с длинной причёской. По мнению сержанта «душары» либо потеряли нюх, либо служба показалась мёдом». Петренчика и Тищенко отправляют на «чистку очек». Неожиданная помощь Черногурова. Интересно, имеет ли слово «писсуар» французское происхождение. Резняк пытается «помочь» Фуганову перепрыгнуть через коня пинком под зад. Лозицкий и Тищенко в это время делают в ленкомнате боевой листок. Мухсинов устраивает концерт. Гришневич объяснил Фуганову, кому он должен отдавать лучшие трусы и майки. Сержант поздравляет Тищенко с получением новой специальности — «журналист-сантехник».

После обеда, как обычно, принесли письма. На этот раз Тищенко наконец-то получил долгожданное письмо из дома:

«Здравствуй, сынок.

Двадцать девятого получили твоё письмо. Сразу же пишу ответ. У нас всё хорошо. Папа целыми днями пропадает на работе, я готовлю сводки в Витебск (надо будет в среду везти), а Славик с первого июля едет на две недели в спортивный лагерь. Лагерь в Бешенковичском районе. Может там не отдых, а одни тренировки будут. Но он сам захотел, так что пусть едет. Путёвка недорогая — всего восемнадцать рублей. Я, правда, всё волновалась — он ведь так и температурил до двадцать восьмого после того, как ты в армию ушёл. Тётя Оля вчера утром уехала на Оршу. Только бы билеты были, а то ей придётся на вокзале сидеть. Рядом со мной Мурик сидит, мяукает — как будто бы чувствует, что я тебе письмо в армию пишу. Он всё по вечерам в зал к дивану приходит — наверное, тебя ищет. От Серёжи письмо пришло, так я тебе его пересылаю, как ты и просил. Пиши, как там у тебя дела? Как здоровье, нос?

Мама, папа и Славик… и Мурик тоже.

В письмо был вложен ещё один конверт — от Гутовского:

«Здравствуй, Игорь.

Привет тебе с Дважды Краснознамённого Балтийского флота.

Сегодня ты ушёл служить. Теперь ты будешь жить совсем другой жизнью — жизнью военного человека. Хочу поздравить тебя с этим знаменательным днём. Я уже закончил курс молодого бойца и сейчас меня перевели на новое место службы — в город Калининград, бывшую столицу Восточной Пруссии. Город красивый — особенно старые дома и старинный замок. Я попал в комендантский взвод — буду наводить порядок в городе. Попал, как и хотел — в морскую пехоту. 23 июня я принял присягу. Ко мне приезжали матушка и Светлана. После присяги уже можно ходить в увольнение. Меня тоже отпустили. Мы гуляли по городу, катались в парке на аттракционах — всё-таки здорово на гражданке жить, только здесь это хорошо понимаешь. Пиши о себе. Как там у тебя служба идёт? Нет ли вестей от Жалейко?

Некоторое время Игорь находился под впечатлением писем и почти ничего не замечал вокруг себя. Впрочем, в таком состоянии находились многие — первые вести из дома вновь напомнили о той вольной, беззаботной жизни, о которой они ещё не успели позабыть. Тищенко прочёл каждое письмо по два раза и спрятал во внутренний карман, чтобы ещё как-нибудь почитать в свободное время.

Наконец курсанты, получившие письма, мало-помалу начали возвращаться к действительности и включаться в общую беседу. Рядом с кроватью Гутиковского собрался весь ряд, и время от времени курсанты покатывались весёлыми взрывами хохота.

— Пойдём, Тищенко, посмотрим, что там случилось, — предложил Лупьяненко.

— Пошли, — согласился Игорь.

Протиснувшись вперёд, они увидели, что Гутиковскому прислали в письме фотографии, которые сейчас переходили из рук в руки. Тищенко попросил посмотреть одну из них у стоящего рядом Доброхотова. На фотографии с гитарой в руках среди невообразимого скопления магнитофонов, проигрывателей и усилителей сидел какой-то волосатик. «Может, брат Гутиковского, вроде бы похож», — подумал Игорь и, не выдержав, спросил:

— Слушай, Гутиковский, это что — твой брат?

Гутиковский весело подмигнул остальным и ответил:

— Брат. Младший. А что — не похож?

— Да как-то не очень, хотя что-то есть…

Перехватив взглядом подмигивания, Игорь почувствовал, что его в чём-то разыгрывают, но не мог понять, в чём. Лупьяненко взял из рук Игоря фотографию, пристально посмотрел на неё несколько секунд, затем весело хлопнул Тищенко рукой по спине и сказал:

— Эх ты, да ведь это сам Гутиковский! Ты что, его не узнал?

Игорь недоумённо пожал плечами и спросил у Гутиковского:

— Так это точно ты?

— Конечно я. Неужели я так на себя не похож?

— Не похож. Если бы я тебя в городе встретил, то точно не узнал бы. Прошёл бы мимо и всё.

— Вот что с человеком армия делает! — театрально произнёс Гутиковский.

— Да, длинные у тебя были волосы, — продолжил Тищенко.

— А ты думал?! Ха! У меня знаешь, какие волосы были?! Вечно проблема с расчёсыванием.

— Зато теперь голова гладкая, как срака, — вмешался в разговор Резняк.

Все дружно засмеялись. Гутиковский провёл рукой по голове и спросил:

— Неужели? — потом выдержал паузу и неуверенно сказал: — Нет, уже не как задница — скорее наждак напоминает.

Все с интересом принялись изучать свои головы — насколько на них уже успела восстановиться «растительность». У Игоря волосы росли медленно, но из-за того, что были тонкие и мягкие, голова казалась не такой колючей, как у других. Тищенко было любопытно посмотреть и другие фотографии. Но в этот момент Петренчик и Каменев захохотали, и Каменев в шутку схватил Петренчика за нос. Петренчик погнался за Каменевым, но, зацепившись за табуретку, налетел на Игоря всей своей девяностокилограммовой массой. Игорь, словно теннисный мячик, отлетел назад и, ударившись о неизвестно откуда взявшегося Гришневича, грохнулся на пол.