Алатырь-камень - Валерий Елманов

Успокоенные братья вновь переглянулись.

– Ну так как мы с вами договоримся? Через две седмицы смогу я вас в Галиче увидеть или не поспеете?

И снова братья переглянулись, но на этот раз, чуть ли не впервые за всю свою жизнь, младший не стал дожидаться решения старшего.

– Поспеем, – твердо произнес Конрад и, с легким вызовом посмотрев на нахмурившегося Лешка, еще раз повторил: – Обязательно поспеем.

Они приехали даже чуть раньше оговоренного срока, но пировали в Галиче недолго – всего-то дней пять.

– Иначе дороги развезет, – пояснил Константин свою необычайную спешку.

В Киев князья ехали не торопясь, но и не мешкая. Только один раз пришлось им задержаться на пару дней в Луцке, где они по просьбе Константина посвятили в рыцари венгерского королевича Коломана. Там же к ним присоединился Василько, который после гибели на Калке старшего брата Даниила стал полновластным властителем Владимир-Волынского княжества.

Особых пиров по случаю такого торжественного события Константин не закатывал и долго не прохлаждался. Повеселились вечерок и хватит – пора в дорогу, в некогда пышную и величавую, а ныне порядком захиревшую и потрепанную столицу Киевской Руси.

Рядом с ним бок о бок ехали краковский князь Лешко Белый, его брат Конрад Мазовецкий, Василько и венгерский королевич Коломан.

Князь Константин посвящал его в рыцари не просто так, по доброте душевной. Были у него далеко идущие планы в отношении этого застенчивого узкоплечего мальчика. Еще когда Константин только-только прибыл в освобожденный от венгров, крестоносцев и бояр князя Бельзского Галич, он уже в первый вечер совместной трапезы стал присматриваться к королевичу. Торопиться было ни к чему, так что рязанский князь не спешил, стараясь получше ознакомиться с характером принца. Лишь на третий день, все уяснив, он приступил к действию, благо что в толмаче на сей раз нужды не было – мальчик хорошо говорил по-русски.

Он зашел к Коломану в полдень, недовольно поморщился от едкого запаха лекарств и предложил царевичу совершить небольшую прогулку.

Ехали они недолго, только до центральной площади в нижнем городе. Увидев виселицу, на которой раскачивались пять трупов, в которых Коломан с трудом признал бывших крестоносцев, царевич побледнел и стал медленно сползать с коня.

– У него обморок, княже, – пояснил склонившийся над ним лекарь, которого Константин предусмотрительно прихватил с собой, памятуя, что мальчишка чересчур впечатлителен. – Напрасно ты ему такое зрелище устроил, – слегка упрекнул он рязанского князя.

– Напрасно, Мойша, я никогда не поступаю, – возразил Константин. – Ты мне лучше сделай так, чтобы он взбодрился и непременно был у меня за вечерней трапезой.

Разговор, который Константин затеял сразу после ужина, впрямую касался виселицы.

– По глазам вижу, что ты осуждаешь меня, считаешь жестоким, – начал он. – А как быть иначе? Раз ко мне с мечом непрошеный гость пришел, значит, он должен получить по заслугам. К тому же одному из них – фон Хеймбургу – я и жизнь оставил, и даже выкупа с него не взял. Так и отпустил в Трансильванию, чтобы он всех своих предупредил – на Русь им ходу нет. Жаль, конечно, что ты такой хлипкий, – посетовал он. – Выходит, ты и завтра со мной на охоту поехать не сможешь, – и пояснил: – Дорога-то из верхнего замка одна, через площадь, а там висельники.

– Так они до завтра там висеть будут? – осведомился Коломан.

– Ну, зачем же до завтра. Снимут их нынче, но пустовать она все равно не будет. Крестоносцы кончились, зато твои вои остались. Их у меня побольше будет – десятков пять точно наберется.

– Мой отец мог бы дать за них выкуп, – мрачно предложил Коломан.

– Да какой с врага может быть выкуп, – усмехнулся Константин. – Сегодня ты у него серебро взял, а завтра он, сокрушаясь о нем, обязательно снова с мечом в руке придет. Хорошо, если я вновь его побью, а коли нет? А он ведь не просто мое добро пограбит. Он же моих людей начнет убивать почем зря.

– Они могли бы дать рыцарское слово, что никогда не придут с враждой в твои земли, – горячо произнес королевич. – Я сам могу за них поручиться, если тебе будет недостаточно их слова.

– Понятно, – кивнул головой рязанский князь. – Я до этого часа еще сомневался, а теперь точно убедился. – Он вздохнул и неожиданно спросил: – Читать, небось, любишь?

– Люблю, – потупился Коломан.

Ему почему-то стало немного стыдно за это, будто он сознался в каком-то нехорошем постыдном деянии. Парнишке невольно вспомнился отец. Наверное, потому, что рязанский князь говорил с Коломаном примерно таким же тоном – чуть жалостливым и слегка снисходительным. Но отец, к тому же король, имел право на такой тон, а этот…

Венгерский принц поднял голову и с вызовом повторил:

– Люблю!

– Ну и правильно. А что – дело хорошее, – вдруг отступил назад Константин.

Странное дело, то ли он так глубоко спрятал свои истинные чувства, то ли и впрямь произнес это искренне, совершенно не думая издеваться над своим пленником.

«Да нет, конечно же, издевается, – подумав, решил Коломан. – Что с варвара возьмешь».

И почти тут же опешил, едва не свалившись со стула, когда его собеседник повторил его мысли, словно каким-то неведомым образом ухитрился прочесть их:

– Вот ты сейчас сидишь и думаешь – дескать, варвар этот русич, и что-либо благородное ему чуждо, – медленно произнес Константин, пристально глядя на королевича. – А еще думаешь, что я просто решил над тобой посмеяться, когда спросил про чтение.

– А-а-а… откуда… – начал было Коломан.

– Да у тебя все на лице написано, – добродушно пояснил рязанский князь. – А чтение – дело и впрямь хорошее. Я своему сыну Святославу постоянно повторяю – лучше лишний раз прочитать Аристотеля или Платона, чем на праздной охоте время провести.

Коломан звонко икнул. Он столько раз хотел, точнее, мечтал услышать что-то подобное от отца, но тот этого так никогда и не сказал, постоянно ставя ему в пример брата Белу, крепкого и здорового парня. Тот был всего на два года постарше [76] , но по виду – на все пять. Читать Бела не любил, зато умел не только охотиться без устали. Конечно, рыцарей своего отца, короля Андрея, он в этом ремесле обогнать еще не мог, зато в своем кругу перепивал всех сверстников.

Да и до женского пола Бела был тоже весьма не прочь, охотно делясь с младшим братцем рассказами о своих похождениях, легенды о которых, по его уверению, уже давно бродили не только по столице, но и чуть ли не по всей Венгрии. Да что там похождения, когда он вот уже несколько лет был женат, причем не на ком-нибудь, а на дочери самого никейского императора Федора Ласкариса [77] . Но это все старший брат. Коломан же был… Эх, да что там говорить.

«С одной стороны, мне все это не больно-то и пригодится, – оправдывался он сам перед собой. – Все ж таки Бела – наследник престола. Но с другой – всякое может случиться. Вон отец тому самый живой пример. Он-то ведь тоже не самым старшим был, а если считать дядю Саломона, умершего во младенчестве, так и вовсе и вовсе третьим сыном моему деду Беле III доводился, а вот поди ж ты, стал королем [78] . А если и у нас такое приключится? Ох и смеяться тогда надо мной все станут».

И впрямь – у него и с охотой не ладилось – причем не столько страх в душе был, сколько непонятная и даже его самого тревожащая жалость ко всему зверью, а уж про барышень и вовсе говорить не приходится. Но тут хоть на возраст сослаться можно, а с вином оправданий нет. С ним же у Коломана была и вовсе беда – первый кубок еще куда ни шло, а вот со второго уже начинало мутить. Ну разве это дело?

«С другой стороны, вот того же рязанского князя взять, – вдруг подумалось ему. – Уже которую трапезу я с ним сижу, а ведь так ни разу и не видел, чтобы ему слуги в кубок вина доливали. Выходит, одним обходится? Или… Или у него там и вовсе не вино?» – Коломан даже немного вспотел от таких мыслей.

– Хороший ты человек, царевич, – продолжал между тем Константин рассудительно. – Вот только в жизни немного иначе все, чем в книжной премудрости. И люди не всегда похожи на тех, про которых там пишется. Да и глупо это – ждать от врага, чтобы он свое слово сдержал. Вот ты сам представь, что я сейчас все свои полки на твоего отца двину. Неужто они дома усидят и откажутся идти воевать против меня, когда их король позовет. Простить их можно было бы только при условии, ежели бы мы с тобой… – произнес он задумчиво, но тут же энергично тряхнул головой, словно изгоняя глупую мысль. – Да нет, не согласишься ты. Нечего и говорить, – и украдкой покосился на заинтригованного Коломана.

Наступила пауза. Победил в ней опыт – принц первым прервал молчание.

– Если от меня потребуется поступить как-либо против рыцарской чести, то я, конечно, откажусь, – начал он медленно, будто размышляя вслух.