Алатырь-камень - Валерий Елманов

Разумеется, и Лешко и Конрад хотели миновать их стороной, пройдя в обход, по замерзшему Сану – притоку Вислы, напрямую в земли галицкого князя, но у них это не получилось. Ближе к полудню пятого дня, считая со времени их выступления из Сандомира, когда до галицкого города Ярослава оставалось не больше двадцати верст, передовые дозоры поляков напоролись на русичей.

– Далее ходу для вас нет, – спокойно объявил стоящий впереди двух десятков русских дружинников Евпатий Коловрат. – Послан я от Константина Рязанского и имею слово к вашим князьям, так что проводите меня к ним.

Задираться смысла не имело. На узкой просеке, лежащей среди дремучего леса, для настоящего рыцарского боя не имелось места. К тому же за дружинниками высился здоровенный завал, за которым угрожающе поблескивали наконечники русских копий.

Кое-кто из тех поляков, что были помоложе, немедленно схватились за мечи, но старший польского дозора, пожилой рыцарь Миколай из Туробоев, так рыкнул на них, что оружие почти мгновенно вернулось обратно в ножны.

– Рязанские, стало быть, – произнес он мрачно, вытер со лба испарину и жестом пригласил русича следовать за ним.

Вернувшись к неспешно едущему польскому войску, которое вели братья-князья, и доложив о случившемся, Миколай с тяжким вздохом махнул рукой совсем еще юному воину, подзывая его к себе и уводя подальше от дороги, к повалившемуся дереву.

Евпатий Коловрат был немногословен. После краткого приветствия он почти сразу перешел к изложению сути дела. Говорил боярин на этот раз сухо и лаконично, без цветастых оборотов и прочих изысков, поэтому вся его речь длилась считанные минуты. Закончил же он ее вопросом, заданным безо всяких уверток, чтобы при ответе невозможно было отвертеться:

– Великий князь Константин Владимирович хотел бы знать, намерены ли вы идти дальше, чтобы помогать его ворогу, который самовольно взял Галич под свою руку, или мы будем и далее с вами жить в мире, как подобает добрым соседям?

– А где сам князь Константин? – поинтересовался Лешко Белый, пытаясь сохранить достоинство.

– Ты хочешь увидеть его самого? – спросил Евпатий. – Я могу проводить вас с братом к нему. Здесь недалече.

Конрад незаметно одернул Лешка за рукав кунтуша [67] . Тот оглянулся на брата и заметил разведчиков, топчущихся в отдалении.

– Поступим так, – предложил Лешко, вновь повернувшись к Коловрату: – Мы сейчас с братом посоветуемся, а потом сообщим тебе и твоему князю свое решение.

– Ну что ж, – спокойно согласился Евпатий. – Можно и подождать. Я буду у засеки.

Он учтиво склонился перед князьями в неглубоком поклоне, после чего отправился обратно, но, пройдя несколько шагов, вдруг остановился и круто обернулся:

– Князь Константин Владимирович повелел передать вот еще что. Как бы вы там ни решили, но, покуда промеж нас кровь не пролилась, он вас за ворогов все равно считать не станет, а посему милости просит к себе в шатер, дабы повечерять, чем бог послал. Да заодно, если такое желание будет, и людишек наших сочтете спокойно, как и хотели, – он легонько, одними уголками губ улыбнулся. – Словом, ждем в гости, – подытожил боярин, легко запрыгивая в седло.

Как только Лешко выслушал разведчиков, он сразу понял, почему на губах Коловрата гуляла такая ехидная улыбка.

– Около тысячи их у леса стоят, – доложили они. – Но там холмы, а из-за них костры дымят, и много. Хотели дальше прокрасться, да заметили нас.

– Не заметили, а окружили, – честно поправил его второй из разведчиков, добавив в оправдание: – У них тулупы белые, вот мы их на снегу и не приметили.

– И отпустили? – с удивлением спросил Лешко.

– Стоим же тута, – вновь вступил в разговор первый дозорный. – Сказали, что, пока князья ответ свой нам не дадут, они кровь лить не желают. Если что, так уж пусть она не на их, а на нашей совести будет.

– И что будем делать? Ты все равно хочешь идти на выручку галицкому князю? – осведомился Конрад, оставшись наедине с братом.

– Мы дали слово, – напомнил Лешко. – И ты, и я. К тому же я виноват перед ним. Помнишь, тогда, десяток лет назад, когда мы вначале дали ему города, а потом отняли их. Тогда мне так поступить было еще простительно из-за юного возраста, а теперь… Не хочу, чтобы он после всего случившегося во всеуслышание заявлял, что слово польских князей ничего не значит. Тем более при дворе венгерского короля.

– Но у меня тоже был уговор о мире, – возразил Конрад. – Причем именно с рязанским князем. И как я буду выглядеть в его глазах?!

– Неважно, – отрезал Лешко. – Свое посольство он к тебе высылал, когда еще не посягнул на земли, принадлежащие папе римскому, и не изгнал славных крестоносцев с их исконных земель. Выходит, твой уговор был с князем-христианином, пусть и схизматиком. Подняв же руку на имущество святого ордена, боровшегося с язычниками, он сам этот уговор порушил.

– Так-то оно так, – вздохнул Конрад. – Только все равно нехорошо это…

– А тут как ни крути, все равно выходит, что ты свое слово нарушаешь, – перебил его Лешко.

– Но я галицкому князю его не давал, – возразил его брат.

– Ему – нет. Но ты вспомни про покровительство папы и текст его последнего послания. Он же объявил крестовый поход на покровителя язычников. Если ты и сейчас сохранишь дружбу с рязанским князем, то тут уж свентопетшем [68] не отделаешься. Да и Пелка [69] , даром что в моей краковской епископии начинал, такое может устроить – вплоть до отлучения. То-то братец наш двоюродный возрадуется.

– Да, Лясконогий [70] будет счастлив, – мрачно согласился Конрад.

– И силезский племянник [71] , который нам в отцы годится, тоже, – веско добавил Лешко. – Да что там говорить про архиепископа, когда от тебя из Мазовии всего месяц назад уехали госпитальеры из ордена святой девы Марии [72] .

– Значит, будем биться? – грустно спросил Конрад у брата.

– Значит – биться! – раздраженно отрезал тот. – Я пошлю с ответом своего каштеляна, а ты придай ему свиту для солидности. Да возьми самых крепких и высоких, чтобы русичи тоже подумали лишний раз, стоит ли с нами тягаться.

Конрад кивнул и пошел к своим дозорным, удобно устроившимся на повалившемся дереве и о чем-то тихо беседовавшим. Однако, не дойдя до них всего пару шагов, он остановился, прислушался к их разговору и чуть ли не на цыпочках повернул назад. Дойдя до своего брата, который инструктировал каштеляна, он вполголоса окликнул его, приложил палец к губам и молча поманил за собой.

– Ну что еще? – недовольно проворчал Лешко, но, заинтригованный столь странным поведением брата, послушно двинулся следом за ним.

Конрад вновь не дошел до поваленного дерева, остановив Лешка в паре шагов от дозорных, сидевших к ним спиной. Кряжистый Миколай что-то настойчиво втолковывал своему спутнику, совсем молодому широкоплечему парню:

– А я тебе говорю, что если наши князья решат вступить в бой, то спасутся только те, у кого быстрые кони, так что я на своем Венчике далеко не убегу – настигнут. Вот и получается, что все земли в Туробоях перейдут к тебе, потому как ты есть мой двоюродный внук и должен меня похоронить как следует, – объяснял он юному богатырю. – Так что ты лучше слушай, что я говорю, да на ус мотай. Первым делом гроб мне велишь сделать дубовый, да не вздумай валить дерева в той роще, что жмется к болоту. Дуб там плохой. С виду крепок, а середка с гнильцой. Руби в дальнем леске, который в сторону Плоцка уходит. Там он славный, один к одному. А суконце для погребальной одежи лучше не покупай, а возьми в сундуке, на самом дне. Думал, на твою свадьбу надену, но что уж тут. Одежа там справная, а тебе она все равно не подойдет – на плечах разойдется. Вон ты у меня какой вымахал, Бартош.

– Это я все сделаю, – не выдержал молодой. – Но отчего ты собрался помирать? Вон у нас какие рыцари – один к одному.

– Ты еще молодой, – кашлянул в ладонь Миколай. – Рыцарство у нас, конечно, славное. Случись с кем иным сражаться, так я бы кошель серебра в заклад против медной пуговицы не побоялся поставить, что мы непременно одолеем. Но тут русичи.

– А что русичи?! – разгорячился Бартош. – Бивал же ты и русичей. Сам мне рассказывал.

– Те, кого я бивал, в Галиче сидят, – усмехнулся Миколай. – Ну и не только в нем одном. Они и в Полоцке, и во Владимире-Волынском, да мало ли где еще. Вот таких-то мы с нашим князем даже втрое меньшим числом непременно побили бы. Вот только нам не свезло. Ныне супротив нас рязанцы вышли. Сам же слыхал, чья это засека и какого князя люди. А я бился против них несколько лет назад, так что знаю. Нас тогда князь Михаил Городненский сманил. Да ты помнишь поди. Сам еще со мной просился, а я тебе сказал, что мал еще, – пробасил он, шутливо толкнул в бок Бартоша, но почти сразу же вновь посерьезнел. – Тогда полтора десятка наших удальцов в его дружину пошли. Думали, сходим, мошну набьем да сразу обратно. А где я еще серебром разживусь, чтоб свадебку достойную тебе сыграть? У нас-то в ту пору все тихо было. Ну и съездил на свою голову. Еле ноги унес.