Алатырь-камень - Валерий Елманов

Александр Всеволодович позаботился и о том, чтобы обеспечить себе поддержку со стороны владетелей Смоленского и Киевского княжеств, особенно последнего. В своих посланиях он напоминал, что является правнуком старшего из родных братьев Мстиславичей, поэтому теперь пришла именно его очередь княжить в Киеве. Но он не желает бездолить своих младших четвероюродных братьев, а потому принял решение отказаться от великого стола в их пользу, при условии, что они тоже помогут ему людьми в возможной предстоящей схватке с Константином Рязанским.

Провернув все это, он принялся достаточно спокойно взирать на самовластных и надменных галичских бояр, поклявшись в душе, что едва он отобьется от ненавистного рязанца, как непременно вздернет не меньше десятка из них на самом высоком дубу.

С венграми было похуже. Наглые, бесцеремонные и самоуверенные, они вновь наступали на те же самые грабли, в скором времени восстановив против себя городское население. Недовольны были все, от последнего нищего на паперти храма богородицы, который располагался в так называемом нижнем городе, до самых именитых бояр, чьи жены и особенно дочери уже не могли, как встарь, при Мстиславе Удатном, гордо пройтись по кривым извилистым улочкам верхнего города.

Ропот среди простых горожан становился все сильнее. Доходило даже до того, что в дело вмешался сам венгерский воевода Фильней. По настоятельной просьбе князя Александра он повелел своим людям угомонить особо буйных и беспутных смутьянов. Вроде бы недовольство стало стихать. Надолго ли – князь не ведал.

К тому же его пугал и сам воевода. Происходивший из знатного рода, который был, пожалуй, чуть ли не древнее королевской династии Арпадов [61] , он больше всего жалел о том, что не довелось ему схлестнуться на мечах с Мстиславом Удатным [62] . Его единственного из всех русских князей он считал заслуживающим маломальского уважения.

Не смущали его и громкие победы рязанского войска. О разгроме крестоносцев Фильней говорил, что русичи взяли их числом, а не умением. К тому же самому венгерскому воеводе несколько раз доводилось сталкиваться с ними на полях сражений, и достигнутые в них победы лишь прибавили в нем самомнения.

О битве на Красных холмах он и вовсе отозвался исключительно с насмешкой, утверждая, что ему самому для разгона этой орды дикарей вполне хватило бы нескольких сот рыцарей. Про помощь русичей Иоанну Ватацису он тоже слыхал, но считал, что многое переврали рассказчики, а на самом деле почти все сделал сам византийский император.

Словом, чем больше он слышал рассказов о Константине, тем больше возникало в нем желание проучить русича, которому так везло в жизни, что он ни разу не сталкивался с непобедимыми венгерскими полками, особенно если идут в бой под началом самого Фильнея. Поэтому больше всего он радовался именно в тот день, когда с высокого крепостного вала увидел, как из-за леса выходят и выстраиваются возле левого берега Днестра русские дружинники.

Своей наглостью он невольно ободрял галицких бояр, а заодно и самого князя. И Судислав, и Глеб Зереемеевич, и многочисленный клан Молибожичей, и многие другие надеялись на то, что Фильней сумет одержать верх над князем Константином. К тому же из-за спешности сборов рязанец не сумел собрать воедино все войско, ограничившись только пятью или шестью тысячами, из которых конных насчитывалась от силы тысячи две, не больше.

Фильней не мешал переправе, хотя на этом настаивал Александр.

– Неужто ты думаешь, что я их и так не разобью?! – возмущенно спросил он князя. – Напротив, если я сейчас выставлю на берегу своих воинов, то эти русичи, чего доброго, разбегутся в разные стороны, как трусливые зайцы, и где мне их тогда вылавливать? Нет уж, пусть спокойно выходят на нашу сторону.

– Но ты обещал мне обождать польские полки, – напомнил Александр. – Я надеюсь, что они уже на подходе.

– А не слишком ли много чести для этой голытьбы, которая по недоразумению называет себя воинами, – проворчал Фильней.

– Но ты мне обещал, – еще раз настойчиво повторил князь.

– Я рыцарь и обязан сдержать свое слово, – надменно выпрямился тот, сверху вниз глядя на невысокого князя. – Однако я давал тебе клятву, когда рязанских полков еще не было в пределах твоего княжества. Тогда я готов был ждать и, как видишь, не выступил им навстречу, сдержав ее. Гонцы Лешко Белого заверили меня в том, что не пройдет и двух недель, как войско поляков придет под Галич. Однако с того времени прошло уже три недели, но я не вижу ни краковского князя, ни его брата Конрада Мазовецкого, ни их людей. Возможно, они струсили и давным-давно повернули обратно. Тогда чего мы будем ждать?

– Еще неделю, – просительно повторил Александр, которого тупое высокомерие воеводы раздражало уже настолько, что он сдерживался изо всех сил, чтобы не вспылить и не сказать надменному Фильнею все, что он о нем думает.

– Три дня, – отрезал венгр и в знак того, что его слово окончательно и изменению не подлежит, повелительно тряхнул головой.

Пышный плюмаж на его шлеме величественно колыхнул белыми перьями, подтверждая правоту и непреклонность своего хозяина.

Но на третий день полки, обещанные польскими князьями, так и не подошли, зато прибыло подкрепление к рязанцам, на что Александр с некоторой тревогой обратил внимание Фильнея.

– Я на такие пустяки не гляжу, – раздраженно отрезал тот. – Подумаешь, пришла еще пара тысяч смердов, которых у нас в королевстве и за людей-то никто не считает. Завтра я тебе покажу, как надо разгонять это отребье, которое ведет себя с такой наглостью лишь потому, что еще не отведало моего железного кулака.

Люди князя Константина, которых так презрительно обозвал венгерский воевода, действительно вели себя весьма уверенно. Уже в первый день своего прибытия они прислали послов к князю, требуя убираться обратно в Угорщину и не забыть прихватить с собой всех остальных, потому как никто их на Русь не звал и делать им тут нечего.

«Остаться дозволяем только царевичу Коломану, – звучало далее в послании. – Потому как он нам ровня, да и ты, князь, можешь еще немного погостить в моем Галиче. А всех прочих – бояр, а также воев пришлых гони в шею, пока мы по ней не накостыляли».

Словом, текст был составлен в столь повелительных и властных тонах, что после его прочтения ни о каких дальнейших переговорах речи быть уже не могло.

Читать послание пришлось в присутствии воеводы и рыцаря фон Хеймбурга, представителя Тевтонского ордена. Венгерский король уже несколько последних месяцев с подозрением косился на крестоносцев, которым он сам разрешил незадолго до того расселиться в юго-восточном углу Трансильвании. Уж больно энергично и чересчур властно взялись они за дело. Андрей II оказался достаточно проницателен и уже стал догадываться, какую скрытую опасность таит в себе этот орден и какой вред он может принести королевству [63] .

Чтобы улучшить взаимоотношения и рассеять его сомнения, ландмейстер [64] Хеймбург сам предложил Андрею помощь в предстоящей схватке с русичами. Рыцарей в Трансильвании было пока немного, чуть больше семи десятков. Ландмейстер взял с собой пятьдесят из них, будучи уверенным в том, что такого количества вполне хватит, чтобы сокрушить вдесятеро больше схизматиков, осмелившихся взять в руки оружие, и обратить в паническое бегство всех остальных.

– Что мыслит барон? – почтительно спросил Фильней у фон Хеймбурга – единственного человека, к которому венгерский воевода испытывал уважение.

– После злобных сарацин это будет не более чем легкая прогулка, – небрежно заметил тот. – Я попросил бы только одной чести от воеводы – поставить моих доблестных рыцарей в сердцевину клина, которым мы завтра разорвем схизматиков надвое, причем так же легко, как поджаренного молочного поросенка. Надеюсь, князь, – слегка наклонил он голову в символическом поклоне, – что ваши бояре сумеют докончить начатое нами.

– Сумеют, – буркнул Александр Всеволодович, сердито глядя на самовластно распоряжавшегося чужеземца, которому было не более тридцати пяти лет, но тут же успокоил себя мыслью о том, что после победы он сделает все что угодно, лишь бы в самые кратчайшие сроки выдворить их всех обратно к королю.

Хорошо хоть, что второй сын короля, королевич Коломан, также прибывший вместе с Фильнеем, не доставлял особых хлопот, вел себя тихо и ни во что не вмешивался, большую часть времени проводя в отведенных ему покоях Верхнего замка и общаясь преимущественно со своим лекарем. Все эти дни ему нездоровилось.

А в это же время в корчмах и прочих веселых питейных заведениях продолжали свою неутомимую работу подручные купца Любомира, отчего настрой простых ратников, которых привели с собой галицкие бояре, опускался все ниже и ниже. Впрочем, они не только пугали, но еще и снисходительно учили, что делать, дабы уцелеть. Правда, из-за молодости и неопытности случались и проколы.