Слеза дьявола - Джеффри Дивер

Но только сильнее влюбляюсь.

Наверху за дверью с надписью «Балкон» Диггер попадает в коридор и медленно идет, ступая по мягкому ковру.

— Отправляйся в ложу 58, — велел ему человек, который всегда говорит, что ему делать. — Я выкупил в ней все места, так что там никого не будет. Она расположена на уровне балкона в самом конце правой стороны «подковы».

— Какой подковы? — спросил Диггер. Что это может значить?

— Балкон искривлен в форме подковы. Заходи в ложу.

— Хорошо, я зайду… Щелк… Зайду в ложу. А что такое ложа?

— Это небольшое помещение для зрителей за занавесками на входе. Оттуда вид прямо на сцену.

— Ага.

Уже почти ровно четыре. Диггер медленно приближается к ложе, и никто не видит его.

Мимо палатки, торговавшей здесь в антракте сластями, проходит семья. Отец посматривает на часы. Они не дождались конца балета. Мать на ходу помогает дочери влезть в рукав пальто, и они обе выглядят расстроенными. В волосы девочки вплетен цветок, но не желтый и не красный. Белый. Их второй отпрыск — мальчик лет пяти — останавливается у палатки. Он чем-то напоминает Диггеру мальчика из того красивого отеля.

— Не задерживайся, все равно закрыто, — говорит отец. — Давайте пошевеливаться. У нас на ужин заказан столик. Его могут отдать другим.

И мальчик, похоже, готов заплакать, потому что отец тащит его за собой, оставив без «Мишки Гамми» или «Твиззлерса».

Диггер снова один в коридоре. Ему, наверное, обидно за мальчика, но он в этом не уверен. Вот и конец «подковы». Ему навстречу выходит женщина в белой блузке. В руке у нее фонарик.

— Добрый день, — говорит она. — Заблудились?

И смотрит ему в лицо.

Диггер приподнимает край пакета со щеночками до уровня ее груди.

— Что вы?.. — открывает рот она.

Птум, птум…

Он стреляет в женщину дважды, а когда она заваливается на ковер, ухватывает за волосы и втаскивает в пустую ложу.

Диггер стоит прямо позади приоткрытого занавеса.

Ого! Да здесь… Клик… Здесь хорошо. Ум-м-м.

Он оглядывает зал театра. Диггер не улыбается, но теперь понимает, что ему тут все-таки нравится. Темное дерево, цветы, лепнина с позолотой. А какая люстра! Гм. Здесь лучше, чем в том отличном отеле. Хотя до него доходит, что для стрельбы место не самое идеальное. Куда лучше стены из железобетона или шлакоблоков. От них пули давали бы больше рикошетов, и острые кусочки свинца метались бы под сводами театра, нанося куда как больший урон, о, намного больший!

Он смотрит на людей, танцующих на сцене. Слушает музыку, доносящуюся из оркестровой ямы. Но не слышит ее. Он все еще напевает про себя. Этот мотивчик никак не идет у него из черет… черепной коробки.

Не знаю, что жизнь мне в грядущем сулит,

И только в догадках теряюсь.

Боюсь, что я буду несчастлив с тобой,

Но все же сильнее влюбляюсь.

Диггер рывком прислоняет тело женщины к бархатной занавеске. Ему жарко. Он расстегивает пуговицы плаща, хотя человек, который говорит ему обо всем, просил этого не делать. Но так он чувствует себя намного лучше.

Он засовывает правую руку в пакет со щеночками и кладет ее на затвор автомата. Левой сжимает глушитель.

Он смотрит вниз на зрителей. На девочек в розовом сатине, на мальчиков в синих блейзерах, на женщин, чья обнаженная кожа видна сквозь низкие вырезы на платьях, на лысеющих мужчин и мужчин с пышными шевелюрами. Люди в зале нацелили маленькие бинокли на людей на сцене. А прямо в центре под потолком висит эта огромная люстра на миллион огней. И сам потолок расписан пухленькими ангелочками, порхающими среди желтоватых облаков. Они похожи на тех новогодних младенцев…

Дверей совсем немного, и это хорошо. Даже если он сам убьет человек тридцать — сорок, остальные подавят друг друга, ломясь к выходу. Это хорошо.

Это очень хорошо…

Ровно четыре. Его часы издают сигнал. Он делает шаг вперед, сжимая глушитель сквозь смявшийся полиэтилен, щеночки оказываются у него перед глазами. У одного розовая ленточка, голубенькая у другого. Но нет ни красной, ни желтой, думает Диггер, начиная надавливать на курок.

И тут он слышит голоса.

Они доносятся из коридора сквозь хорошенькие плюшевые занавески.

— Иисусе Христе! — шепчет мужской голос. — Мы его обнаружили! Он здесь.

И мужчина отдергивает занавеску, поднимая свой черный пистолет.

Но Диггер услышал его голос вовремя, и он бросается к стене, а пуля агента проходит мимо. В ответ Диггер разрезает его почти пополам секундной очередью из «узи». Второй агент, что маячил за спиной первого, тоже задет одной из пуль. Он ранен, но смотрит в лицо Диггеру, а Диггер всегда помнит, что надо делать. И он добивает второго агента.

Диггер не паникует. Он не паникует никогда. Такая эмоция, как страх, ему незнакома. Но ему известно, что есть хорошие вещи и есть плохие, а не сделать то, что тебе приказано, — это плохо. Он хочет стрелять в толпу, но не может. На балконный ярус уже поднимаются другие агенты. На них курки с надписью «ФБР», бронежилеты, на некоторых даже шлемы. И у них тоже есть автоматы, которые стреляют, наверное, так же быстро, как его «узи».

Десять агентов, двадцать агентов. Сразу несколько сворачивают по коридору туда, где распростерлись трупы их товарищей. Диггер просовывает сумку сквозь занавеску в коридор и ненадолго нажимает на спуск. Куски штукатурки, осколки зеркал осыпают проход, в воздух взлетают «Мишки Гамми» и шоколадные батончики с лотка.

Он должен… Клик… Должен стрелять по зрителям. Он здесь именно для этого…

Он должен… Он…

На мгновение его сознание полностью отключается.

Он должен… Щелк.

Все больше агентов и полицейских. Кругом стоит крик.

Сплошная неразбериха… Скоро в коридоре, ведущем к ложе, будет уже полно агентов. Они кинут гранату, чтобы ослепить его, а может быть, сразу застрелят, их пули не будут метаться по залу — они пробьют его сердце, и оно перестанет биться.

Или отвезут его назад в Коннектикут и швырнут сквозь врата ада. И на этот раз он останется там навсегда. Он никогда, никогда больше не увидит человека, который все ему говорит.

Он видит, как другие люди прыгают с балкона в толпу. Это не очень высоко.

Повсюду кричат агенты ФБР и полицейские.

Они везде.

Диггер отвинчивает глушитель и направляет ствол на люстру. Спускает курок. Выстрелы звучат громче циркулярной пилы. Пули перебивают крепление. Огромная конструкция из стекла и металла с грохотом обрушивается вниз прямо на людей. Раздается как будто один стоголосый крик. Все объяты ужасом.

Диггер легко перемахивает через ограждение балкона и приземляется на плечи крупного мужчины, стоявшего тремя метрами ниже. Оба падают на пол. Диггер быстро вскакивает на ноги. А потом его вместе с остальной толпой буквально выталкивают через аварийный выход. Он по-прежнему прижимает к себе свой пакет.

И вот он уже на улице, на морозном воздухе.

Его слепят фары и проблесковые маячки пяти или шести десятков полицейских машин и фургонов. Но снаружи агентов и офицеров полиции совсем немного. Они все еще в зале, соображает он.

И вместе с какой-то пожилой парой он трусцой устремляется по аллее прочь от театра. Держится у них за спинами. Они не видят его. Ему приходит мысль, что он должен убить и этих двоих, но тогда нужно снова навинтить глушитель, а в темноте попасть в резьбу слишком сложно. И потом, они же не смотрят ему в лицо, а значит, убивать их не обязательно. Он просто сворачивает в другую аллею и через пять минут уже спокойно идет по улице жилого квартала.

Сумка крепко зажата под рукавом его черного или темно-синего плаща.

Козырек темной кепки натянут на самые глаза.

Когда ты здорова и если больна,

Вдали от тебя горем маюсь, —

бормочет себе под нос Диггер.

Не важно, богата ты или бедна,

В тебя все сильнее влюбляюсь.

— Какой же вы молодчина, Паркер! — сказал Лен Харди, вложив в эту фразу все восхищение молодости перед опытом. — Превосходная работа. Сумели-таки вычислить его.

Примерно те же чувства хотел вложить в свои слова Сид Арделл, сказавший:

— Да уж, этому парню палец в рот не клади. Откусит.

Маргарет Лукас, не отрывавшаяся от своего телефона, не сказала Паркеру ничего. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным, но она посмотрела на него и кивнула. Должно быть, только в такой форме она и могла выразить свою благодарность.

Но Паркер Кинкейд меньше всего нуждался сейчас в восхищении и благодарностях. Он хотел знать факты. Чем закончилась стрельба в театре? Много ли жертв?

И нет ли среди погибших трупа Диггера?