За столбами Мелькарта - Александр Немировский

Маврузий опустился на колени.

— Гуда! Брат мой! Ты жив.

— Бежим! — крикнул Ганнон. — А то они опомнятся!

Сердце бешено колотится от быстрого бега. Одежда взмокла от пота. Колючая трава хлещет по лицу.

Первым остановился Бокх. Обернувшись к селению, он трижды плюнул в его сторону, и проклятия посыпались на головы туземцев. Когда иссяк запас всех проклятий, Бокх в изнеможении упал на траву. Гуда подошёл к своему повелителю и лизнул его руку шершавым языком. Маврузий поднялся и помог карфагенянам освободиться от пут.

— Не чудо ли это? — воскликнул Мидаклит. — Откуда здесь лев? Ведь он оставался на палубе.

— Оттуда же, откуда кусок материи на шее вождя, — сказал Ганнон. — В Керне мы торговали красной материей. Те тюки, что у нас отняли, тоже были красными, а синяя оставалась на «Сыне бури».

— Ты хочешь сказать, — молвил Мидаклит, — что пираты после захвата корабля высаживались на берег где-то поблизости?

— Да. И, наверное, они обидели чернокожих. Помнишь костры — язык тревоги, непонятную злость этих чернокожих к нам? Может быть, пираты натравили на чернокожих Гуду или он сам бежал с корабля.

Ганнон пристально всматривался в жёлтые зрачки зверя, словно они могли запечатлеть то, что произошло на палубе, то, чего Ганнон, может быть, никогда не узнает.

Мидаклит понял Ганнона. «Как ему сейчас тяжело!»

— Я не удивлюсь, если этот лев когда-нибудь заговорит! — сказал Мидаклит.

— В Египте, — вспомнил Малх, — я наблюдал, как люди поклоняются чёрному быку с белым пятном на лбу. Я не мог удержаться от смеха, видя, как взрослые люди оплакивают дохлую кошку и воздают ей божеские почести. Теперь же я сам готов приносить жертвы нашему спасителю.

— А кто не хотел брать его на корабль? — напомнил маврузий.

Все рассмеялись. Старый моряк только махнул рукой.

У фарузиев

Море высоких трав. Люди идут, поднимая руки, чтобы защитить лицо от острых стеблей. Солнце жжёт голову, а мокрые обувь и одежда не просыхают. Сандалии пришлось перевязать тряпками, оторванными от одежды. Ноги покрылись ссадинами и распухли, но люди идут и идут, а за ними царственной походкой шагает лев.

Только однажды на пути встретилось одинокое дерево. Ганнон залез на него, чтобы осмотреться. С высоты ему был виден темнеющий на горизонте край леса, небольшие озёра и висящие над ними тучи птиц. А это что такое? Шатры с коническими крышами.

— Там посёлок чернокожих, — сказал Ганнон, слезая с дерева. — Надо его обойти.

Бокх с ловкостью дикой кошки взобрался на верхушку дерева, и оттуда вдруг раздался его смех. Так весело он смеялся лишь тогда, когда Малх принял светляков за глаза леопарда.

— Над чем ты потешаешься? — удивился Ганнон.

— Ты принял жилища белых муравьёв[73] за хижины чернокожих!

— Наверное, ты хочешь сказать, что муравьи поселились в брошенных человеком жилищах? — заметил Мидаклит.

— Нет, — возразил маврузий, — это жилища самих белых муравьёв.

Путники остановились шагах в ста от конических строений.

— Никогда не поверю, что муравьи могут соорудить нечто подобное! — Малх недоверчиво покачал головой. — Чего доброго, ты ещё скажешь, что они могут строить корабли и управлять, ими, как люди!

— Или добывать золото, — вмешался Мидаклит. — Если верить басням, именно эти насекомые наполняют драгоценным металлом сокровищницы индийских царей.

— Подойдём ближе! — невозмутимо сказал маврузий. — В споре глаза и руки — лучшие судьи.

И вот карфагеняне стоят перед пологой стеной из красноватой глины, сглаженной так хорошо, словно над ней трудились лучшие каменщики.

— Совсем как здание Совета в Карфагене, — воскликнул поражённый Мидаклит.

— Только без окон и дверей, — заметил Ганнон.

— Дверь есть, — коротко сказал маврузий.

Он обошёл муравьиный дом и показал на круглое отверстие, чуть возвышающееся над землёй.

Старый моряк просунул туда руку, нащупал ячейки и даже вытащил мёртвую личинку.

— Да, ты прав, — обратился он к маврузию. — Но кто поверит мне в Карфагене, если я расскажу об этих муравейниках! Легче поверить басне о людях с языками до земли или глазами на груди.

Мидаклит пытался отколупнуть кусок глины от муравейника, чтобы унести его с собой, но это ему не удалось сделать.

— Прочен, как камень! — удивился он. — А где же сами строители? Я хочу на них взглянуть.

Бокх улыбнулся:

— Вряд ли бы ты обрадовался встрече с ними. Белые муравьи передвигаются полчищами, уничтожая всё на своём пути. Лучше встретить взбесившегося слона, чем этих муравьёв.

В этот же день у небольшого озерца путники разглядели несколько человеческих фигурок.

— Это женщины! — шепнул Бокх. — Оставайтесь здесь, чтобы их не напугать. Гуда! Лежать! — приказал он льву.

Лев неохотно опустился на землю, протянув вперёд лапы.

Занятые сбором моллюсков, женщины не сразу заметили Бокха. Маврузий вышел на открытое место, присел на корточки в знак мирных намерений и что-то крикнул. Увидев его, женщины испуганно отшатнулись, но одна из них, в переднике из листьев, смело вышла навстречу Бокху.

Карфагеняне с замиранием сердца ожидали, поймёт ли женщина Бокха. От этого зависела их судьба.

Бокх и женщина дружелюбно потёрлись носами и стали о чём-то говорить, размахивая руками.

— Понимает! Понимает! — радостно зашептал Мидаклит.

Бокх возвратился. Он рассказал, что они находятся неподалёку от одного из селений фарузиев и что женщина, с которой он только что говорил, — жена погибшего на охоте вождя.

— Мы были с ним дружны, как два ствола на одном корне, — сказал Бокх. — Но его возлюбили боги и взяли к себе.

Посоветовавшись, путники решили идти к фарузиям, чтобы запастись всем необходимым для дальнейшего пути.

Солнце висело прямо над головой, когда карфагеняне подошли к маленьким домикам, сплетённым из прутьев, с конусообразными крышами.

Домики стояли кругом. В середине площади, образованной этими домиками, росло высокое дерево с густой ярко-зелёной кроной. Около него толпились мужчины в коротких передниках, видимо, сплетённых из травы. Чем-то занятые, они даже не заметили приближения чужеземцев.

Подойдя ближе, карфагеняне увидели, что пять здоровенных фарузиев сосредоточенно бьют палками распростёртого на земле человека. Они делали это без злости, словно молотили на току колосья. Человек корчился под ударами. Из уст его вырывался хриплый стон.

Вдруг раздался предупреждающий крик. Кто-то из фарузиев заметил чужеземцев. Мужчины опустили палки и повернулись. Женщина, шедшая рядом с Бокхом, сделала успокаивающий жест. Бокх присел на корточки и сказал несколько фраз. Его выслушали с большим вниманием. Человек, которого били палками, поднял голову. На вид ему было лет тридцать пять. Волосы на голове у него выбриты, как у карфагенского жреца. На нижней губе, свисавшей чуть ли не до самого подбородка, болталась металлическая палочка. Уши украшены блестящими раковинами.

— Наверное, что-нибудь украл, — предположил вслух Малх. — Однажды в базарный день в Карфагене вора вот так забили насмерть палками.

Бокх добродушно рассмеялся.

— Здесь и не подозревают о воровстве, — сказал он. — Просто этот человек захотел заменить моего друга вождя, погибшего на охоте. У фарузиев обычай: каждый желающий стать вождём должен выдержать палочные удары.

Малх захохотал. Но Мидаклит, подняв указательный палец кверху, сказал серьёзно:

— Мудрый обычай! Не мешало бы ввести его в Элладе. Никто не пожелал бы стать тираном, похитителем свободы… А впрочем, — добавил он, указывая на лежащего туземца, — власть, видно, очень соблазнительная вещь: тех, кто её добивается, не пугают палочные удары, не страшит смерть…

— Как бы там ни было, этот чернокожий должен быть нам признателен, — перебил Мидаклита Ганнон. — Наш приход избавил его от палок, а, может быть, спас жизнь.

— Смотрите, он поднимается! — воскликнул Малх.

Двое из тех, кто били палками, бросились на помощь избитому и, поддерживая его за локти, осторожно повели.

Пройдя несколько шагов, избитый остановился и, обернувшись, выкрикнул несколько слов.

— Он приглашает нас к себе! — сказал Бокх.

— Клянусь морем, мы отпразднуем его избрание. Я согласен. — Малх радостно потирал руки.

И вот они уже в хижине. Нагие женщины ставят на покрытый шкурами пол какие-то горшки с едой и питьём, корзины с плодами и орехами. Путники блаженно растянулись у стены. Впервые за много дней над головами их кровля. Им не угрожало ни неожиданное нападение, ни голодная смерть.

Взяв что-то из горшка, Бокх на четвереньках выполз из хижины. И через несколько мгновений послышалось урчанье и треск размалываемой кости.