За столбами Мелькарта - Александр Немировский

Замечательный роман писателя Александра Немировского «За Столбами Мелькарта» погружает нас в мир древнего Средиземноморья V века до н. э. Самым сильным государством того времени был Карфаген. Его владычество распространялось почти на всё побережье Северной Африки, юг Италии, Сицилию и Пиренейский полуостров. Но и этого Карфагену было мало, его торговые и военные корабли уже достигли побережий Альбиона и Марокко.

В новое долгое путешествие за Столбы Мелькарта ведёт свои корабли молодой карфагенянин Ганнон. Множество опасностей, открытий и лишений, сражений и удивительных встреч поджидают отважных мореплавателей.

Александр Иосифович Немировский

(1919–2007)

За столбами Мелькарта

Историческая повесть

(Издание второе)

О чём эта книга?

О неведомых странах,

О людях, ушедших на зов океана,

О плаваньи дерзком суффета Ганнона

Вдоль берега Африки непокорённой,

О травах медвяных, о лесе в лианах,

О крокодилах и обезьянах,

О том, как отыскан был остров забытый —

Обломок таинственной Атлантиды,

О трудной погоне за судном пиратским…

Итак, это КНИГА ОТКРЫТИЙ И СТРАНСТВИЙ.

Ганнон-карфагенянин

Человек в море

Волны бежали бесконечной чередой. На них покачивалась человеческая голова. Иногда пловец выбрасывал тело из воды, так что показывались его загорелые плечи, и быстро, жадным взглядом смотрел вдаль. И делал он это всё чаще и чаще. В полдень он увидел парус, но на корабле его не заметили. Судьба и боги отвернулись от него.

В его глазах ещё плясало пламя горящих кораблей, в ушах звенел последний крик на берегу: «Ганнон, вернись!»

Хорошо, что он не внял этому призыву. Лучше погибнуть в море!

Два месяца назад у берегов благословенного богами острова Сицилия показался огромный флот. Им командовал прославленный карфагенский полководец Гамилькар. Карфагеняне решили воспользоваться тем, что эллины[1] заняты войной с персами, и расширять свои владения на острове. Из страха перед могуществом Карфагена многие эллинские города без боя подчинились его власти и прислали заложников. На северном побережье Сицилии одна Гимера не складывала оружия и то лишь потому, что Сиракузы обещали ей поддержку. Гамилькар решил проучить гимерян и двинулся к их городу со всей своей армией и флотом. Гимеряне отразили первое нападение. Тогда Гамилькар приказал вытащить корабли на сушу. Началась осада, долгая и безуспешная. В то утро к войску, осаждавшему Гимеру, должен был прибыть на помощь отряд всадников из Селинунта. По этому случаю в оливковой роще у моря было назначено, торжественное жертвоприношение. Карфагенские моряки и среди них сын Гамилькара Ганнон были в праздничных белых одеждах. Они надеялись, что прибытие подкрепления из другого эллинского города заставит осаждённых сдаться. Селинунтцы запаздывали. Лишь к полудню на дороге показалось облако пыли. Всадники приветственно размахивали оружием и кричали. Карфагенские моряки бросились им навстречу, радостными криками отвечая на приветствия. Но вдруг всадники издали воинственный вопль: «Эйаа!» В карфагенян полетели тучи копий, стрел, дротиков. Это сиракузяне, союзники Гимеры, с ликующим рёвом набросились на ошеломлённых карфагенян, потом подожгли корабли, и они, рассохшиеся от долгого пребывания на суше, запылали, как факелы.

Вскоре почти все карфагенские моряки были перебиты или лежали на песке со связанными руками и ногами. Только один Ганнон ещё защищался от наседавших со всех сторон сиракузян. Он стоял спиной к морю, размахивая обломком весла. Победители могли убить Ганнона, но им хотелось взять его живым. Сиракузян становилось всё больше, и Ганнон под их напором медленно отступал в море. Когда вода дошла ему до колен, он швырнул весло в врагов и бросился в море. Вскоре он уже был далеко от берега. Вот тогда кто-то из лежавших на песке пленников и крикнул ему: «Ганнон, вернись!»

Но он плыл всё дальше и дальше в надежде добраться до одного из прибрежных островков или встретить какой-нибудь корабль. По его расчётам, он должен был уже давно достигнуть земли или хотя бы увидеть её, но вокруг него было море. Тогда отчаяние охватило Ганнона. Он ещё раз выбросил тело из воды и вдруг увидел совсем недалеко треугольный голубоватый парус. На этот раз пловца заметили, и вскоре, тяжело дыша, он лицом вниз лежал на палубе. Ручейки стекали с его тела и расплывались лужицами вокруг.

— Лопни мои глаза, глоток вина ему не помешает! — услышал Ганнон над собой весёлый голос.

Засыпая, он чувствовал, как чьи-то руки приподняли его голову и в рот полилась обжигающая влага.

Когда он проснулся, ослепительно сверкало солнце. Переливающиеся на волнах блики резали глаза, а спину жгло так, словно он находился рядом с гончарной печью. Сколько он проспал? День или неделю?

Повернувшись на бок, Ганнон окинул взглядом корабль. Невысокая съёмная мачта была как на египетских судах, но изгиб кормы был крутым, как на кораблях эллинов. Голубой парус оглушительно хлопал, и это хлопанье сливалось с ласковым шёпотом волн, потрескиванием снастей. Это была давно знакомая и любимая Ганноном музыка моря. Внимая ей, Ганнон чувствовал, как к его вискам приливает жаркий поток крови и руки наполняются силой. Но вдруг им овладела тревога: «Чей это корабль? Почему у него голубой парус, издали сливающийся с волнами?»

Ганнон поднялся. На корме, в тени паруса, он увидел двух обнажённых до пояса людей. Один был худой, с узким лицом и прямой, как лопата, бородой. Другой — толстяк. Они сидели друг против друга. Между ними лежала связка каких-то растений, и оба размеренными движениями рук, в которых поблёскивали ножи, рубили стебли на куски и с видимым наслаждением высасывали их.

— Отоспался? — спросил бородач на языке эллинов и внимательно осмотрел спасённого с ног до головы.

Ганнон достаточно знал эллинский язык, чтобы по произношению определить, что бородач не эллин.

— Ты беглый раб? — спросил бородач, играя ножом.

В его худощавом лице чувствовались энергия и воля. Глубоко сидящие глаза смотрели властно и решительно. Ганнон не сомневался, что перед ним кормчий или владелец судна. Он рассказал ему коротко о Гимере и о том, как оказался в море.

— Так ты пун?[2] — не то с удивлением, не то с радостью воскликнул бородач.

Эти слова прозвучали на финикийском языке. Видно было, что незнакомец владеет им лучше, чем эллинским.

Оживился и толстяк. Схватив бородача за руку, он радостно загоготал:

— Славная нам попалась рыбёшка! Лопни мои глаза, если мы не соскребём с неё золотую чешую!

Он довольно хлопнул себя ладонями по коленям и подмигнул бородачу.

— Не торопись, Саул, — спокойно возразил тот, засовывая в рот кусок стебля.

Выплюнув полуразжеванную массу себе под ноги, он неожиданно повернулся к Ганнону:

— Я Мастарна, сын Тархны. Говорит тебе что-нибудь моё имя?

С нескрываемым любопытством смотрел Ганнон на своего собеседника. Неужели это сын царя, изгнанного восставшими римлянами, знатный этруск,[3] ставший пиратом? Его именем жёны рыбаков и пастухов пугают детей. Он отваживается нападать и на военные корабли. Ему платят дань четырнадцать портовых городов Сицилии только за то, чтобы он не заходил в их гавани. Говорят, что Мастарна бывает и в Карфагене на собственном судне, хотя это и запрещено законами. Но что для пирата законы! К тому же он выбирает время, когда на море буря и всем разрешается в течение пяти дней оставаться в гавани, брать воду и чинить корабли. Старые моряки смеются: «Началась буря — жди Мастарну». Почему-то власти смотрят сквозь пальцы на проделки пирата. Поговаривают, что в храме Тиннит[4] у Мастарны сильная рука, что у него какие-то дела со жрецами. Мало ли что рассказывают о Мастарне!