За столбами Мелькарта - Александр Немировский

— Не будем об этом говорить. — Ганнон нахмурился. — Я принёс тебе одну вещь. Думаю, она тебя заинтересует. Вот! — и он протянул эллину табличку.

Мидаклит взял табличку, перевернул её, поднёс к глазам. Ганнон видел, как задрожали его руки, а кончики пальцев, державшие пластинку, побелели.

— Откуда она? — выдохнул эллин.

— Из этого щита. Выпала.

Эллин взял щит обеими руками, и на лице его появилось выражение восторга и удивления. Выставив вперёд правую руку, он стал читать нараспев:

Щит из пяти сложил он листов, и на круге широкомМного чудесного бог, творец вдохновенный, представил.Изобразил он и землю, и синее небо, и море,Солнце в пути неистомное, полный серебряный месяц,Все прекрасные звёзды, какими увенчано небо.

— Твой любимый Гомер? — с улыбкой спросил Ганнон.

Он знал страстную любовь учителя к этому певцу и немного посмеивался над ней. Многое из того, что Ганнон слышал от Мидаклита о войнах и странствиях, описанных Гомером, казалось ему вымыслом, красивой сказкой, не более.

— Да, — отвечал эллин, — и щит, который ты мне принёс, может быть, столь же древен и знаменит, как доспехи, выкованные для Ахилла[19] и воспетые в «Илиаде». Только на этом щите изображены не сельские труды и не сечи, как на Ахилловом, а великий подвиг мореходов, впервые вышедших за Столбы Геракла.

— За Столбы Геракла? — воскликнул Ганнон. В голосе его прозвучало недоверие.

— За Столбы Геракла! — подтвердил эллин. — Или за Столбы Мелькарта, как называете их вы, карфагеняне. Видишь, сколь искусно древний художник изобразил две скалы, встающие из волн? Это и есть рубеж Внутреннего моря и Океана, обтекающего землю. Корабль плывёт на запад, дорогой солнца. Великое светило наполовину погружено в царство ночи.

— Но что это за люди? Чьё это судно? — опросил Ганнон, повернув щит к себе. — Смотри, как высока у него корма, а нос заканчивается раздвоенным тараном. Гребцов защищает верхняя палуба. А вот выступает руль, а не два кормовых весла, как у древних финикийских и египетских кораблей. Нет, это не финикийское судно! А между тем все знают, что мои предки первыми вышли в океан и основали на его берегах поселения в то время, когда твой Гомер помещал у Столбов великанов, держащих на спине небо, и рассказывал другие ещё более невероятные басни.

— Я плохо разбираюсь в кораблях, — сказал эллин. — Признаюсь тебе со стыдом, для меня они все похожи друг на друга. Но смотри, какой странный наряд у этой девы со змеями. Пеплос у неё до щиколоток, а груди обнажены. Это богиня. Но не финикийская. И не эллинская, — добавил он после некоторой паузы.

— Почему же ты думаешь, что это богиня?

— Видишь, она выше других людей. Змеи — это признак божественной власти. Наша богиня Афина часто изображается со змеями.

— На алтаре владычицы Тиннит тоже нарисованы змеи, — вспомнил Ганнон.

— Богиня указывает мореходам путь, — размышлял вслух эллин. — Но куда? Может быть, в Атлантиду? Ведь не случайно табличка с надписью спрятана в этом щите.

— Атлантида — это страна? — спросил Ганнон, присаживаясь на коврик. — Я ничего о ней не слышал. И ты мне о ней не рассказывал.

Эллин подошёл к столу и достал оттуда свиток, перевязанный синей тесьмой.

— Этот свиток, — начал Мидаклит, садясь рядом с Ганноном, — недавно попал в мои руки. Его написал греческий мудрец Солон.

— Не тот ли это Солон, который дал афинянам законы, а после отправился в добровольное изгнание?

— Да, это он, — подтвердил эллин. — У тебя хорошая память… Солон, — продолжал Мидаклит, — много путешествовал и однажды побывал в самой древней стране мира, в Египте. От жрецов прославленного храма богини Нэйт в Саисе Солон[20] узнал о существовании большого острова, расположенного к западу от Столбов Геракла, и записал всё, что ему рассказали египтяне. Остров этот, или, вернее, материк, был заселён мудрым и деятельным народом — атлантами. Ими управляли цари. Атланты, как и древние египтяне, перерезали свою страну каналами, и она расцвела, как весенний цветок. Они возвели прекрасные дворцы и храмы богу моря. На своих судах они совершали далёкие плавания. Не было на земле народа богаче и счастливее атлантов. Но однажды послышался страшный подземный гул. Земля под ногами атлантов разверзлась. Хлынули волны, и Атлантида исчезла в пучине океана.

— У наших жрецов, — заметил Ганнон, — ты услышишь и не такие басни. Где это видано, чтобы целый материк исчез под водой! Должно же было что-нибудь от него остаться. И почему об Атлантиде ничего не знают в Карфагене?

— По словам Солона, — возразил Мидаклит, — катастрофа произошла десять тысяч лет назад. Тогда не было ни Карфагена, ни его отца — древнего Тира.[21] Поэтому твой народ и не слышал об Атлантиде. Египтяне же древнее вас. Остатки Атлантиды надо искать за Столбами.

— Что ж, давай их поищем с тобой?

— Ты смеёшься над своим старым учителем! Думаешь, я не знаю, что эллинам под страхом смерти запрещено выходить за Столбы? Ведь закон этот принят по настоянию твоего родителя, да будут к нему милостивы подземные боги.

— Я не смеюсь над тобой. — Ганнон взял эллина за руку. — Закон грозит смертью эллинским купцам, а не тебе. Я не смеюсь, учитель! Ты знаешь, что я задумал? Мы обоснуем на землях Ливии колонии, а после этого на нескольких кораблях выйдем в океан. Мы должны узнать, можно ли обогнуть Ливию. Мы поищем твою Атлантиду! Поедешь со мной?

Вместо ответа Мидаклит заключил Ганнона в объятия.

В Совете Тридцати

За длинным прямоугольным столом сидят раби,[22] с каждой стороны по четырнадцать. В зале жарко. Лица советников покрыты капельками пота. Многие дышат, как рыбы, вытащенные из воды.

У узкой стороны стола — два сиденья со спинками из слоновой кости. На одном из них восседает Миркан. В одежде суффета он кажется ещё более тучным. Место другого суффета пустует: новый суффет, вместо погибшего Гамилькара, ещё не избран. Выборы должны состояться через несколько дней.

Распахнулись двери из жёлтого кедра. На пороге появился Ганнон. Приветствуя советников почтительным поклоном, он произносит:

— Да снизойдут на вас милость и благословение богов!

— Что тебе нужно от Совета? — спрашивает Миркан, не поворачивая головы.

— О мудрейшие из мудрых! — ещё раз поклонившись, начинает Ганнон. — В Сицилии мне пришлось пережить горький день Гимеры. На родине я узнал страдания народа нашего. Знойный ветер иссушил поля. Люди насытились горем и напились слезами, как вином. Город не может помочь своим сыновьям. У нас нет хлеба. У нас нет серебра и золота, чтобы купить хлеб. Но за Столбами лежат благодатные земли. Там хватит места для всех, и там много золота. Если вы мне дадите корабли, я доставлю людей в эти земли. Я привезу золото, столько золота, что можно будет иметь тысячи наёмников и построить новый флот. Мы заставим эллинов убраться из Сицилии. Наши порты будут открыты только для друзей. Мы погасим многолетний долг отцу нашего города — Тиру. Я знаю, вас страшит риск. Но попадёт ли птица в петлю, когда силок не натянут? Вздуются ли паруса, если нет ветра? Заполнятся ли сокровищницы, если мы будем сидеть сложа руки?

Наступило долгое молчание. Раби ждали, что скажет суффет, а Миркан не мог никак собраться с мыслями. Как ответить этому мальчишке, едва не ставшему его зятем? Мысль об основании новых колоний очень притягательна. Стоит её высказать — и народ пойдёт за Ганионом, как стадо баранов за вожаком, и снова род Магонидов, к которому принадлежит Ганнон, возвысится, и тогда сыну Миркана Шеломбалу не видать кресла суффета, как собственных ушей. Надо уговорить Ганнона, надо убедить его отказаться от своего замысла.

— Отцы раби! — начал Миркан. — Вы выслушали Ганнона. Я его знаю больше, чем вы, и поэтому утверждаю, что он храбрый юноша. Сердце его обращено к добру, но он ещё молод и горяч. Ганнон призывает вывезти людей за Столбы сейчас, когда враги осмелели. Сегодня мы отправим корабли к Столбам, а завтра эллины подступят к стенам нашего обезлюдевшего города, и ливийцы сразу же придут им на помощь. Ганнон обещает нам привезти золото. Да, нам нужно золото, много золота. Но можем ли мы ради него рисковать кораблями? Вспомните, что говорит мореход Гимилькон о плавании за Столбы. Вспомни и ты, Ганнон! Ведь это пишет твой дядя. И, может быть, ты поверишь ему больше, чем мне. «Сердце содрогается, когда слышишь о стране безветрия и безмолвия, о кораблях, занесённых в ил или в заросли морских растений, о туманах, о горах изо льда, выступающих из моря». Ганнон! Откажись от своей безумной затеи! Отправляйся в Сицилию. Мы дадим тебе наёмников. Отомсти за смерть своего отца, удостоенного высшего в республике почёта.