Ослепительный нож - Вадим Полуян

Евфимия взошла на качели, стала раскачиваться. Как наддаст ногой, и… небо внизу, земля вверху. Хорошо между небом и землёй: грудь теснит сладкий страх, а душа рвётся ввысь. Чей же это голос и откуда тихо так зовёт:

- Евфимия Ивановна!..

То ли чудится, то ли въяве. Прислушалась… Маятник качелей колебался всё тише и вовсе остановился. Над дальним тыном, через который перелезала, бежа из дому, увидела шапку с меховой опушкой и удлинённым вершком из дорогой ткани с золотыми запонами и жемчугом.

Спрыгнув с качелей, Евфимия побежала к тыну. Её домашняя шубка-платно из тонкого сукна тоже сверкнула жемчугом. Как же владелец шапки взобрался с той стороны по голому тыну? Кто он?

Вот показалось знакомое лицо с ухоженной небольшой бородкой, с мягкой, доброй улыбкой, с приятным взглядом внимательных карих глаз.

- Василий Ярославич? - удивилась Евфимия. - Не по воздуху ли ты взлетел на наш тын?

- Стою на своём коне, - улыбнулся брат Марьи Ярославны, князь боровский, так выручивший боярышню на великокняжеской свадебной каше. - Выслушай меня, Евфимия Ивановна. Время дорого.

- Рада слушать, - подошла вплотную Евфимия.

- Мою сестрицу и государя с матерью ополночь привезли в дом купца Таракана, где ныне обосновался Семён Морозов, первый боярин Юрьев. Завтра им будет суд. Умоли отца смягчить сердце одолетеля-дяди, да не предаст племянника смерти.

- Не всуе ли беспокоишься? - качнула головой Всеволожа. - О смерти ли идёт речь?

Кровь прилила к лицу князя. Видимо, тын для него был слишком высок. Стоя в седле на носках, он подтягивался руками, и постепенно сдавали силы.

- Насколько мне удалось осведомиться, - задыхался Василий Ярославич, - Юрьевы бояре Данило Чётко, Яков Жёсткое, а также наши перемётчики Пётр Константинович, Илья Лыков, ну и твой батюшка требуют бывшему венценосцу смерти, а его матери и жене тесного заточения. Оное… тоже… вскорости… оборвёт их жизни.

- Не сокрушайся, - поспешила успокоить Евфимия. - Помогу… как смогу.

- Узники передали… хотят видеть тебя, - из последних сил произнёс Василий Ярославич, исчезая за тыном.

Боярышня пошла в дом.

Иван Дмитрич только что отпустил Режского с Колударовым и ещё оставался в столовой палате в приподнятом состоянии духа. Дочь, радуясь этому, приступила к отцу с трудными речами.

- Вот видишь, мы на щите! А ты терзалась сомнениями, - встретил он её торжествующе.

- Осмеливаюсь ходатайствовать за обречённых, - тихо произнесла Евфимия.

Иоанн Всеволож помрачнел.

- За кого? - глухо спросил он. - За изменника-жениха? За клятвопреступницу, его мать? За похитчицу твоего счастья, его жену?

- Любите врагов ваших, - ещё тише произнесла Евфимия.

Боярин грузно опустился на лавку.

- Сразила! Так-таки наповал сразила! - И тут же встал. - Да, я христианин. Должен любить и прощать врагов. Но я тебя, умницу, сражу ещё круче. Видит Бог, не хотел, а теперь пошли.

Он повёл её переходами, вывел в чёрную дверь, провёл через двор, подвёл к дальней погребуше, что выставила крутую кровлю по-над самой землёй, свёл по ступенькам вниз, засветил свечу. На низком лежаке она увидела нечто длинно-белое. Боярин сдёрнул покрывало, приблизил свет.

- На, гляди!

Боярышня, бросив взгляд, отпрянула, прижав кулаки к груди. Она узнала искажённый мучительной смертью лик дворского Елентея.

- Ополночь привезли, - пояснил отец. - Нашли в каменном мешке под Житницами Витовтовны ещё вживе. Перед тем как Богу душу отдать, сообщил мне, что был поят на большой дороге шишами и по уговору предан Ефрему Картачу. Пытан пристрастно о твоих ко мне словах, переданных устно, не письменно. Литвинка искала козней в нашей с тобой разлуке. Вотще старалась, понеже Елентей, претерпев ад, не смог измыслить, чего и в помине не было. Плоть пытанного страшна. Не надобно тебе видеть ни ног, ни рук его, ни спины. Наше торжество над Василиусом оборвало его муки. От смерти же не избавило. Поздно!

Прикрыв труп, отец вывел дочку на свежий воздух, крепко сжал девичье запястье, дабы унять бившую её дрожь.

- Вот теперь и печалуйся о виновниках смерти дворского Елентея, воротника Изота, конюшего Увара и иных наших слуг, Микиты Головни, Сысоя Бурчака, Маркела Чуксы…

Боярышня Всеволожа молчала.

Когда вошли в дом и расставались на хозяйском верху, отец спросил:

- Где конюший Ядрейко, что наняла без меня заместо Изота?

Дочь виновато понурилась.

- Полагья докладывала: исчез он вскорости по моём отъезде.

Отец не стал корить за опрометчивый выбор. Лишь вслух подумал, уходя:

- Надобно подыскать иного.

Весь оставшийся день просидела Евфимия у себя в одрине, глядючи в растворенное оконце. Дышала свежестью, лечась от внутренней духоты. Наблюдала двор со снующей челядью, оживлённой возвращением хозяев. Повечер углядела молодца, введшего коня в ворота, и привскочила, узнав в прибывшем Кариона Бунко. Чуть погодя кликнула Полагью. Вездесущая сообщила, что начальник кремлёвской стражи прошёл к боярину. Вскорости та же сенная девушка сунула загадочный лик в приотворенную дверь.

- К тебе гость…

Вошёл Карион, поклонился поясно. Поздравствовались. Боярышня усадила своего спасителя и спасёныша.

- Радостно лицезреть тебя, Кариоша, в полном благополучии.

- Ох, не в полном, Евфимия Ивановна, иначе не беспокоил бы, - вздохнул рязанский дворянин.

Евфимия изрядно удивилась:

- Был только что у батюшки, а дочке бьёшь челом. Или боярин в меньшей силе, нежели боярышня?

Бунко смутился.

- В моём случае в меньшей. Хочу припасть к твоим стопам. Уговори известную тебе Бонэдию перекреститься из латынства в православие. Ибо иначе нас не обвенчают. А без неё мне с некоторых пор жизнь не в жизнь.

- Вот так задача! - весело плеснула боярышня в ладоши. - Стало быть, невдавне по пути в Москву шептала-то она «прощай», а мыслила таимно «до свидания»?

- Я сам её сыскал в доме купца Тюгрюмова по твоей сказке, - признался Карион. - Встречаемся ежевечерне. Любовь у нас общая, вера разная. Как быть?

- Да уж придётся горю пособить, - боярышня лукаво улыбалась, едва же гость поднялся, озаботилась: - Есть и у меня к тебе нужда, начальник всех кремлёвских стражников. - Карион внимал, не понимая. Она продолжила: - Чуть припозднится, мне потребно видеть узников, что скрыты в доме Таракана, и с ними перемолвиться, хотя бы кратко.

Бунко задумался.

- Ивану Дмитричу о сём ведомо? Боярышня покачала головой.

- Могу ли в таком разе помогать тебе? Дело опасное.

Евфимия скрестила руки на груди.

- Прошу, да не обязан. Твоя воля. В любом разе я вам помощница с Бонедей. Тебя же не неволю. И в мыслях не держи.

Бунко ещё подумал.

- Кто там в приставах сей ночью? Должно быть, Семён Яма. Подъезжай в первом ночном часу. Стань возле Афанасьева монастыря. Встречу. Евфимия склонила голову.

- Спаси тебя Господь.

- Тебе Бог помоги, - переиначил он молитву и, в свою очередь склонясь, ушёл.

Долгий весенний день клонился к ночи. Посидев с Иваном Дмитричем над хартиями арабской премудрости, Евфимия за вечерей сказала, что хочет навестить боярыню Мамонову накоротке. Есть между ними женские дела. Просила, чтоб Кумганец запряг Каурку. Боярин не перечил, велел, однако, лясы не точить, чтоб в своё время воротиться.

В карете Евфимию знобило. Судорожно куталась в толстую шерстяную понку. У Афанасьева монастыря Кумганец натянул поводья. Дверь у ворот в стене была не заперта. За нею ждал Бунко. Без разговоров, без расспросов провёл сквозь монастырскую ограду к глухой калитке. Почти напротив отыскалась столь же малая калитка не в каменной стене, а в деревянной. Она вела во двор Таракана. Купецкие хоромы были высоки, о двух сенях с большим подклетом. С востока сени, как бы набережные, по-над стеной глядели на Москву-реку, а сени западные выходили внутрь Кремля. Такой величественный терем любимец победившего Юрия Дмитрича, боярин Симеон Морозов, занял по достою. Наверху в сей синий час уже все окна спали. В подклете масляно светилось низкое оконце. Взошли в пропитанную бражным перегаром повал ушу. Стражники играли в зернь. При виде Кариона старший встал и предложил Евфимии:

- Следуй за мной, жено!

Пройдя по переходу влево, он загромыхал замком.

- Входи…

И сунул в её руки масляный светец.

В коморе на полу на толстом слое сена лежал развенчанный Василиус. От света он раскрыл глаза, присел и щурился, разглядывая гостью. Когда за ней прикрылась дверь, товарищ детских игр и грамматично-хитростных занятий удивлённо позвал:

- Евушка!

Убрав ногою сено с земляного пола, она поставила светец, присела перед узником.