Сара Джаннини: девушка в голубом платье - Татьяна Покопцева

себя через пятьдесят лет: вот она седая и сгорбленная сидит на этом же месте и пьёт точно также воду. Одна. В старом доме. Может, собаку завести? Сара поморщилась. Хотелось позвонить Стефано и поговорить. Сара достала листок с его стихотворением, а скорее, с парой строчек, которые она уже знала наизусть. Это то, что он написал в вечер их поцелуя. «Касаясь губ твоих, / я знал, что так и будет./Ты моя Лаура, /а я твой верный Поэт». Она поцеловала буквы, написанные его рукой.

Глаза стали слипаться, то ли от слёз, то ли от усталости. Сара ушла с террасы, выключила свет и легла в кровать. Где-то на улице заиграла музыка. И тело отозвалось. Сара встала, снова вышла на террасу и посмотрела вниз. Уличные музыканты играли сальсу. Страшно захотелось танцевать. Но она помнила слова той женщины из Академии танца. Поморщилась и ушла с террасы. Но звуки музыки всё равно проникали в квартиру. Сара набросила на пижаму куртку, утопила ноги в кроссовки и спустилась вниз.

Музыканты продолжали задорно играть, вокруг собиралась толпа. Сначала Сара стояла рядом, потом подходила ближе и ближе, ноги её несли прямо на музыкантов. Она вышла в центр круга, прямо перед гитаристом, и начала танцевать. Потом она плохо помнила, откуда взялась смелость продолжать танец. Но тогда она кружилась в ритме сальсы. Когда музыка остановилась, Сара, не успев отдышаться, услышала следующую мелодию, и снова её тело повело её танцевать. Люди аплодировали, и это заставляло её двигаться всё больше и больше. Финальный аккорд. Сара упала на колени и опустила голову под аплодисменты зевак. Ей стали бросать монеты. «Нет, не нужно», – махала она головой.

– Ты преподаёшь где-то? – К Саре подошла юная девушка. – Я бы сходила на твой мастер-класс.

– Нет, не преподаю. Но могу тебе показать пару движений, если интересно. Прямо здесь. Я сейчас договорюсь, подожди.

– Кто у вас тут главный? – спросила Сара. К ней вышел высокий черноволосый парень.

– Ну я. А что?

– Я хочу показать пару движений вон той девушке. Можете ещё поиграть?

– Как тебя зовут? Айседора Дункан? – он рассмеялся.

– Сара Джаннини.

– Нет, не пойдёт. Мы не аккомпанемент. Найди себе кого-то другого. Пока!

Он развернулся и пошёл к своей группе. Когда они ушли, Саре осталось только извиниться перед девушкой и подняться домой.

Телефон зазвонил:

– Да, Маттео. Что-то случилось?

– Привет, Сара. Хотел проверить, как ты.

– Не нужно проверять. Я в своей пещере и у меня всё хорошо.

– Слушай, я тут думал, может, тебе устроиться на работу? У меня подруга как раз искала сменщицу в отель. Немного отвлечёшься от грустных мыслей. Что скажешь?

Саре эта мысль понравилась, потому что одиночество стало невыносимым.

– Спасибо, Маттео, я попробую. Куда идти?

– Завтра в отель де Русси. Придёшь, позвони ей, номер сейчас пришлю.

– Хорошо. Спасибо большое!

– Давай, не кисни! Пока!

– Пока.

На следующий день Сара отправилась в один из самых шикарных отелей Рима, рядом с Площадью Испании и устроилась на работу официанткой в вечернюю смену.

Работа была несложной: она приходила к шести вечера и обслуживала гостей в баре и лобби. Потом вызывала такси и ехала домой. Эта рутинная работа заставляла её очнуться, но, как только она оказывалась дома, снова начинала думать о Стефано.

9

Дни потянулись за днями. Утром Сара сидела на террасе своей квартиры, а вечером шла в отель. Вечернее лобби превращалось в место, куда залетали ночные бабочки и одинокие мужчины в поисках временного счастья. Сара старалась не обращать внимания ни на откровенно раздетых женщин, ни на откровенно озабоченных мужчин. Ей казалось, что отель ведёт двойную жизнь, по вечерам становясь укрытием для блуда и разврата. Ей были противны люди, сидящие в лобби, заказывающие свои коктейли и водку, ей были неприятны их взгляды и речь полушёпотом. Но всё же что-то её сдерживало. Однажды она обратила внимание на мужчину, который показался ей знаком: сначала он сидел спиной, но, когда обернулся, Сара узнала его: это был её отец, Даниэль Джаннини. Он сидел в лобби, куря свою сигару, к нему подсела какая-то пышногрудая брюнетка с глазами, подведёнными, как у египетской жрицы. Она гладила ему колено и что-то шептала на ухо.

– Официант! – крикнул Сару Даниэль.

Она подошла к ним. Её отец вальяжно расселся на кресле вместе с девицей, глаза у него были мутные, пьяные.

– Официант! Виски нам! И закуски принеси! Живей!

Сара пошла за барную стойку и вскоре собрала заказ. Даниэль продолжал сидеть на том же кресле. Сара поставила поднос. Весь вечер она не сводила с него глаз, пока не увидела, как девица ведёт его к выходу.

На следующий вечер Даниэль снова спустился в лобби, где работала Сара. Он был один, трезвый и напряжённый. Сара решилась подойти.

– Привет, папа, – тихо сказала она. Даниэль поднял на неё взгляд и будто бы не сразу и узнал.

– Сара?

– Да, папа, ты меня не узнаёшь?

– У тебя волосы длиннее стали, и ты какая-то другая, что ли.

– Возможно.

– Ты здесь работаешь?

– Да. По вечерам.

– Мать тебе приличное наследство оставила. Живёшь там?

– Нет. Я продала мамин дом.

– Разумно.

– Да. За него был приличный долг по налогу. Я купила квартиру здесь, в Риме.

– И где?

– На пьяцца Навонна.

Разговор как-то не клеился. Но никто его прекращать не собирался. Тут Даниэль отложил бумаги и пристально посмотрел на Сару.

– Я бы хотел, чтобы ты лучше узнала меня. Мы с тобой как-то совсем не общались. Так вот, как ты, возможно, знаешь, я рос в семье эмигрантов, родители работали. Мать наняла мне няню, но и с ней я был предоставлен сам себе. Всё время один. Я так хотел видеть рядом мать! Хотел её ласки, любви. Но она вечно ходила с поджатыми губами и была недовольна жизнью, а потом покончила с собой. Ты представляешь, как я был потрясён этим? Мне было шесть лет. Я помню её: мать лежала в спальне на кровати, а губы у неё были синие. Приняла слишком много лекарств, не выдержало сердце. Отец долго не горевал и начал предаваться разнообразным утехам. Прямо в нашей однокомнатной квартире: родительская кровать была спрятана за шкаф, но я каждый день слышал эти скрипы и стоны. И каждый день это был кто-то новый, чужие женщины, которые совершенно не обращали на меня внимания. Порой я не ел целыми днями. Сара, я никому, слышишь, никому это не рассказывал! Даже Линде. Однажды соседка взяла меня к себе, накормила и пожалела. Я начал жить у неё. Тетя Марта, она была на твоих крестинах, а потом умерла. Я оплакивал её от всего сердца, потому что в ней нашёл прибежище для своей сломленной души. И с её уходом у меня внутри как будто что-то пропало. И я стал сам не свой. Я бил Линду. Да, Сара. Я её бил. Она терпела в начале нашей совместной жизни, а потом стала изменять мне. Я сам в этом виноват. На ней я как будто бы вымещал всю злость на свою мать.

Даниэль замолчал. Потом продолжил:

– Я тебя ненавидел, Сара. Наверное, больше Линды, больше матери, потому что считал тебя незаконнорождённой. И сейчас ненавижу.

– Зачем ты всё мне это рассказал?

– Чтобы ты не питала насчёт меня никакой надежды. Я чужой человек, злой человек, страшный. И если я кого-то ненавижу, этот человек перестаёт для меня существовать.

– Что это значит?

– То и значит! Дура ты, что ли, совсем?

Сара молчала. Даниэль не унимался, встал и крикнул на всё лобби:

– Я ненавижу всех! Димитрия ненавижу! Линду ненавижу! Пусть сгорит в аду, шлюха! – Другие посетители переглянулись. – Плевать! Пусть сдохнет твой Димитрий! Пусть катится туда же, куда его Франческа! И ты, сдохни! Пошла вон!

– Нет! – крикнула Сара в ответ. – Я скажу тебе! Неважно, отец ты или нет, ты ужасный человек! Ты плакал перед