Там, где бьется артерия (сборник) - Алексей Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И когда это было? – выжидающе прищурился Гуров.
– Той самой ночью, когда убили Розку, – закуривая, с сокрушенным вздохом ответил Алексеич.
– Тогда возникает вопрос: а куда ездил сам Костя?
– Лев Иванович! – укоризненно покачал головой пастух. – Уж, кого-кого, а Костю подозревать я не стал бы. Даю голову на отсечение, это не он!
– Хотелось бы верить…
– Костя, давай-ка Льву Ивановичу расскажем всю правду? – Алексеич тронул подпаска за плечо. – Не бойся, он тебя не выдаст. Хорошо? А то ведь – лиха немало! – вдруг станешь подозреваемым? Ну, как, согласен?
Не поднимая головы, тот коротко кивнул. Погасив окурок, пастух деловито предупредил:
– Лев Иванович, об этом – никому ни слова. Договорились? Дело-то тут непростое. Завелась у нашего Кости зазноба на хуторе Савельевском. Это верст восемь отсюда…
По словам старика, поселок этот наподобие Мельничного – из исчезающих. Обитает там всего с десяток человек. Большинство жителей – люди преклонного возраста. Много одиноких, и среди них есть одна молодая особа, инвалид детства. Сейчас ей лет за тридцать. Еще в раннем детстве она потеряла ногу и с той поры передвигается на костылях. Замуж ее не взяли, родителей лет десять назад не стало, живет в полном одиночестве на свою не слишком большую пенсию. Чем может – подрабатывает. Вроде бы и шьет неплохо, и вяжет.
Познакомился с ней Костя у ее соседа. Несмотря на то что Бугайка многие хуторяне воспринимали как человека совершенно безнадежного, себя таковым он не считал. Узнав о том, что на Савельевском есть старик-травник, который брался лечить очень многие болезни, Костя однажды поехал к нему «за умом». Тот согласился и стал его, как это он называл, «пользовать» травяными настоями. И вот там, в доме знахаря, Костя и увидел молодую женщину, пришедшую к старику за травой, которая могла бы исправить ее несчастливую судьбу.
– Они ж оба, как таких называют, «божьи дети». Только каждый на свой лад, – философски рассудил пастух. – Вот так и увиделись, и сладились, и слюбились… Она, между прочим, от него уже на втором месяце. Вот как оно получилось-то! Никому об этом решили пока не говорить. Боятся, что раз Костя считается не в себе, то как бы наши эскулапы не отправили ее на принудительный аборт. Сейчас он деньги копит, хочет к осени насовсем на Савельевский перебраться. Такая вот история, Лев Иванович… Но об этом – никому ни слова. Даже Костины родители ничего не знают.
Теперь уже совсем другими глазами взглянув на Бугайка, Гуров понимающе покачал головой.
– Костя, а ты рисовать умеешь? – поинтересовался он и, услышав утвердительное «ага», продолжил: – Может, сегодня вечерком нарисуешь тех страшилищ, что на тебя пытались напасть?
Подняв голову, Бугаек торопливо закивал в ответ и заговорил в своей обычной рублено-скомканной манере:
– Да. Рисувать. Бамага. Карандаш. Вечером. Ага!..
Догадавшись, что он хочет этим сказать, Лев пообещал:
– Все обеспечим – и бумагу, и карандаш. Он где живет? – Гуров вопросительно взглянул на Алексеича.
– Так… Если чего хотите ему передать, то я сам могу это дело ему отнести, – охотно откликнулся тот. – Вы же у Раисы Григорьевны квартируете? Тогда через часок зайду. Да, и еще… Лев Иванович, говорил я с теми, кто этих чучел потусторонних видели. Нет, никто не согласился себя объявить. Иные даже мне пенять начали – на кой, мол, московским наводки даешь? Вот такие пироги…
Когда Гуров вернулся домой, Стас уже был на месте. Лузгая семечки, он смотрел телевизор. Достав свою дорожную сумку, Лев разыскал в ней папку для документов и извлек несколько листов принтерной бумаги и простой карандаш.
– А это еще для чего? – с интересом воззрился на него Станислав.
– Костя Бугаек обещал нарисовать упырей, которые ночью за ним гнались, – сдержанно пояснил Гуров.
– Да-а-а… Представляю, что он нарисует, этот Репин из Брутов! – громко фыркнул Стас. – Ну, блин, ты и нашел художника!..
– Что нарисует, то нарисует… – Льва почему-то вдруг уязвила такая пренебрежительная реакция. – Что там у тебя, рассказывай.
– Да ничего интересного я особо и не услышал… – скучающим тоном заговорил Крячко.
Первым в управу пришел Федька Мелецкин – крупный белобрысый парень в летнем полотняном костюме. На вопросы он отвечал неохотно. Судя по всему, скоротечный роман с Розой Котовой его до сей поры тяготил и навевал не самые веселые воспоминания. В общем и целом у Федора удалось выяснить лишь то, что «у Розки – семь пятниц на неделе, семь ухажеров на месяц, и хрен чего от нее узнаешь – упертая, как баран».
Мишка Романчук, появившийся сразу после Федьки, даже внешне был его прямой противоположностью – смугловатый, долговязый, заводной и общительный. В общих чертах рассказав о своих взаимоотношениях с девушкой, Романчук с огорчением поведал о том, что незадолго до случившегося с Розой она с ним рассорилась и стала встречаться с каким-то парнем из Краснокуренного. Что интересно, никто из жителей Брутов его ни разу не видел в лицо. Когда и на чем он приезжал на хутор, где у них происходили свидания – тоже осталось тайной.
– Да я, собственно говоря, насчет этого и не напрягался. – Мишка при этих словах придал себе вид безразлично-равнодушный. – Ушла и ушла, что теперь сделаешь? Но мне отчего-то кажется, что именно этот хмырь назначил ей свиданку на выгоне, где ее и убили. Не удивлюсь, если этот урод был подослан к ней как приманка… – Мгновенно утратив только что примеренную маску равнодушия, Романчук яростно стукнул кулаком по коленке.
– Не хочу тебя обидеть, но хотел бы спросить вот о чем… – Крячко говорил, старательно подбирая слова. – Как я понял из разговоров с хуторянами, Роза была особой довольно-таки ветреной. Внешне… Конечно, симпатичная, хотя вообще-то не голливудских кондиций. Но отчего-то очень многие здесь от нее без ума. Скажи, в чем секрет?
– Что голливудские кондиции? – пренебрежительно махнул рукой Мишка. – Хрень с морковенью для затупков. Кому они интересны, эти лощеные кошелки, на которых и с великой голодухи не кинешься? А Розка… В ней было что-то особенное, какой-то магнит. Вот знаете, с ней просто рядом стоишь и от одного этого хмелеешь. Второй такой уже не будет. Никогда… На его глазах появилась подозрительная влага, и он, поспешно вскочив, вышел, обронив на ходу внезапно осипшим голосом: – Извините, мне пора…
Выслушав Стаса, Гуров недоуменно пожал плечами:
– Не понимаю, почему ты считаешь, что ничего дельного тебе не рассказали? Вот же момент – у Розы появился ухажер со стороны, причем – что особенно интересно! – себя никак не афишировавший. Это, конечно, можно объяснить тем, что он боялся получить колотушек от прежних ухажеров. А если Романчук прав? Если и в самом деле тот тип был для девушки приманкой? Та-а-а-к… Сейчас же надо сесть за ее записи. Надеюсь, хоть что-то об ухажере из Краснокуренного там найдется…
– Давай… – Крячко снова взялся за семечки. – Кстати, как ты думаешь, что сегодня нам устроят эти упыри? Свинопривидение опять в окно покажут?
– В окно-то вряд ли… – неопределенно качнул головой Лев. Но, понятное дело, эти деляги в любом случае не угомонятся. Например… Например, они запросто могут устроить пожар. Не случайно же бомжи из Мельничного слышали о том, как кто-то из бандитов предложил сжечь Бруты. Есть смысл задуматься: а не начнут ли они именно с этого дома?
Потерев пальцами щеки, заросшие за день жесткой щетиной, Крячко издал озабоченное «хм».
– Знаешь, скорее всего, нам стоит ночами по очереди дежурить. – Гуров испытующе взглянул на приятеля. – Иначе… Сам понимаешь, финал будет очень хреновый. Нам покажут уже не свинопривидение, а «красного петуха». Как считаешь?
– Дежурить? А почему бы нет? Что, дернем спички? – покосившись в его сторону, ухмыльнулся Стас.
– Можно и спички… – невозмутимо произнес Гуров, раскрывая Розин дневник где-то посередине. – Можно и без спичек. Заступаем с десяти вечера. Дежурим по два часа. Идешь первым?
– С десяти вечера? Лады! – охотно согласился Крячко. – А то с двенадцати до двух – для меня самое хреновое время.
Разбирая «зашифрованные» записи, Гуров с первых же страниц понял, что делались они от случая к случаю. Иные периоды времени девушка ежедневно излагала на бумаге те или иные события из своей жизни, впечатления от увиденного на хуторе, суждения о происшествиях, чьих-то поступках, увиденных фильмах и прочитанных книгах. А читала Роза, как понял Лев, не так уж и мало. В основном любовную лирику и детективы. Но уделяла внимание и серьезной прозе.
Однако бывали периоды, когда она неделями, а то и месяцами не писала ни строчки. К тому же о своих ухажерах, о каких-то радостных моментах или огорчениях писала не слишком щедро. Тем не менее, углубившись в записи, Гуров обнаружил откровения, пояснявшие многое из жизни Розы Котовой.
Запись, сделанная минувшей зимой, содержала очень нелицеприятные факты, которые раскрывали сущность взаимоотношений в этой семье. Пробежав глазами по строчке, где было написано: «Ровче иехалпр отэт спе аныйпог, ятьоп у еням ачаласьнач рнаяче осапол», Лев тут же прочел следующее: