Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

мрачная — как ты ее ни крути, ни верти: с такими способностями и, черт их подери, наклонностями девчонке прямая дорога либо в синема — там каскадеры всегда нужны (и когда-нибудь она нафиг убьется), либо в цирк (еще «веселей!»), либо… в «форточники»… потом арест, полицейский изолятор, суд, тюрьма. Черт, черт, черт же подери!!! Почему он из-за нее так переживает — громила-стажер еще не до конца понимал. Или не хотел себе признаваться.

Майкл Гизли хмыкнул, отогнал нехорошую мысль, как назойливого комара, и распахнул дверь пансиона. Внутри было полутемно, только на стойке дежурной светилась лампа под старинным, обшарпанным абажуром. Дежурная оторвалась от растрепанного томика и, в ужасе, уставилась на незваного гостя. Принесли черти на ночь глядя такое чудовище — натуральный громила, наверняка, грабитель или вообще, бандит, убийца… Господи, спаси и помилуй! Ночь уже на дворе, пока это полиция приедет…ох! Нет, все-таки дежурить должен мужчина, а не она, пожилая и слабая женщина, да еще в бифокальных очках. И стукнуть она его ничем не сможет, если понадобится, потому как нету под рукой ничего.

— Полиция уже здесь, не переживайте, — добродушно пробасил «громила и бандит», развернув удостоверение. — У меня к вам просьба: передайте вот это мисс Сампайо.

— Х-хорошо, неп-п-пэременно, — сказала дежурная и протянула все еще дрожащую руку за повесткой. Нет, она знала, что в полицию берут кого повыше, покрепче да поздоровей, но чтобы такое вот чудовище двухметровое… натуральный медведь гризли… какое счастье, что она взяла в этот раз не триллер или детектив, а любовный роман. И так теперь, ох, до утра глаз не сомкнет, последние остатки сна — как рукой сняло или метлой смело. Господи, только б он не вернулся, громила этот полицейский, только бы не…

— Спокойной вам ночи! — с улыбкой, пробасил громила. — Сладких снов!

«Он еще издевается, негодяй», с обидой, подумала дежурная.

… После ухода громилы-полицейского, она рассматривала «официальную бумагу» долго, вертя и так, и сяк, по несколько раз читая каждое слово и разбирая каждую закорючку, и даже зачем-то разглядывая документ на просвет. И, наконец, вздохнула и покачала головой: «Надо же! А такая приличная с виду девочка».

В это же время, на другом конце города, «Черное Чудовище, бандит или просто негодяй» то есть Майкл Гизли, сидел на кухне. «Вот кому ни скажи, засмеют. Отдать повестку — ну, ерунда, а у меня вечно с приключениями», подумал он и мысленно перенесся на два часа назад. Мысленно глядя на себя со стороны, будто зритель в синема… угу.

…Громила-стажер, от души, пнул кусок асфальта, лежащий на ступеньках закрытого магазина игрушек. Опоздал, черт, прособирался! Говорил же бабуле: тороплюсь я, потом поем, все потом… переоденусь и вперед! Нет же, не пустила! Алый глаз сигнализации смотрел на него злорадно: вот погонят тебя из полиции, а кого винить? Сам виноват, сам-сам-сам! Бабуля только рада будет, если тебя уволят, однако на нее вину не перекладывай. Может быть, оставить повестку здесь? Утром девчонка придет и увидит. А украдут «официальную бумагу», порвут? Мало ли тут шпаны. Э, нет… надо что-то другое сочинить, поумнее. В пансион ее, что ли, сходить? В этот, как его… «Под платаном». Так он же черт знает где расположен — фактически, на другом конце города, переться туда Майклу Гизли не хотелось категорически. Но и тут стоять дурак-дураком — тоже не дело.

Нет, все-таки придется топать в этот дурацкий пансион, чтоб его! Гизли повертел головой: как сократить хотя бы дорогу до остановки? Через соседний дворик, что ли? Громила-стажер повернул за угол и успел сделать всего пару шагов, как услышал девичий голос. Хорошо бы, это была она, Мерседес эта самая… как ее там? Ди Сампайо. Надо же, фамилия — как в авантюрных романах или синема.

Любит его удача или нет? Вот и проверим заодно, подумал громила-стажер. Девушка стояла к нему спиной и разговаривала с кем-то невидимым. Гизли хмыкнул: в крошечном дворике, образованном тремя старинными домами из красного кирпича, кое-где увитыми плющом, не было ни души. Хотя окна светились почти на всех этажах, никто не входил в дом и не выходил наружу — как будто в этот вечер жители свято соблюдали древнее правило: «Мой дом — моя крепость». На первые звезды, выглядывающие из облаков, любовались только пару авто, припаркованных неподалеку. Возле одного из них, спиной к Гизли, стояла тоненькая и даже не хрупкая — хлипкая на вид, девушка.

«Похоже, моя "добыча". С кем она разговаривает? Двор пустой, ни собаки, ни кошки, одни автомобили грустят-пылятся — ну, не с ними же, бг-г? Если с голосами в своей голове, то кукушка у нее точно улетела. Не удивлен почему-то: нормальная девка не полезет ночью на автостоянку, че там делать-то? Или тюрьма по ней плачет, или дурка — сказал бы господин-суперинтендант. Жаль девчонку, симпатичная…» Следовало подойти и отдать «бумагу», после чего, с чувством выполненного долга, отправиться восвояси. Но что-то необъяснимое удерживало Майкла Гизли от простого и наиболее логичного поступка. И когда девушка — радостно, чуть ли не вприпрыжку — вышла из тихого дворика на многолюдную улицу, громила-стажер осторожно последовал за ней. Держась на расстоянии, однако не выпуская девушку из виду и стараясь оставаться незамеченным.

…Наконец, громила-стажер очнулся. Про свои приключения этим вечером, совершенно дурацкие, он рассказывать не собирался, давно уяснив простую истину: чем меньше родным в уши дуешь — тем легче тебе жить. Поэтому Майкл Гизли тихо, молча сидел в уютной кухоньке и наблюдал, как его бабуля готовит тесто для пельменей. Худые натруженные руки двигались быстро и решительно, смотреть на такое и то радостно, а уж когда все сготовит… Гизли мысленно облизнулся.

— Чего молчишь сычом? Чай, не на поминках! — не выдержала старушка. — Мишенька[i], расскажи мне что-нибудь о своей работе, интересное. Работать под чужие байки всегда веселей.

— Баб, а давай я тебе лучше из книжки почитаю, очень полезной, называется «Первоначальные следственные действия»? Вот послушай: «Трупное окоченение появляется через 2–3 часа после смерти и развивается примерно в течение первых суток — чем ниже температура, тем медленнее идет окоченение. Развивается оно, как правило, начиная с мышц лица и распространяясь к нижним конечностям, исчезает в том же порядке, как и появляется, то есть от головы к ногам. Окоченение сохраняется обычно в течение трех суток (в холоде и при некоторых отравлениях — дольше).» Или другое — тоже интересное: «Трупное высыхание хорошо заметно на глазных яблоках, так как блестящая роговица после смерти мутнеет и становится непрозрачной. Если