Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

Гизли захохотал.

— Значит, ты не просто молодец. Ты, парень, герой.

В трубке смущенно закхекали.

— Не боишься, что с работы попрут?

— Не-а. Это же мой брат, старший. Поорет, поорет, да и перестанет. Я уже привык.

— Ого! — присвистнул Гизли. — Ладно, харе трепаться. Я так понял — разговор будет долгий. Приезжай в Управление, к нам в отдел. Здесь и расскажешь — все, как на духу. Пропуск внизу возьмешь.

Стены в отделе меняли не так давно, и большой толщиной они, увы, не отличались. Полицейские шутили: мол, для экономии их состряпали не из кирпичей, а из прессованных картонных папок, испорченных бумаг и пыльной от дактилоскопии ветоши. А Самуэль, как всегда меланхолично, замечал, что они сделаны из папиросной бумаги, да еще и небрежно спрессованной. Но в данном случае это оказалось даже на пользу здешним обитателям.

Стоило Гизли пожить трубку на рычаг, как в дверном проеме возникла коренастая фигура господина комиссара.

— Привет, Майкл. С кем это ты разболтался?

— Охранник из «Райских кущей» звонил, жаловался. Опять какой-то шалун всю ночь их машины гонял. И хозяева, после инцидента с трупом, свои машины забирать стали. Массово, причем. Двух младших охранников уже уволили. Завтра, вроде бы, новых ждут.

— Рановато господин Энс обрадовался, — усмехнулся Фома. — Мне сейчас отлучиться надо, поэтому сам свидетеля опросишь. А потом сходи-ка ты, друг мой, к той девчонке, Мерседес ди Сампайо, вручи повестку. Заодно расспроси, узнай все-все-все. Ты ж умеешь подход найти.

Громила-стажер расплылся в широкой улыбке. Он хотел сказать: «Спасибо, шеф, я не оплошаю!» — но дверной проем оказался пуст.

Охранник с автостоянки «Райские кущи» — младший брат хозяина, Петер Энс, явился в Управление через час после телефонного разговора. Рослый, здоровенный, сплошная груда мышц, он дрожал, бледнел и краснел. И лица на нем не было.

— Разоримся мы, наверное, скоро, — вздохнул охранник, немного придя в себя. — Мало того, что мест свободных больше стало, так еще и чертовщина какая-то творится… брр! Это я по телефону хорохорился.

— Ты это… давай, рассказывай по-порядку, — перебил его громила-стажер. И незаметно кивнул Джону Доу: пиши, мол.

— А я как? — удивился охранник. — В общем, я той ночью покурить вышел. Ну, и отлить, конечно. Да. Как же без этого?

*далее — выписка из протокола допроса свидетеля, старшего охранника автостоянки «Райские кущи», Петера Энса*

— Стою, значит, любуюсь. Тепло, ясно, в небе звезды в рядок — точь-в-точь джекпот в игровом автомате, один вид — и то душу греет. Разнежился я, значит, рассиропился. И тут слышу: стук такой странный — будто один бампер о другой стукается, да с близкого расстояния. Ага. Потом — шум двигателей, как рычание… злое такое, у собак бывает. Видел пару раз: сойдутся два кобеля; волкодавы или мастифы, а то даже овчарки, словом, два громилы вожака — и давай делить власть. Уууйй, кошмарное дело, такое начинается… рычат аж все вокруг дрожит и трясется, трепещет все, ух! И вот я подобное в ту ночь услышал. А потом — визг, металлический такой. И шуршание — будто шины по камням скользят и вот-вот искры от них посыплются… загорятся, ага. Что, думаю, за чертовщина творится?! Потом и вовсе непонятки пошли. Нежный голосок запричитал: «Успокойтесь… прекратите… вы оба хорошие, оба мои друзья… ну, пожалуйста, успокойтесь! Ненадооо!» Нежный, тонкий такой голосок — а каждое слово легко разобрать. Ночью-то хорошо слышно, отчетливо так.

Затоптал я бычок и бегом туда. Дрянь творится, девку обижают, а я досыпать пойду? Щас! Петер, я то есть — не из таковских, — самодовольно произнес он. — Мне, конечно, наваляют, но ведь и я могу. Ага!

Потом вновь окунулся в пережитое той ночью и вздрогнул всем телом.

— Ну, и что, что там было?! — не утерпел Джон Доу.

— А ты слушай, не перебивай. Все скажу. Бегу, значит, я на тот голос — в самый дальний угол стоянки. Она ж у нас — почти с аэродром, полгорода свои «колеса» тут оставляет. А голосок опять: «Ну, прекратите! Хватит уже! Оба вы хорошие, оба вы любимые!» И потом опять: рык, рев, стук, визг, мамадорогая — словом, чертовщина. Ну, прибежал я туда… воды дайте! — и, схватив протянутый стакан, опрокинул его залпом. — Уфф, спасибо. Два здоровенных авто — черный «Минхерц» и серый «Верхгольц», столкнулись бамперами, фары горят, моторы ревут, колеса на ровном месте крутятся, а из-под них… Господитвояволя!.. из-под них ножки длинные торчат, тоненькие такие… будто упал кто, а два этих здоровяка переехать его или ее решили… и давят, давят, давят…охх! Жуть!

Он опять вздрогнул.

— Синема, — хмыкнул Гизли, не особо верящий рассказчику. Что ночью сдуру не привидится? Или спьяну.

— Оно самое. Только в жизни — жуть небывалая. Кинулся я бедолагу спасать, кричу: «Щас я, щас!», а тут машины вдруг ррраз! — и замерли. Только фары горят. И тиши-на-а-а. И вылезает оттуда человек. Девчонка. Спокойно так, будто не ее только что по асфальту размазать могли ровным слоем. Вид ужасно независимый, и глазами на меня — зырк-зырк! Худючая… кожа да кости. Уж на что стройняшек люблю, но эту прям накормить захотелось.

— Накормил? — поддел его громила-стажер.

Охранник мрачно глянул в ответ.

— Да пошутил я, пошутил.

— Видели бы вы эту бедолагу — не до шуток бы вам стало.

Майкл Гизли и Джон Доу переглянулись: как говорится, без комментариев.

— Сколько ж ей лет?

— Да сопливая совсем. Вроде как, взрослая уже, а так кто знает? Она мне свой паспорт не показывала.

— Приметы ее запомнил? Ну, хоть что-нибудь?

— Да ни хрена я не запомнил! Ночь, темный угол — слепая зона, кстати, и этот, как его… шок.

— У кого шок?

— У меня. От увиденного. Кое-кто на моем месте, вообще, обоссался бы. Если не хуже, — нервно хохотнул он.

— А ты нет?

— Я нет. Но вспоминать жутко…ох, ты-ий!

— Ну, что помнишь, то и давай, говори, — сказал Джон Доу.

— Не тяни кота за яйца, мою душу не томи, — подхватил Майкл Гизли.

— Вам бы все смеяться, — пробурчал свидетель Петер. — Вспомнил! Ноги офигенные, длинные такие — наверное, бегает хорошо. А глазищи какие…уйй! Огромные, да еще синие, яркие — точно сигнализация, ни у одной девки не видел, — хмыкнул он. — А так больше ничего.

— Точно?

— Говорю же, темно было.

— А глаза и ноги как разглядел? Машина проехала, фарами осветила?

— Так я же с фонарем был. И свет, и оборона. Если что, — подмигнул он.

— Ну, и как? Пригодился?

Свидетель вздохнул, заерзал на стуле.

— Пригодился… да не мне.

— Что, «пострадавшая» у тебя его