Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

По всей вероятности, Уичер рассчитывал на то, что потрясенная арестом Констанс во всем признается. Это был один из его любимых приемов: чем меньше доказательств, тем увереннее должно звучать обвинение. Эта тактика сработала в ходе первого из проведенных им (и официально зарегистрированных) арестов — горничной в Холборнском борделе, — а также при задержании конокрада в захудалом сельском пабе (об этом случае он рассказывал Диккенсу).

«Запираться нет смысла, — заявил Уичер незнакомому мужчине, попавшему под его подозрение. — Я вас знаю. Я полицейский из Лондона. Вы арестованы за кражу». А двух собутыльников этого проходимца Уичер попросту выпроводил из паба, сделав вид, что тут проводится настоящая полицейская операция: «Думайте что хотите, но я тут не один. Так что идите-ка отсюда подобру-поздорову и подумайте о себе. Право, так будет лучше, ибо и вас обоих я хорошо знаю». Конокрад и его приятели заговорили. Констанс — нет. Теперь в распоряжении Уичера была неделя, чтобы отыскать доказательства, позволившие бы передать дело в суд.

Из Троубриджа Уичер послал за пять шиллингов телеграмму по адресу круглосуточно работающего телеграфа на Стрэнде, неподалеку от Скотленд-Ярда. В ней он просил сэра Ричарда Мейна прислать помощника. «Сегодня, получив ордер на арест, я задержал Констанс Кент, — говорилось в телеграмме. — Неделю она будет находиться в камере предварительного заключения. Судьи передали дело целиком в мои руки. Надо искать доказательства. Это дело нелегкое, нужна помощь. Прошу прислать сержанта Уильямсона или Тэннера». Оба были самыми надежными напарниками Уичера. Получив в тот же день телеграмму, Мейн поставил на обороте свою резолюцию: «Немедленно командировать Уильямсона или Тэннера».

Детектив-сержант Уильямсон был срочно вызван по домашнему адресу Мейна, на Честер-сквер, Белгрейвия. Комиссар велел ему сразу же отправляться в путь. Уильямсон взял кеб и сказал, чтобы его отвезли на Стрэнд, откуда направил в Троубридж телеграмму, уведомляя Уичера, что выезжает.

Фредерик Адольфус Уильямсон — Долли — был протеже Уичера. Они часто работали на пару; в последний раз — при поимке Эмили Лоренс и Джеймса Пирса — знаменитых грабителей, специализировавшихся на драгоценностях. Умный и энергичный Долли изучал в свободное от работы время французский язык. На округлом, с мягкими чертами лице выделялись добрые глаза. Отец сержанта, служивший суперинтендантом полиции, основал первую на полицейском участке библиотеку.[60] Вместе с еще шестнадцатью холостыми полицейскими Долли жил в здании Большого Скотленд-Ярда на Пэлас-плейс, 1.[61] Один из его сослуживцев и соседей, Тим Кавано, впоследствии рассказывал, как Долли привязался к прижившемуся в доме коту. У этого кота, по кличке Томас, была, по словам рассказчика, привычка «задирать и поедать других котов в округе», так что люди, жившие в соседних домах, взбунтовались и потребовали избавить их от этой напасти. «К великому сожалению, нам пришлось привязать к шее бедняги камень и бросить в реку. Для Долли это был настоящий удар. Он очень привязался к Томми и — теперь уж можно раскрыть эту тайну — сам готовил „бойца“ к ночным подвигам. Не раз и не два Томми приносил в зубах отличный кусок оленины, зайца или крольчатину».[62] В этом повествовании Уильямсон предстает как человек одновременно безжалостный и сентиментальный, способный натаскивать кота на убийство, а затем оплакивать его гибель. Со временем Уильямсон встал во главе службы детективов.

Уичер мог только гадать, поверит ли публика, что девушка-подросток способна на такое ужасное и хорошо продуманное убийство, что было совершено в доме на Роуд-Хилл. Но по собственному опыту общения с обитателями лондонских трущоб и притонов он знал, что дети, бывает, не останавливаются перед самыми темными делишками. Так, 10 октября 1837 года, когда Уичер только начинал службу в полиции, неподалеку от одного из таких притонов, в Холборне, задержали восьмилетнюю девочку. Горько рыдая, она стояла посреди улицы и говорила прохожим, что потеряла два пенса и теперь боится возвращаться домой. Набив карманы полупенсовиками, она двинулась дальше, чтобы повторить тот же трюк в других кварталах. Констебль участка Е трижды наблюдал за ее проделками, перед тем как наконец арестовать. В суде девочка снова повторяла, что боится родителей. Трудно сказать, была ли это правда или просто уловка. «Девочка, плача, твердила, — пишет „Таймс“, — что отец с матерью посылают ее продавать расчески и, если она к вечеру не принесет домой два-три пенса, жестоко избивают, приговаривая, что, если торговля не идет, она должна добывать деньги другим способом».

На следующий день, 11 октября, другой девочке, десяти лет, было предъявлено обвинение в том, что она разбила окно в магазине часовщика. В суд за ней последовала толпа сверстников. «Одеты они были как блатные, — пишет „Таймс“, — а вид и манера выражаться выдавали воров и проституток, хотя всем им не было еще и пятнадцати». Один из мальчишек заявил, что пришел заплатить штраф за подружку — три с половиной шиллинга, стоимость разбитого стекла, — и он с презрением бросил монеты на землю.

Это были по преимуществу дети из неблагополучных семей. Уичер в первые же недели службы в Холборне не раз наблюдал примеры небрежного или попросту жестокого обращения родителей с детьми. Его коллега Стивен Торнтон как-то схватил пьяную дворничиху Мэри Болдуин (она же Брайант), обслуживавшую одно пользующееся исключительно дурной славой в районе Сент-Джайлз семейство. Известна была Мэри, в частности, тем, что однажды попыталась убить свою трехлетнюю дочь. Она засунула ребенка в мешок и поволокла по тротуару. Когда какой-то прохожий, услышав крики ребенка, остановил преступную мать, та выбежала на мостовую с явным намерением бросить мешок под колеса приближающегося омнибуса. Ребенка спас кто-то из пассажиров.

С годами стало ясно, что и отпрыски семей из среднего класса тоже могут быть испорчены или развращены; иногда было почти невозможно отделить жертву от насильника. В 1859 году одиннадцатилетняя девочка по имени Евгения Пламмер обвинила преподобного Хэтча, своего частного учителя и капеллана Уондсвортской тюрьмы, в сексуальных домогательствах, жертвой коих уже стала ее младшая сестра, когда обе жили в его доме в качестве пансионерок. Восьмилетняя Стефани подтвердила эту историю. Процесс привлек широкое внимание; примечательно, что Хэтчу (как ответчику) было отказано в праве слова[63] и он был приговорен к четырем годам каторжных работ. Но уже на следующий год, за несколько недель до убийства в доме на Роуд-Хилл, Хэтч подал апелляцию, обвинив Евгению в лжесвидетельстве. На этот раз ответчицей была она и, стало быть, показаний давать не могла. Присяжные пришли к заключению, что действительно вся история была выдумана. Они согласились с доводами адвоката священника, утверждавшего, что обвинения со стороны девочки — это «чистая фантазия, порождение больного и развращенного воображения».

В нашедшей широкий отклик редакционной статье, посвященной убийству в доме на Роуд-Хилл, «Морнинг пост» ссылалась именно на этот случай: «В то, что преступление совершил ребенок, поверить было бы невозможно, если бы дело Евгении Пламмер не напоминало нам о том, что раннее повзросление может иногда принимать у детей самые порочные формы». В случае с Евгенией речь идет о преждевременном половом созревании, но ведь оно имело и, так сказать, побочные эффекты: хладнокровная ложь, выдержка, сдержанность, склонность трансформировать потаенные комплексы в самую откровенную ложь. Так что, если в 1859 году читатели газет были шокированы известием о том, что в сексуальных домогательствах был обвинен священнослужитель, то год спустя они, должно быть, были еще больше потрясены, обнаружив, что ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов и носителем зла, существом, поломавшим человеческую жизнь под воздействием своего нездорового воображения, стал ребенок.[64] Впрочем, и в этом уверенности не было. Как отмечал в 1861 году еженедельник «Блэквудс Эдинбург мэгэзин», единственным бесспорным фактом является то, что «либо один состав присяжных, либо другой осудили невиновного».

В субботу утром Уичер направился в Бристоль, за двадцать пять миль к северо-западу от Троубриджа, где нанес визит главному суперинтенданту Джону Хэндкоку, жившему в городе с женой, четырьмя сыновьями и двумя слугами. Хэндкок был когда-то сослуживцем Уичера, они вместе патрулировали улицы Холборна еще двадцать лет назад, будучи молодыми констеблями. В течение двух часов колесил Уичер по Бристолю, наводя всяческие справки, а затем сел в поезд и поехал на север, в Чарбери, графство Глостершир. Оставшиеся до местечка Олдбери-он-Хилл, где жила пятнадцатилетняя Луиза Хэзерхилл, еще одна школьная приятельница Констанс, восемнадцать миль он проделал в экипаже.