Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

«Она часто заговаривала со мной о младших детях в доме, — рассказывала Луиза. — Жаловалась, что к ним у родителей особое отношение. Еще говорила, что ее брата Уильяма заставляют возить детскую коляску, а ему это не нравится. Она слышала, как отец сравнивал младшего сына со старшим, повторяя, что тот вырастет куда более достойным человеком… Нет, о погибшем ребенке она ничего такого особенного не говорила».[65] Со слов Луизы можно было заключить, что Констанс было прежде всего обидно за Уильяма.

Вслед за Эммой Моуди Луиза подтвердила, что Констанс — девушка крепкая и сильная. Уичер писал в отчете, что это «хорошо сложенная, физически развитая девушка; ее школьные подруги утверждают, что она охотно мерялась с ними силой, любила демонстрировать свое превосходство и порой хвастала, что готова бросить вызов любому, хоть Хинэну и Сэйерсу, вместе взятым». В апреле того года вся страна бредила поединком между тяжеловесами — американцем Джоном Хинэном и англичанином Томом Сэйерсом, — последним в истории бокса боем, проведенным по старым варварским правилам, без перчаток. Хинэн был на шесть дюймов выше Сэйерса и на сорок шесть фунтов тяжелее. В кровавом двухчасовом состязании, закончившемся ничьей, Сэйерс, отражая один из ударов, сломал себе правую руку, Хинэн — левую и к тому же едва не лишился зрения: мощные удары противника часто попадали ему в глаз. Девочки говорили Уичеру, что Констанс постоянно хвастала своей силой и «все ее боялись».

Субботняя публикация в «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», газете, наиболее близкой Уичеру своей позицией, туманно намекала, что Уильям тоже как-то причастен к преступлению. Со ссылкой на Элизабет Гаф, там, в частности, говорилось, что «из-за своих тяжелых башмаков (мальчик) часто пользовался черной лестницей». Таким образом, с одной стороны, усиливалось ощущение, что мистер и миссис Кент держали Уильяма на расстоянии, а с другой — у него словно бы не оставалось варианта, кроме как лестница для слуг, а именно ею, как считал Уичер, воспользовался убийца, чтобы вынести Сэвила из дома. Автор газетной статьи выдвигал версию, что «если в убийстве были действительно замешаны двое, то удар Сэвилу мог нанести сообщник и, таким образом, вина в равной степени ложится на обоих». В то время как Констанс находилась в камере предварительного заключения, разнесся слух, будто Уильям также взят под стражу.

В Бристоле, а затем и Троубридже Уичер провел брифинги с журналистами, в ходе которых он особо подчеркнул недовольство Констанс домашними порядками и дурную наследственность по материнской линии. «Вероятная душевная болезнь — вот проблема, тесно связанная с расследованием мистера Уичера», — говорится в статье, опубликованной в «Троубридж энд Норт-Уилтс эдвертайзер». Объясняется это, по сведениям, полученным репортером газеты, тем, что «хроника преступлений, жертвой которых являются малолетние дети, знает мало таких случаев — если они вообще имеют место, — когда убийца находился бы в здравом рассудке». Что же касается мотива, то «как говорят, ребенок был любимцем в семье, мать в нем души не чаяла». Репортеру также удалось выяснить, что со слугами и детьми мистера Кента от первого брака обращаются весьма сурово, а нынешняя жена хозяина «ведет, по слухам, дом железной рукой, все находятся у нее под каблуком».

Детектив-сержант Уильямсон приехал в Троубридж в полдень 21 июля. В тот же день вышел очередной номер журнала «Круглый год», в котором была опубликована рецензия Уилки Коллинза на недавно вышедшую биографию французского детектива Эжена Видока. Коллинз с похвалой отзывается о «дерзких, простых и решительных» приемах сыщика, его «уме, выдержке и настойчивости, с которой [он] выслеживает и ловит в свои силки человеческую дичь». Француз — герой преступного мира, ставший шефом полиции, — был примером, на который равнялись его английские коллеги.

В воскресенье, 22 июля, в гостиничном номере Уичер писал второй отчет на имя сэра Ричарда Мейна. В конце концов получился пятистраничный документ, в котором автор обосновывает свою уверенность в виновности Констанс Кент.[66] Главными аргументами в пользу этой версии, по мнению Уичера, являются пропавшая ночная рубашка и показания однокашниц Констанс. Отмечает он также и другие подозрительные обстоятельства: убийство было совершено вскоре после возвращения Констанс и Уильяма домой из пансиона; они — единственные в доме, у кого были отдельные комнаты; оба ранее использовали уборную во дворе как тайное убежище. У Констанс, заверял Уичер своего шефа, достаточно сил, и физических, и душевных, чтобы совершить убийство, — «судя по всему, она наделена твердым характером». Уичер далее благодарит Мейна за подмогу в лице сержанта Уильямсона и напоминает о сложностях в работе с местной полицией. «Во взаимодействии с полицией графства я испытываю определенную неловкость, что объясняется естественной ревностью с ее стороны, тем более что здесь склонны подозревать мистера Кента и няню, и если в конце концов выяснится, что прав я, на местную полицию посыплются шишки; тем не менее я прилагаю все усилия, чтобы действовать совместно на основе взаимопонимания». В общем, Уичер всячески печется о том, чтобы уберечь себя от упреков в небрежении коллегами.[67]

Далее Уичер объясняет суть своих расхождений с полицией Уилтшира, а в частности, он оправдывает поведение Сэмюела Кента непосредственно после убийства. У многих вызвал подозрение его стремительный отъезд из дома: если Кент действительно был как-то связан с убийством, то поспешная поездка в Троубридж позволила бы ему избавиться от возможных улик, а также оказаться вдалеке в момент, когда было обнаружено тело. Но на самом деле такому поведению есть вполне разумное объяснение: охваченный сильнейшим беспокойством отец просто стремится всех поднять на ноги. «Что до подозрений, вызванных поведением мистера Кента, сразу же отправившегося за четыре мили в Троубридж, чтобы сообщить местной полиции о похищении ребенка, то, с моей точки зрения, в сложившихся обстоятельствах он действовал как раз самым естественным образом — напротив, было бы подозрительно, если бы он остался дома. К моменту его отъезда частичный осмотр местности был уже осуществлен и продолжался в его отсутствие».

Правда, имелись большие расхождения по поводу времени, которое заняла у Сэмюела поездка в Троубридж, и когда именно Пикок догнал его — до или после того, как он добрался до Фоли. По версии «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», изложенной в номере от 7 июля, Пикок перехватил Кента еще до того, как тот доехал до Троубриджа, после чего тот немедленно повернул назад, а в город за Фоли и его людьми отправился священник. Кент находился в пути час, Троубридж расположен всего в четырех-пяти милях от дома — таким образом, возникает явное несоответствие во времени. Не воспользовался ли Кент удобным случаем, чтобы избавиться от орудия убийства и иных вещественных доказательств? Месяц спустя газета внесла коррективы в первоначальную версию, выглядевшую теперь следующим образом: Пикок встретился с Кентом, когда тот уже возвращался домой, успев сообщить мистеру Фоли об исчезновении ребенка. В таком изложении — кстати, совпадающим с тем, что было обнародовано 5 июля в «Бат кроникл», представившей самый первый отчет о событиях, — хронология последних событий выглядела куда убедительнее.

Многие из местных отзывались о Кенте как о человеке заносчивом и несдержанном, донимавшем приставаниями служанок и грубо обращавшемся со слугами, каковых через дом после водворения в нем нового хозяина прошло более сотни. Но Уичеру он показался человеком мягким, более того — сентиментальным. «Относительно его характера, — докладывал Уичер шефу, — не могу сказать ничего дурного. От нынешних и прежних слуг я слышал, что жили они в доме мистера и миссис Кент в полном довольстве, а одна из служанок (приходящая няня) говорила, что по отношению к ней он всегда был исключительно приветлив и даже непростительно снисходителен, а уж в погибшем мальчике души не чаял, что, боюсь, и привело того к безвременной кончине».

Еще одним подозреваемым был Уильям Натт, тот самый, что, похоже, предрек, будто ему суждено обнаружить тело Сэвила. На Сэмюела он затаил злость, ибо тот засудил одного из его родичей за кражу яблок в хозяйском саду. Кое-кто поговаривал, что Натт был любовником Элизабет Гаф. «Но я лично не вижу никаких оснований подозревать в чем-либо свидетеля Натта, обнаружившего тело, — пишет Уичер. — Сказанная им фраза — „я ищу мертвого ребенка, как и живого“ — представляется мне вполне естественной, ибо они с Бенгером уже осмотрели другие места и теперь собирались приступить к осмотру туалета». Что же до слухов «о его тайной связи с няней, то для такого рода подозрений нет ни малейшей почвы, ибо, во-первых, она была с ним не знакома, а во-вторых, не думаю, что вообще снизошла бы даже до разговора, разве что как с воздыхателем, ибо и по положению, и по внешности стоит куда выше этого самого Натта — грязнули и неряхи, человека хилого, страдающего астмой и к тому же хромого».