Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

Уичер уверенно настаивает на невиновности Гаф. Он пишет, что не усматривает в ее поведении ничего такого, что могло бы бросить на нее хоть тень подозрения. Таким образом, сыщик как будто игнорирует странные противоречия в показаниях няни. Так, поначалу она утверждала, что обнаружила пропажу одеяла до того, как было найдено тело мальчика, потом — наоборот. Но если это не просто недоразумение, а сознательна ный обман, то какой в нем смысл? Элизабет нет нужды скрывать то, что ей известно о пропаже одеяла, — естественно ведь, что она самым тщательным образом проверяет белье на кровати своего подопечного. Но в таком случае, меняя показания, она лишь навлекает на себя подозрения. Точно такие же сомнения вызывало объяснение того, почему она не сразу подняла тревогу, обнаружив в пять утра, что Сэвила нет на месте: странно, что ей понадобилось для этого так много времени. Но опять-таки если вина на ней, то она вообще не стала бы заговаривать на эту тему. Иным казалось подозрительным, что Элизабет ни слова не сказала об исчезновении мальчика своей помощнице Эмили Доул, вставшей около семи утра. Но Уичер считал, что это молчание «скорее свидетельствует в ее пользу», ибо подтверждает, что она на самом деле была уверена: мальчика взяла мать и для тревоги нет никакого повода. Уичер отмечает также, что невиновность няни подтверждается словами, обращенными к миссис Кент, когда она разбудила ту в четверть восьмого: «Дети проснулись?»

Полиции Айлворта, родного городка Элизабет Гаф, было дано поручение порасспрашивать земляков о ее поведении и характере. Представленный 19 июля отчет совпадает с выводами Уичера: все считают ее женщиной «добропорядочной, уравновешенной, энергичной и очень любящей детей». Что до таинственного любовника, то детектив не обнаружил никаких свидетельств ее «близости с кем-либо из мужчин как в самом доме и его окрестностях, так и во всей округе».[68]

Кое-кто высказывал предположение, что ночную рубашку Констанс уничтожила миссис Олли, чтобы навести подозрения на девушку и одновременно оградить от них Уильяма Натта, женатого на одной из ее дочерей. В полном своем виде эта версия указывала на пятерых участников преступления: Натта, Олли, Бенгера (которого Сэмюел Кент прилюдно уличил в том, что тот обманывает его при продаже угля), Эмму Спаркс (уволенную в прошлом году няню) и некоего безымянного мужчину, на которого Сэмюел подал в суд за ловлю рыбы в реке на территории усадьбы. Доказательств против них не было практически никаких, разве что немного подозрительным мог показаться тот факт, что миссис Олли, по ее словам, еще до понедельника, 2 июля, будто бы слышала о том, что пропала какая-то ночная рубашка. Но у Уичера и для этого нашлось объяснение: «Должно быть, это слух… и относится он к нуждающейся в стирке ночной рубашке Мэри-Энн; полиция, кстати, сначала ее конфисковала, но, исследовав, вернула хозяйке».

В воскресенье Сэмюелу Кенту было разрешено свидание с дочерью. В Девайзес, еще один городок, где было развито шерстопрядильное производство, его сопровождал Уильям Данн, вдовец-стряпчий, уроженец Лондона, ныне проживающий во Фруме (Роуленд Родуэй отказался далее представлять интересы Сэмюела в суде, ибо считал Констанс виновной; позднее он взялся оказывать адвокатские услуги миссис Кент, в этом случае разделявшей его точку зрения). Вообще-то это дело было совершенно не похоже на те, которыми обычно занимался мистер Данн.[69]

Добравшись до тюрьмы, имевшей кольцевую структуру, где в центре находился кабинет начальника, а от него радиально расходились ряды камер (коих всего была сотня), Сэмюел почувствовал, что не в силах видеться с дочерью, и послал Данна одного. Мотивация его действий не поддается объяснению. «Его захлестнули отцовские чувства, для разговора с дочерью не было никаких сил», — писала «Таймс», не поясняя, однако, на кого эти чувства были направлены — на Констанс или Сэвила: он в равной степени мог быть подавлен гибелью ребенка и страхом перед собственной дочерью. Та же неопределенность чувствуется и в публикации «Бат кроникл»: «Встреча с дочерью оказалась для него невыносимым испытанием, и он остался в соседней комнате, предоставив разговаривать с ней своему поверенному». Можно понять так, что Сэмюела Кента угнетало любое упоминание о смерти сына. За несколько недель, что прошли с того дня, он неизменно следовал одному и тому же стилю поведения — молчал. «Мистер Кент ни разу не заговаривал со мной об убийстве, — вспоминала впоследствии Элизабет Гаф. — Младшие дочери — да, и мисс Констанс тоже, но мистер Кент — никогда. Мистер Уильям часто плакал, когда упоминали имя брата».

При свидании с Данном Констанс только и повторяла, что ни в чем не виновата. Чтобы хоть как-то облегчить ей пребывание в камере, стряпчий послал в местную гостиницу за матрасом помягче и договорился о специальном рационе питания для девушки.

С журналистами, дежурившими снаружи, беседовал один из тюремных надзирателей. «Из источников, заслуживающих доверия, нам стало известно, — писала „Вестерн морнинг ньюс“, — что ведет себя мисс Кент в тюрьме со спокойным достоинством человека, убежденного в своей невиновности. Нынешнее положение ее унижает».

«Насколько нам известно, — говорилось в статье, опубликованной в „Бат кроникл“, — в ходе беседы с адвокатом мисс Кент сохраняла полное хладнокровие и выдержку, как, впрочем, и на протяжении всего пребывания в тюрьме, хотя, конечно, тяжесть нынешнего положения оставила отпечаток на ее внешности. И все же в целом ее поведение производит на администрацию тюрьмы такое впечатление, что ее представители с уверенностью заявляют: сам вид мисс Кент свидетельствует о ее уверенности в своей правоте и непричастности к страшному деянию, вменяемому ей».

Глава 10

БРОСЬТЕ НА ЗВЕЗДУ БЫСТРЫЙ ВЗГЛЯД

23–26 июля

В понедельник, 23 июля, Уичер ввел Уильямсона в курс дела. Он свозил его в Бат, Бекингтон и селение. Во вторник Уичер прикрепил на двери в Темперенс-Холле следующее объявление: «Пять фунтов стерлингов в награду. Из дома мистера Кента пропала женская ночная рубашка, предположительно ее выбросили в реку, сожгли или продали где-то поблизости. Означенная сумма будет выплачена тому, кто ее обнаружит и доставит в полицейский участок Троубриджа». В тот же день Уичер привел в порядок собранные им доказательства вины Констанс. Сведенные воедино и перенесенные на бумагу (секретарем суда Генри Кларком) они заняли четыре страницы большого формата. В среду он отправился в Уорминстер, чтобы вручить повестку о явке в суд главному свидетелю, Эмме Моуди, а Уильямсона послал в Лонгхоуп, Глостершир, где находился пансион Уильяма, с поручением разузнать что-нибудь о мальчике.

Затем, дождавшись, когда кончится дождь, оба детектива принялись за поиски злополучной ночной рубашки, тщательно прочесывая прилегающую к дому территорию.

До получения задания расследовать убийство в доме на Роуд-Хилл Уичер уже дважды вел дела, связанные с таинственной гибелью несовершеннолетних. Слушание одного из них — в нем были замешаны преподобный Бонуэлл и его незаконнорожденный сын — все еще продолжалось в главном церковном суде Лондона. Другое относилось к временам десятилетней давности, когда в декабре 1849 года в Скотленд-Ярде появился некий суперинтендант полиции из Ноттингемшира и попросил содействия лондонских детективов в раскрытии убийства ребенка. В помощь ему был откомандирован Уичер.

Дело обстояло так. Один из жителей городка Норт-Левертон в графстве Ноттингемшир заявил в полиции, что получил по почте ящик с трупом мальчика. На ребенке была легкая рубашка, соломенная шляпка, носки и ботинки, труп завернут в передник с меткой. «С. Дрейк». Заявитель сообщил, что у его жены есть сестра по имени Сара Дрейк, которая работает кухаркой и экономкой в Лондоне.

Уичер и суперинтендант из Ноттингемшира сразу же направились в дом, где работала Сара Дрейк — Аппер-Харли-стрит, 33, — и предъявили ей обвинение в убийстве.

— Что за бред? — возопила она.

Полицейские предъявили ей передник с меткой. Женщина опустилась на стул и разрыдалась.

В ту же ночь доставленная в полицию Сара Дрейк призналась сотруднице, проводившей личный досмотр, в убийстве мальчика, которого звали Луи. Это был ее незаконнорожденный сын, и на протяжении первых двух лет его жизни за ним присматривала няня, что позволяло Саре сохранять работу в Лондоне. Но однажды она просрочила с очередным платежом, и няня решительно отказалась от малыша. Страшась потерять место, приносившее ей около пятидесяти фунтов ежегодно, Сара задушила ребенка шейным платком, положила труп в ящик и послала почтовой бандеролью сестре и зятю в надежде, что они похоронят ребенка.