Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

только, что пришли по приказу короля. Борясь с нарастающим чувством нереальности, он удовольствовался скромным признанием: 'Правда в том, что этой ночью я перебрал, и сейчас голова готова расколоться'.

Апсал тут же увидел, что его откровенность явилась лучшим из всех возможных ответов. Эдвард резко расхохотался, что больше напоминало кашель.

'Вот', - произнес король, 'ты нуждаешься в этом больше меня!' Он снова пустил бутылку по столу. Пока Роб медлил, не представляя, можно ли дерзнуть разделить с монархом выпивку, Эдвард наклонился к нему и неожиданно попросил: 'Хочу, чтобы ты рассказал мне про Эдмунда'.

Открыв рот, Роб уставился на него: 'Про Эдмунда?'

'Брата моего Эдмунда помнишь?' - огрызнулся Эдвард в поражающем движении настроения, лишившим Роба дара речи. 'Того, который погиб на Уэйкфилдском мосту?' С ядовитой язвительностью он добавил: 'Думаю, вспомнишь, если постараешься'.

В один миг вернувшись в юность, Роб почти тонул, скользя по Мурфилдскому полю, лед трескался без предисловий, расходясь под ногами, пока молодой человек карабкался, подползая к берегу. Он и сейчас чувствовал все это.

'Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне', - повторил Эдвард, 'как он погиб'.

Роб сглотнул, начиная спрашивать себя, насколько собеседник успел залиться горячительным. 'Мой сеньор, я...я в предельно болезненных подробностях рассказал вам это семнадцать лет назад'.

'Я не забыл'. Голос Эдварда звучал ровно, и, на взгляд Роба, давая возможность ожидать нечто худшее. 'Но не против услышать все снова'.

Роб решил, что разгадка должна оказаться большим, нежели перебор алкоголя. Намного большим. 'То, что вы от меня требуете - крайне сложно', - медленно ответил он, инстинктивно ощущая такой выход единственно верным. 'Даже после всех этих лет, я не нахожу разговор о произошедшем на Уэйкфилдском мосту легким...'

Эдвард заерзал на стуле, и отблески от камина впервые осветили его лицо, внезапно поместив короля в центр вспышки от искр. Увиденного хватило, чтобы во рту у Роба пересохло. Он понял, монарх напился, заливая страдание, и некоторая часть его страхов и обиды сменилась сочувствием. Апсал, конечно, все еще был должен действовать с огромной осмотрительностью. Каждый, кто мучился также глубоко, мог оказаться непредсказуемым в настроении, способным сорваться при незначительнейшем поводе. А Эдвард...Эдвард являлся его королем, этого нельзя отмести со счетов, как нельзя и мечтать о полете. Но Эдвард был прав, заявляя, что не имеет качеств тирана. Он никогда не получал удовольствия от злоупотребления властью. И также любил Эдмунда.

В легком замешательстве Роб скосил взгляд на стол, не желая смотреть в чужую распахнутую душу.

Он не очень хорошо знал Эдварда, но понимал, тот не относился к людям, обычно подпускающим других к отражающемуся на его лице этой ночью.

'Я выпью'. Сейчас Роб без колебаний забрал у короля бутылку, не отпустив ее, пока глаза не стало жечь и не поплыло в голове. Только тогда поставив бутылку, он начал подбирать слова, сумбурно рассказывая об Эдмунде.

Эдвард низко сгорбился на своем стуле, подняв руку, чтобы заслонить глаза от сереющего света, старающегося просочиться в каждое окно. Встав потянуться, Роб с усталым изумлением обнаружил, - небо на востоке покрылось светлыми прожилками.

Оглянувшись на Эдварда, он взглянул на лежащую под столом опустошенную бутылку из-под вина.

'Мы прикончили последнюю из них, Ваша Милость. Позвать слугу с непочатой флягой?'

Эдвард сморщился. 'Господи, нет!' - отозвался он с отвращением, заставившем Роба усмехнуться.

'Хотя есть то, что ты мог бы для меня сделать, Роб. Видишь сундук? Достань мне лежащую в нем шкатулку'.

Шкатулка нашлась без труда, но вид ее привел Роба в состояние некоторой неподвижности. Это была железный ларец, предназначенный для хранения ценностей, собрания серебряных и золотых монет.

Проблема заключалась не в том, что Роб не чувствовал себя вправе получить возмещение за все случившееся в самую необычную ночь на его памяти, он решительным образом хотел компенсации. Однако Апсал сопротивлялся настолько кричащему вознаграждению. Помимо прочего, Роб являлся рыцарем, человеком, занимающим в обществе определенное положение, а не вышедшим из низших слоев дворовым, чтобы его отпускали, подарив пригоршню монет.

Но Эдвард потянулся в шкатулку не за ожидаемым кошелем с золотыми и полуреалами. Вместо этого он достал искусно созданный кулон с рубином. Под пораженным взглядом Роба медленно вращающийся по траектории мерцающего круга камень казался постоянно оборачивающимся навстречу свету.

'Мне бы хотелось, чтобы твоя жена приняла этот скромный дар вместе с моими извинениями за нарушение ее сна и временное похищение супруга'.

'Она всегда будет беречь его, Ваша Милость!' Роб осторожно спрятал кулон в платье. Ему следовало сразу сообразить, поистине - сразу...Какие бы ошибки не числились за Эдвардом, он не был дураком, являясь на редкость проницательным в вопросе сохранения ценности достоинства другого человека.

Эдвард поднял кулак, подавляя зевоту, он выглядел изможденным, страдающим от похмелья, внешне преодолевшим границу своих тридцати пяти лет. Роб до сих пор не понимал, какого черта короля понесло искать сомнительное утешение в его обществе. Тем не менее, воспоминания о давно погибшем юноше оказались возымевшим действие мостом, перекинутым от монарха к подданному. Действительно, в Робе настолько возобладало чувство близости в измученности, что он сейчас ощущал себя вправе задать искренний вопрос: 'Ваша Милость...я хоть как-то помог?'

Эдвард поднял на него взгляд, устало улыбнулся, но не ответил.

На полу, почти у ног Роба, лежал сложенный лист бумаги. Наклонившись, рыцарь обнаружил, - это было письмо, прочитанное множество раз и от времени утратившее цвет.

'Кажется, оно выпало, мой сеньор. Думаю, - это послание личного характера. Возьмете?'

Эдвард покачал головой. 'Нет', - ответил он. 'Брось его в огонь'.

Глава пятнадцатая

Лондон, февраль 1478 года

'Ричард? Не хочу торопить тебя, любимый, но вокруг твоей пешки образуются ловушки!'

Ричард вздрогнул, взглянув на шахматную доску, словно никогда не видел ее раньше, а Анна вздохнула. Не правда, что все дороги ведут в Рим. В последние дни все дороги вели к Тауэру.

'Совсем не интересно выигрывать за счет чужого просчета', - проворчала она, разрываясь между нетерпением и