Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

'Ошибаешься, Дикон', - резко ответил Эдвард. 'Я вправе дать отказ и хочу этим правом воспользоваться. Подобное свидание не отвечает ни твоим интересам, ни интересам Джорджа. Ходатайство отклонено'. Закончив отповедь, он отвернулся, оставив Ричарда в звенящей тишине смотреть себе вслед.

Глава четырнадцатая

Вестминстер, февраль 1478 года

Доктор Хоббис уже лег в постель, когда к нему пришли - звать к королю. Несколько изумившись требованию, так как он по пальцам одной руки мог пересчитать случаи, когда Эдвард нуждался в снотворном, доктор торопливо смешал напиток из вина, мака и высушенного корня переступня, забрав созданное зелье с собой в королевскую опочивальню. Атмосфера там насквозь сочилась подавленностью. Разворачивая одеяла и двигаясь по возможности незаметно, слуги следили за огнем в камине. Доктор Хоббис разделял их тревогу, он тоже слышал о состоявшейся чуть ранее этим вечером размолвке короля и его брата, герцога Глостера.

Дворяне Эдварда успели снять с него камзол и расстегивали рубашку, когда в дверном проеме появился швейцар. Миг или чуть дольше он неуверенно переминался с ноги на ногу, приблизившись затем к доктору Хоббису и прошептав ему на ухо несколько слов. Тот пораженно на него взглянул и нерешительно прочистил горло.

'Мой сеньор...' Он закашлялся и начал снова. 'Мой сеньор, как можно настоятельнее встречи с вами просит ваша-'

Эдвард резко повернул голову. 'Я никого в данный час не приму'.

'Но Ваша Милость, это-'

'Вы не услышали? Мне безразлично, кто это! Никого...совершенно никого!'

Доктор Хоббис разволновался, лихорадочно желая очутиться где-нибудь в другом месте. Тем не менее, он не мог умолчать о полученных сведениях. 'Но, мой сеньор, это ваша госпожа матушка!'

Установилась внезапная тишина, прервавшаяся быстро смолкнувшим криком боли, - один из комнатных слуг, зажигавший свечи, секундой дольше продержал руку у огня. Его товарищи обменялись незаметными взглядами, благоразумно сохраняя абсолютное затишье. Даже дворянин, стоявший перед Эдвардом на коленях, застыл, рука, тянувшаяся расстегнуть пуговицы на королевских чулках, обмякла, повиснув вдоль бока.

'Убирайтесь. Все'. Это было сказано низким голосом, без выражения и интонации, но никому из присутствующих не следовало повторять дважды. Оставив свои занятия, они удалились.

'У меня не возникло выбора, матушка. Как часто я должен вам это повторять? Каких действий вы от меня ожидали? Наблюдения сквозь пальцы за предательством Джорджа, за невинной кровью на его руках? Вы действительно хотели бы от меня презрения к правосудию, только потому что он - мой брат?'

'Прегрешения Джорджа не останутся без воздания, он за многое ответит в грядущий День Страшного Суда. Эдвард, я думаю о вас также сильно, как и о Джордже, умоляя тщательнее поразмыслить над вашими действиями. Вы не забыли, что Господь Наш Иисус Христос ответил, когда Петр спросил у него: 'Господи, как долго следует мне прощать преступления брата моего против меня? Семь раз?' Господь ответил: 'Я не остановлюсь, посоветовав прощать тебе брата на семи случаях, но предложу семьдесят раз по семь''.

Губы Эдварда сжались, он с трудом сдержал богохульство. 'Это ничего не принесет, матушка', холодно ответил король, - 'нам обоим известна данная истина'.

Внезапно он поймал себя на том, что смотрит в глаза цвета серого льда, способные сорвать призрачные побрякушки зрелости и вернуть основы и чувствительные островки забытых дней юности.

'Вы отпускаете меня, Ваша Милость?' - поинтересовалась Сесиль с холодностью, равной его сдержанности, и ее сын был вынужден сдать позиции.

'Разумеется, нет, матушка. Вам прекрасно известно, что я никогда не позволю, чтобы вы услышали из моих уст приказа'.

К тому, что его матушка сделала дальше, Эдвард не имел готовности. Герцогиня была одета в лишенное украшений совершенно простое платье чернильно-синего цвета, столь темным, что казалось почти черным, по мысли ее сына, неуютно смыкавшимся с оттенком траурного облачения, сохранившая тонкость талия обрамлялась узким поясом из переплетенного шелка, с которого свисали четки, кольцо для ключей и миниатюрный кожаный кошель. Именно на него Сесиль сейчас обратила внимание Эдварда, вытянув оттуда свернутый квадрат пожелтевшей бумаги.

'В недели, последовавшие за гибелью ваших отца и брата у замка Сандл, меня поддерживала только вера, - в Господа Всемогущего и в вас, Эдвард. Вы подарили мне возможность гордиться вами... Как вы сохранили голову на плечах, как сплотили вокруг себя людей с уверенностью опытного полководца, как выкупили из плена юного рыцаря, друга Эдмунда, Роба Апсала. Но, прежде всего, как вы позаботились написать послания со словами утешения вашим маленьким братьям и сестре...и мне. Это - то самое письмо, что вы мне тогда отправили'.

Сесиль протянула ему документ, и Эдвард, отступив на шаг, отпрянул.

'В течение семнадцати лет я заботливо хранила его, Эдвард. Сейчас же хочу, чтобы вы прочли это письмо. Прочли, как объясняли существование семейных уз, неподвластных даже смерти. Как писали о своей любви ко мне, к вашим братьям и сестрам. Как приносили торжественную клятву, что не позволите никакому злу коснуться нас, как обещали, что всегда будете рядом, отражая его. Ну же, возьмите бумагу... '

Эдвард поймал себя на взгляде не на протянутое ему письмо, но на держащую его руку. Он мог рассмотреть тонко переплетенные голубые вены, обнаружить вздутия на костяшках пальцев, неуловимую дрожь, поколебавшую некогда невидимую, но стальную волю. Перед ним была не рука, принадлежащая его матери, а прозрачная хрупкая длань постаревшей незнакомки. Король не потянулся в ответ за посланием, он отказался его брать, и, в конце концов, Сесиль положила бумагу на стол.

'Вам не следует делать этого, Эдвард. Не следует проливать кровь родного брата. Ради спасения вашей души - не следует'.

Он до боли стиснул челюсть, продолжая молчать, и герцогиня обратилась к нему с мольбой, которой Эдвард опасался больше всего.

'Ради меня', - произнесла она. 'Если не ради Джорджа, сделайте это ради меня'.

Сесиль быстро к нему приблизилась, и, в течения полных смятения секунд, Эдвард испугался, что матушка встанет перед ним на колени. Однако, герцогиня относилась к числу женщин, добровольно склоняющихся только перед Всевышним, она просто протянула руку, положив ладонь