Мир чеченцев. XIX век - Зарема Хасановна Ибрагимова

C. Петин предлагал использовать чеченцев в качестве тайных агентов: «…Чеченцы почитают себя равными всем князьям в мире и не признают над собой никакой власти. Почитаю обязанностью сказать, – отмечал он, – что всякий горец, как бы ни был, он уважаем в своём народе, теряет это уважение и доверие, как скоро начинает действовать согласно с видами нашего правительства. Это, однако – же, не означает, чтобы бесполезно было бы брать в конвой императора горцев; многие из них, по возвращению, могут, по крайней мере, быть употребляемы как тайные агенты»452.

Как бы в укор приводимым высказываниям, В. Немирович – Данченко заявлял следующее: «Мы не помирим с собой здешнего горца до тех пор, пока не станем относиться с уважением к его человеческой личности. Он может иметь какие угодно пороки (и есть ли народ без упрека в этом отношении!), но одному он всегда был чужд: чеченец никогда не являлся рабом и всегда отстаивал свою честь и достоинство. Ему легче умереть, чем поступиться тем, и другим. Побежденный он терпит победителя, но не ползает перед ним и не ждет его милостей. Люди ожесточаются, умирают, но не усваивают навязанных им нравов. Победитель – не церемонится, побежденный должен поневоле хитрить и претворяться до тех пор, пока ему не покажется, что сила на его стороне.»453.

По мнению современного исследователя Ш.А. Гапурова, с которым солидарны большинство кавказоведов, социально-психологические особенности каждого народа надо воспринимать такими, какие они есть в определенный период времени (истории). Не навешивая при этом данным народам априори разные нелестные ярлыки454. Гипертрофированное восприятие некоторых национальных моделей поведения зачастую нивелирует объективный анализ действительности и пагубно влияет на взаимоотношения разных народов.

В начале XX века на Северо – Восточном Кавказе чеченцы были самым многочисленным этносом, их количество стремительно приближалось к цифре в 300000 человек455. Причём здесь не учитывались аккинцы, проживавшие на территории Дагестанской области и кисты. Кистами грузины называли ту небольшую часть чеченцев, которые в своё время вынуждены были переселиться на территорию Грузии456. Во второй половине XIX века на плоскости чеченские сёла были большей частью растянуты, обширны. Строения почти все деревянные, одноэтажные, редко в два этажа, с плоскими крышами. Внутри домов было чисто, опрятно и светло457. В горах также было немало красивых домов. Некоторые из них имели земляные крыши, покрытые травой, а большая часть была покрыта черепицей458.

После завершения Кавказской войны мужское население переживало под влиянием психологического пресса, смены жизненного уклада, под давлением нужды, переходное, тяжёлое состояние. Бывший лихой наездник всё более и более превращался в землепашца и скотовода459. Чеченец 90-х годов XIX века не так мыслил и чувствовал, как его отец – представитель прежнего поколения 60-х годов, он не того хотел и не к тому стремился460. Молодой чеченец 26 лет писал в 1875 году о сложившемся положении перестройки всей жизни горцев следующее: «Мой отец принадлежал к числу людей, имевших крестьян и мало обращал внимания на чёрную работу, считая её для себя позорною. Теперь подумать некогда о праздных разъездах, иначе семья помрёт с голоду. Позабыв дедовское презрение к чёрному труду, я взялся за этот труд. Обзавёлся несколькими парами волов и лошадей и доставляю балласт на железную дорогу, имею свой кирпичный завод и благоприобретённый дом; пока вкладываю в банк, а там обзаведусь табуном лошадей и баранами. Построил я себе и дом на русский лад. Но я работаю не для своей собственной пользы, приходится работать и на благо своих земляков, которые, скажу, между прочим, относятся к моим начинаниям не особенно благодарно»461. Новое поколение горцев было озабоченно мыслью, чтобы в их светлом доме были если не стулья и столы (что тоже не редкость), то хорошие ковры, тюфяки и подушки в шёлковых наволочках, чтобы к столу баранина и другие вкусные снеди подавались почаще, чтобы под черкеской были бельё и шёлковый бешмет. Оружие нужно было самое лучшее, в драгоценной оправе из позолоченного серебра. Для заработка уже были необходимы не шашка и пистолет – орудие отца, а плуг, серп, коса, топор, пара хороших волов, аршин, бумага с пером и чернилами, нужны были другие привычки, другие взгляды на вещи. Диалектические способности применялись уже больше в правительственных учреждениях, на суде, у нотариуса или в лавочке с «красным» товаром462.

Казалось, прошло столетие с момента окончания Кавказской войны. «Температура» горской крови значительно понизилась, его горячая натура сделалась более холодной, расчётливой, смотрящей на жизнь с положительной точки зрения, для него наметились перспективы дальнейшего развития, горец успешно приспосабливался к новым условиям существования463.

Безусловно, на кавказцев оказывали влияние те русские люди, которые навсегда остались в крае, сливались с местным населением, начинали жить его жизнью, его нуждами, его радостями и приучали горцев верить в великодушие русского народа, хотя бы и относящегося к иной религии, говорящего на другом языке464. Многие западные наблюдатели высоко оценивали характер русского народа. В. Дербан писал в «Современном обозрении»: «Нигде в России не встретишь проявления злобы, свойственных немцам, итальянцам, французам и англичанам. Русские в высшей степени доброжелательны, приветливы к незнакомцам, трогательно привязаны к животным и, не щадя себя, нежно заботятся о детях». Другой автор этого издания отмечал, что русских отличает крайняя человечность, простота, мягкость, не имеющая в Европе себе равных; они же лишены недостатков вроде зависти и чванства. Но в то же время русским недостает, по их мнению, ума, правдивости, энергичности и любви к соблюдению «правил честной игры»465.

Высокая миграционная подвижность влияла не только на социально-демографическую структуру русского народа, но и на его психологические особенности, формируя массовую привычку к перемещениям на длительные расстояния, в чуждую этнокультурную и природную среду, а также привычку к индивидуальной (семейной), а не групповой адаптации. Российская колонизация в психологическом аспекте может быть представлена феноменом культурно-психологического освоения нового пространства, зачастую более важного, чем экономическая, политическая или иная адаптация.

Попытки адаптировать собственный культурный багаж к новому контексту нередко означали перемены в самой культуре. Пытаясь сохранить привычный для нее миропорядок, каждая группа переселенцев применяет правила, постепенно изменяющиеся в ходе приспособления к требованиям ситуации. В итоге из этих усилий рождается новый набор ценностей, которые, в свою очередь, становятся основой для будущей борьбы, нацеленной на упорядочение окружающего мира и воздействие на него466.

Новые пришельцы, вступая в ущелья сурового Кавказа, как бы отрекались от всего прошлого; на Кавказе искали они