Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

что откладывать возвращение на родину больше нельзя – она могла окончательно потерять связь с семьей и лишиться возможности принимать какое бы то ни было участие в семейном предприятии. К тому же из доступных в Нью-Йорке немецких газет ей уже было известно, что жизнь на родине явно налаживается и «экономическое чудо», о котором только и говорили по всему миру, не было фикцией. По-видимому, принципиальную роль в ее решении посетить Байройтский фестиваль 1953 года сыграло любезное приглашение Жака Моро – бывшего возлюбленного Жермен Любен, отца ее дочери Доминик, одного из директоров издательства «Ларусс». Впоследствии неверная примадонна предпочла ему бравого немецкого офицера, что, как известно читателю, дорого обошлось французской почитательнице Вагнера. Состоятельному Жаку Моро, который тоже собирался в тот год побывать в Байройте, показалось весьма занятным явиться туда в сопровождении внучки Мастера, так что Фриделинде пришлось потратиться только на авиабилет до Парижа. Оттуда она доехала на «бентли» своего галантного кавалера до Нюрнберга и там дала знать о своем приезде матери.

Винифред возлагала на эту встречу большие надежды, с нетерпением ее ждала, и все-таки на душе у нее было тревожно. Больше всего она опасалась реакции прессы на возвращение дочери, поэтому предложила ей встретиться в Оберварменштайнахе, куда предлагала свернуть по дороге из Нюрнберга в Байройт: «Путь до южного съезда с автобана перед Байройтом займет около 45 минут, и как раз к этому времени я туда подъеду». Согласно ее плану, Фриделинде следовало поселиться для начала у друзей вне досягаемости прессы. Она также постаралась успокоить дочь, опасавшуюся, что на родине ее будут обвинять в пренебрежении интересами семьи, оказавшейся в отчаянном положении после того, как материалы из ее книги послужили основанием для обвинений матери: «Ни я, ни кто-либо другой из членов нашей семьи не станет отрицать, что ты, услышав о величайшей опасности, сделала все, что в твоих силах, чтобы нам помочь, ни один человек здесь не решится заявить, что ты „дала нам умереть с голоду“ или даже „отправила нас на виселицу“. Это все сплетни безответственных людей, которые находят радость в том, чтобы разрушать семьи. – Я же надеюсь, что наша встреча создаст предпосылки, чтобы оставить прошлое в прошлом и укрепить наше единство в будущем. Пусть все мы будем в промежуточный период самостоятельными и независимыми, а я с удовольствием удалюсь и буду снова с вами только тогда, когда вам потребуюсь, – мое сердце и мой дом всегда открыты для вас». Встреча с дочерью произвела необычайно благоприятное впечатление на Винифред, которая вскоре написала подруге: «Она сильно изменилась к лучшему – стала намного стройнее и, что мне непривычно, но ей очень идет, – белокурой. Она позаимствовала у Любен ее мимолетный взгляд, к ней вернулись прежние очаровательно раскованные манеры. У всех нас создалось впечатление, что ею движет добрая воля, и, слава богу, она достаточно дружелюбно отнеслась ко всей семье».

Появление Фриделинды 23 июля на открытии фестиваля в самом деле произвело необычайно сильное впечатление как на собравшихся у Дома торжественных представлений зевак, так и на многочисленных представителей прессы – оно стало, пожалуй, одним из самых запоминающихся событий того сезона, и его живо описал репортер журнала Der Spiegel: «Несмотря на небольшой затор на перекрестке, процессия подъехала слишком быстро. Нельзя сказать, что остановка завершилась неудачей, но определенную нескромность происшедшего отрицать никак нельзя. На какой-то момент темнокожий шофер показал свои зубы, простонали тормоза, и покачал бедрами отделанный хромом кузов. Потом случилось чудо. Исполнявший обязанности швейцара темнокожий охранник распахнул дверцу автомобиля, мелькнуло облако тюля, показалась светлая (даже слишком светлая) голова с тонко прочерченными бровями и нависшим носом, который невозможно не узнать. По толпе прошел тихий шелест, в это было невозможно поверить. В окружении почтительной свиты домой вернулась потерянная дочь».

Похудевшая, одетая в модное вечернее платье из органзы Фриделинда и в самом деле выглядела необычайно эффектно. Выпорхнув из темно-вишневого кабриолета, она дала себя сфотографировать с членами семьи и встретившим ее с распростертыми объятиями Готфридом фон Айнемом, который стал к тому времени известным композитором. Затем ее проводили в семейную ложу, где она встретилась с родившимися за время ее отсутствия многочисленными племянницами и племянниками. После возвращения в Америку она писала знакомой: «Это были четверо детей Виланда и двое старших Верены. Детей Вольфганга родители постоянно прятали, и, чтобы их наконец увидеть, мне пришлось проникнуть в его дом».

Вольфганг был в самом деле не в восторге от визита сестры, от которого не ждал ничего хорошего, но тетушка произвела неотразимое впечатление на его шестилетнего сына Готфрида. Впоследствии он описал их встречу в книге воспоминаний Кто не воет по-волчьи: «Она была единственной в нашей семье, кто спросил меня о моих интересах, и общалась со мной так, как обращаются с мальчиками моего возраста. Она не признавала байройтского жеманства и культа Вагнера, остатки которого все еще пытались сохранить в семье. Когда она рассказывала мне, как встретила в американской прерии „краснокожих индейцев“, я восторженно смеялся. А потом она меня попросила: „Называй меня Мауси, а не тетя Фриделинда“. Я бы охотно продолжил разговор с ней, но отец настаивал на возвращении домой». Когда мальчик попросил отца, чтобы тот объяснил ему причину своей неприязни к собственной сестре, тот отделался замечанием: «Это длинная история, я когда-нибудь тебе ее расскажу» – и отказался продолжать разговор на эту тему. Мальчик осознал, что «…на свете есть еще много тайн», о которых ему не положено знать». Нежелание объясняться по некоторым щекотливым вопросам стало причиной взаимного непонимания и отчуждения между отцом и сыном, которое с годами только углублялось.

Фриделинда посетила все три постановки Виланда – Тристана (дирижировал Ойген Йохум), Кольцо с Йозефом Кайльбертом и Клеменсом Краусом и Парсифаля под управлением Крауса (это был единственный фестиваль с участием Крауса: заменивший Кнаппертсбуша бывший музыкальный руководитель мюнхенской и венской опер умер во время гастролей в Мексике через несколько месяцев после своего байройтского триумфа) – и постановку Лоэнгрина, ставшую режиссерским дебютом Вольфганга в Доме торжественных представлений. Исполнителей главных партий Рамона Виная, Элеонор Стибер и Астрид Варнай, блеснувшей на сей раз в роли Ортруды, она знала еще по Нью-Йорку, однако режиссура Вольфганга не произвела на нее, как и на большинство гостей, никакого впечатления. Такое отношение публики и прессы к постановке его отца сильно обескуражили маленького Готфрида: «После премьеры Лоэнгрина мы сидели с приглашенными нами гостями в фестивальном ресторане. Там я впервые имел дело с прессой. В отличие от детей моего дяди, я до той поры был