Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа - Понсон дю Террайль

Часы пробили шесть, и Мармузэ стал уже надевать пальто, как вдруг дверь отворилась и перед ним явился Монжерон.

Лицо виконта было бледно, глаза сверкали, а походка и движения выражали сильное волнение.

– Мой друг, – сказал он Мармузэ, – я дерусь.

– Что?

– Дерусь через час в Булонском лесу.

– Но с кем вы деретесь?

– Расскажу дорогой, едем. Карета внизу, шпаги со мной.

– А я-то думал, что вам назначили любовное свидание.

– О! – проговорил Монжерон с восторгом. – Если бы вы только знали, как она хороша!

– Он сошел с ума! – подумал Мармузэ и пошел вслед за ним.

Мы уже знаем, что Монжерон был на свидании.

Но что же там произошло?

Дело в том, что в назначенный час он был за площадью Магдалины.

Купе действительно ждал его.

Монжерон подошел к нему.

Из него высунулась женская головка, и нежный голос проговорил над его ухом:

– Садитесь.

Голова Монжерона кружилась, и он, не помня себя, вскочил в купе. Лошади понеслись крупной рысью.

Тогда-то прелестная незнакомка предложила ему свою любовь взамен того, чтобы он вызвал на дуэль барона Генриха С, который, по ее словам, ухаживал сперва за ней, а когда она отвергла его любовь, то он стал мучить ее всевозможными наглыми поступками.

– Негодяй! – прошептал Монжерон.

– Поклянитесь мне, – сказала она, – что вы найдете предлог вызвать его на дуэль, не упоминая моего имени.

– Клянусь!

Она вместо слов тихо пожала ему руку.

– Если вы убьете этого человека, – проговорила она, – то можете распоряжаться мною и приказывать мне как своей рабе; я брошу все и последую за вами хоть на край света!

Она проговорила эти слова с таким красноречивым волнением, что Монжерон окончательно обезумел. Тогда она дала ему поцеловать свою руку.

– С Богом, мой рыцарь, – душа моя с вами.

Монжерон выскочил на мостовую в каком-то чаду и опьянении. Через десять минут после этого он был уже в клубе Спаржи и, встретив там барона Генриха С, нарочно поссорился с ним и вызвал его на дуэль.

Дуэль между ними произошла в Булонском лесу. В условиях ее было сказано, чтобы каждый из противников стрелял из своего пистолета. Сосчитали шаги, и противники стали по местам. Мармузэ был бледен и чувствовал что-то нехорошее. Один из офицеров дал сигнал. Барон Генрих сделал два шага вперед и выстрелил. Монжерон не шевельнулся. Пуля противника пролетела на один дюйм над его головой. Между тем виконт не прицеливался и ждал второго выстрела своего противника.

Барон снова выстрелил. На этот раз поднятая рука Монжерона вдруг опустилась и повисла. Вторая пуля барона Генриха раздробила ему правую руку.

Тогда Монжерон схватил пистолет в левую руку и сделал два выстрела. Первый – был промах, а вторая пуля попала в бедро барона.

Секунданты хотели было приостановить поединок, но Монжерон требовал его продолжения, говоря, что он может свободно драться на шпагах левой рукой, так как он левша.

Барон согласился, и дуэль возобновилась на шпагах.

Но вдруг раздался двойной крик.

Монжерон пронзил барона, но в то же время сам наскочил на его шпагу и был проколот ею.

Шпага Монжерона вошла в грудь противника почти по самую рукоятку, и они оба упали одновременно на землю.

Только тогда Мармузэ пришли на память слова барона Генриха С, сказанные им своему собеседнику в театре.

Он отправился к барону, которого застал уже при смерти, и, рассказав ему все, что произошло с Монжероном в эту ночь, добавил:

– Она, эта женщина, вооружила его против вас. Прошу вас именем самого Бога сказать мне ее настоящее имя.

Барон приподнялся, глаза его сверкали, как раскаленные уголья, и вдруг он снова упал навзничь, успев только прошептать: прекрасная садовница.

На другой день после этого Мармузэ, взяв слово со своего знакомого маркиза С. в том, что тот поможет ему в одном деле, отправился на Елисейские поля, № 96, где жила виновница этой ужасной дуэли.

Она действительно созналась, что ее зовут прекрасной садовницей и что она была причиной смерти и Монжерона и барона Генриха С.

Тогда Мармузэ стал допытываться у нее относительно исчезновения маркиза де Моревера.

– Послушайте, – сказала она, – история Моревера длинна, я записала ее.

– А!

– Рукопись лежит там.

И при этом она указала на маленький столик, стоявший в промежутке между двумя окнами.

– Если вы мне не верите, – добавила она при этом, – то отворите его сами.

Сказав это, она подала ему ключик.

Мармузэ прежде всего запер будуар, где они находились, на ключ и положил его в свой карман, а уже затем подошел к столику и отпер его.

– Видите ли вы ящик налево? – спросила прекрасная садовница.

– Да.

– Ну так она там.

Мармузэ, не подозревая ничего, взялся доверчиво за пуговку ящика и потянул ее к себе.

Вдруг раздался выстрел и вслед за тем из стены выскочили два железных толстых прута, которые обхватили Мармузэ, как руками, и приковали его к столу.

Выстрел произошел от нажатия на капсюль, положенный в ящичке и начиненный гремучим составом.

Этот стол был западнею для воров.

Мармузэ вскрикнул от бешенства, а прекрасная садовница ответила ему громким хохотом.

– Теперь вы в моей власти, – сказала она, – и мне стоит только произнести одно слово, чтобы вас не было в живых… Но мне жаль вас, и я вам даю тот же совет, который я давала виконту де Монжерону: не мешайтесь никогда в мои дела.

Затем прекрасная садовница подошла к стене и исчезла в потайной двери, а Мармузэ остался один, делая напрасные усилия, чтобы освободиться из этих железных клещей.

Свечи горели ярко и освещали все углы будуара.

Вдруг Мармузэ заметил, что в одном из углов, из-под пола, поднимался какой-то беловатый пар, как будто выходила струйка дыма от сигары.

Вскоре эта струйка увеличилась и приняла размеры облака, которое, в свою очередь, стало разрастаться все больше и больше.

Мармузэ с удивлением видел, как оно выросло до потолка и стало приближаться к нему.

Вскоре оно охватило камин и свечи, которые превратились в две туманные точки.

Дыхание Мармузэ стало тяжелее. Туман проникал в него сквозь все поры его тела.

Наконец его глаза закрылись.

В эту самую минуту железные клещи раздвинулись и возвратили ему свободу.

Однако, несмотря на это, ему и в голову не приходило воспользоваться этой свободой и бежать.

Он сладострастно растянулся на ковре под влиянием ласк этого таинственного тумана.

На другой день после этого Мармузэ открыл глаза под открытым небом, посреди пустого дровяного двора. Тогда в душе его проснулось чувство сильной злобы.

Эта женщина насмеялась над ним так же, как над Монжероном, над бароном Генрихом С. и, может быть, над несчастным Моревером.