Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

находилась под угрозой вторжения парфян — если бы Кассий не смог их сдержать. В довершение всех несчастий тогдашним наместником Киликии был брат Клодия, Аппий Клавдий Пульхр, явно готовый сделать все, чтобы осложнить жизнь своему преемнику.

Как я понимал, Цицерон ожидал, что я отправлюсь с ним, — и я отчаянно пытался придумать повод, чтобы остаться в Риме. Он только что закончил свой труд «О государстве», и я сказал, что, как мне представляется, я принесу больше пользы в Риме, присматривая за публикацией книги.

— Чушь, — ответил он, — Аттик позаботится о том, чтобы ее скопировали и распространили.

— К тому же мое здоровье… — продолжил я. — Я еще не оправился от лихорадки, которую подхватил в Арпине.

— В таком случае морское путешествие пойдет тебе на пользу, — заявил мой бывший хозяин.

И так далее, и так далее. На каждое мое возражение у него находился ответ, и наконец Цицерон начал обижаться. У меня были плохие предчувствия относительно этой поездки. Хотя Цицерон и поклялся, что мы уедем всего на год, я чувствовал, что наше пребывание там продлится дольше. Рим казался мне странно непостоянным — то ли потому, что я каждый день проходил мимо обгорелых стен сената, то ли из-за того, что я знал о разраставшейся трещине между Помпеем и Цезарем. Какой бы ни была причина, я суеверно опасался, что если уеду, то могу больше не вернуться, а если и вернусь, это будет уже другой город.

В конце концов Цицерон сказал:

— Что ж, я не могу заставить тебя поехать — ты теперь свободный человек. Но я полагаю, что ты должен оказать мне эту последнюю услугу. Я заключу с тобой сделку. Когда мы вернемся, я дам тебе деньги на покупку надела, который ты всегда хотел иметь, и больше не стану просить ни о каких услугах. Остаток твоей жизни будет принадлежать тебе.

Отказаться от такого предложения было нельзя. Я постарался не обращать внимания на дурные предчувствия и стал помогать Цицерону в его замыслах относительно наместничества.

В Киликии Цицерону предстояло начальствовать над войском в четырнадцать тысяч человек или около того, при высокой вероятности войны. Поэтому он решил назначить двух легатов, имевших военный опыт. Одним был его старый товарищ Гай Помптин, претор, который помог ему накрыть заговорщиков Катилины, вторым — брат Квинт, выразивший настоятельное желание покинуть Галлию. Служа под началом Цезаря, Квинт сперва добился огромных успехов. Он высадился вместе с ним в Британии, а по возвращении получил легион, на зимний лагерь которого вскоре напали галлы, обладавшие громадным численным превосходством. Бой был жестоким: почти все римляне получили ранения. Квинт, больной и измученный, сохранил тем не менее хладнокровие, и легион продержался в осаде до тех пор, пока не прибыл Цезарь и не выручил их. После этого брат Цицерона удостоился похвалы Цезаря в его «Записках».

На следующее лето его сделали начальником новосозданного Четырнадцатого легиона. Однако на этот раз он ослушался Цезаря. Вместо того чтобы держать всех своих людей в лагере, Квинт послал несколько сотен новобранцев, чтобы раздобыть продовольствие, и их отрезал налетевший отряд германцев. Застигнутые на открытом месте, они стояли, таращась на своих начальников, не зная, что делать, и половина из них была уничтожена при попытке спастись.

«Прежние хорошие отношения с Цезарем разрушены, — печально писал Квинт брату. — При встречах он обращается со мной вежливо, но я замечаю определенную холодность и знаю, что он советуется с моими младшими центурионами за моей спиной. Коротко говоря, боюсь, что я никогда уже не верну полностью его доверие».

Цицерон написал Цезарю, спрашивая, нельзя ли позволить брату присоединиться к нему в Киликии. Тот с готовностью согласился, и два месяца спустя Квинт вернулся в Рим.

Насколько я знаю, Цицерон никогда ни единым словом не упрекнул брата, но все же что-то в их отношениях изменилось. Полагаю, Квинт остро переживал свой провал. Он надеялся найти в Галлии славу и независимость, а вместо этого вернулся домой запятнанным, без денег, более чем когда-либо зависимым от своего знаменитого брата. Отношения с женой так и не наладились, и он сильно пил. К тому же его единственный сын, Квинт-младший, в то время пятнадцатилетний, был наделен всеми «прелестями» этого возраста — угрюмый, скрытный, дерзкий и двуличный подросток. Цицерон считал, что племянник нуждается в отцовском внимании, и предложил, чтобы мальчик сопровождал нас в Киликию вместе с его сыном Марком. Я и так не возлагал на эту поездку больших ожиданий, а теперь — там более.

Как только наступил перерыв в работе сената, мы покинули Рим с огромным отрядом. Как обладателю империя, Цицерону пришлось путешествовать с шестью ликторами и со множеством рабов, несших поклажу. Теренция проделала с нами часть пути, как и Туллия, которая только что развелась с Крассипом. Она была ближе к отцу, чем когда-либо, и читала по дороге его стихи. В частных беседах со мной Цицерон беспокоился о ее судьбе: двадцать пять лет — и ни ребенка, ни мужа…

Мы сделали остановку в Тускуле, чтобы попрощаться с Аттиком. Цицерон спросил его, не сможет ли он присмотреть за Туллией и попытаться найти ей нового жениха, пока сам Цицерон будет в отъезде.

— Конечно, — ответил Аттик. — Не сделаешь ли мне ответное одолжение? Попроси Квинта быть чуточку добрее с моей сестрой! Я знаю, что у Помпонии нелегкий нрав, но с тех пор, как Квинт вернулся из Галлии, он неизменно пребывает в дурном настроении, оба ведут бесконечные споры, и это плохо влияет на их сына.

Цицерон согласился. Когда мы встретились с Квинтом и его семьей в Арпине, он отвел брата в сторону и повторил то, что сказал Аттик. Квинт пообещал сделать все, что в его силах. Однако Помпония, боюсь, была совершенно несносной, и вскоре жена и муж отказались разговаривать друг с другом, не говоря уже о том, чтобы делить постель. Они расстались очень холодно.

Отношения между Теренцией и Цицероном выглядели куда более пристойно, если не считать досадного вопроса, неизменно отравлявшего их совместную жизнь, — денежного. В отличие от супруга, Теренция обрадовалась его назначению наместником, увидев в этом прекрасную возможность для обогащения. Она даже взяла в путешествие на юг своего управляющего, Филотима, чтобы тот поделился с Цицероном советами насчет извлечения выгоды. Но будущий наместник постоянно откладывал беседу с Филотимом, Теренция же настаивала на ней. Наконец в последний день, когда они были вместе, Цицерон вышел из себя:

— Твое пристрастие к деньгам воистину неприлично!

— Твое пристрастие к трате денег не оставляет мне выбора! — возразила