Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

несколько мгновений воцарилась странная тишина, после чего до нас, как горячий ветер, донесся грохот падения.

Темное облако дыма, пыли и пепла несколько дней висело над срединными кварталами Рима, пока его не смыло дождем. Так смертные останки Публия Клодия Пульхра и древнее здание собрания, которое он оскорблял всю свою жизнь, вместе исчезли с лица земли.

VIII

Уничтожение Курии сильнейшим образом подействовало на Цицерона. На следующий день он отправился туда со множеством телохранителей, сжимая крепкую палку, и принялся бродить вокруг дымящихся руин. Почерневшие кирпичи все еще были теплыми на ощупь. Ветер выл вокруг зияющих брешей, время от времени над нашими головами сдвигался какой-нибудь обломок и падал с тихим стуком в медленно сносимый ветром пепел. Этот храм стоял тут шестьсот лет — свидетель величайших мгновений римской и своей собственной истории, — а теперь исчез меньше чем за полдня.

Все, включая Цицерона, решили, что Милон отправится в добровольное изгнание или, во всяком случае, будет держаться как можно дальше от Рима. Но они не знали, насколько он дерзок. Какое там затаиться! Взяв с собой еще больше гладиаторов, Милон в тот же день вернулся в город и заперся в своем доме.

Объятые горем приверженцы Клодия немедленно осадили его, но их легко отогнали стрелами. Тогда они отправились на поиски менее грозной твердыни, на которую можно было бы излить свою ярость, и избрали целью дом интеррекса Марка Эмилия Лепида.

Лепиду исполнилось всего тридцать шесть, он еще не был даже претором, но входил в коллегию понтификов, и в отсутствие избранных консулов этого было достаточно, чтобы временно сделать его главным магистратом. Ущерб, нанесенный собственности Лепида, был невелик — нападающие лишь разломали свадебное ложе его жены и уничтожили ткань, которую она ткала, — но нападение вызвало смятение среди сенаторов.

Лепид, всегда полный достоинства, выжал из этого случая все, что мог, и это стало началом его возвышения. Цицерон говаривал, что Лепид — самый удачливый политик из всех, кого он знал: стоит ему испортить какое-нибудь дело — и на него сыплется дождь наград. «Он велик в своей посредственности». Молодой интеррекс потребовал, чтобы сенат собрался за городскими стенами, на Марсовом поле, в новом театре Помпея Великого (большой зал среди огромного скопления построек, который полагалось освятить по такому случаю), — и пригласил самого Помпея присутствовать при этом.

Это случилось спустя три дня после того, как сгорело здание сената.

Помпей принял предложение Лепида, покинув свой дворец с двумя сотнями легионеров в полном боевом порядке, и устремился вниз по холму. Он показывал свою силу на законных основаниях, поскольку обладал военным империем, как наместник Испании, — и все-таки со времен Суллы в Риме не видали ничего подобного. Оставив легионеров сторожить портик театра, он вошел внутрь и скромно принялся слушать, как его сторонники требуют назначить своего вождя диктатором на шесть месяцев, дабы он мог принять меры для восстановления порядка: созвать со всей Италии солдат, пребывавших в запасе, установить в Риме запретный час, отложить приближавшиеся выборы и предать суду убийц Клодия.

Цицерон тут же разглядел опасность и встал, чтобы выступить.

— Никто не уважает Помпея больше, чем я, — начал он, — но мы должны быть осторожны, чтобы не сделать работу наших врагов за них. Утверждать, что ради сохранения наших свобод мы должны временно отказаться от наших свобод, что ради спокойного проведения выборов мы должны отменить выборы, что ради защиты от диктатуры мы должны назначить диктатора, — что это за ход мыслей? У нас есть расписание выборов. У нас есть кандидаты. Подготовка к выборам закончена. Лучший способ показать, что мы уверены в своих учреждениях, — дать им работать как обычно и выбрать магистратов так, как учили в былые времена наши предки.

Помпей кивнул так, будто он сам не мог бы выразиться по этому вопросу лучше, и в конце заседания устроил пышное представление, поздравляя Цицерона со стойкой защитой римского государственного устройства. Но одурачить того не удалось. Он прекрасно видел, что затевает триумвир.

Тем же вечером Милон явился к Цицерону на военный совет. Там присутствовал также Руф, ставший трибуном, — давний сторонник и близкий друг Милона. Снизу, из долины, доносились звуки драки, там лаяли псы и время от времени кто-то кричал, а потом через форум пробежали люди с пылающими факелами. Но большинство граждан боялись соваться на улицу и оставались за своими дверями, запертыми на засов.

Милон, похоже, думал, что должность уже у него в кармане. В конце концов, он избавил государство от Клодия, за что порядочные люди были ему благодарны, а сожжение здания сената и насилие на улицах привели в ужас большинство избирателей.

— Я тоже думаю, Милон, что, если бы голосование состоялось завтра, ты бы точно победил, — сказал Цицерон. — Но голосования не будет. Помпей позаботится об этом.

— Да как он сможет?

— Он использует подготовку к выборам как прикрытие, чтобы запугать людей и вынудить сенат и народ обратиться к нему с просьбой отменить выборы.

— Он водит всех за нос, — сказал Руф. — У него нет такой власти.

— О, у него есть власть, и он это знает, — возразил Цицерон. — Все, что он должен делать, — это не уступать и ждать, когда все придет само.

Милон и Руф отмахнулись от страхов Цицерона, считая, что старик тревожится попусту, и на следующий день с новой силой возобновили подготовку к выборам. Но тот был прав: обстановка в Риме была слишком беспокойной, чтобы устраивать голосование обычным порядком, и Милон угодил в ловушку, расставленную Помпеем.

Однажды утром, вскоре после их встречи, Цицерон получил срочный вызов к Помпею. Он обнаружил дом великого человека в кольце солдат, а самого Помпея нашел в возвышенной части сада, причем тот удвоил число своих телохранителей. Вместе с ним в портике сидел человек, которого Помпей представил как Лициния, владельца маленькой таверны рядом с Большим цирком. Триумвир велел Лицинию повторить свой рассказ для Цицерона, и тот покорно поведал о том, как подслушал разговор нескольких гладиаторов Милона за стойкой в своем заведении: бойцы замышляли заговор с целью убить Помпея. Поняв, что Лициний подслушивает, они попытались заставить его молчать, пырнув кинжалом: в доказательство он показал небольшую рану прямо под ребрами.

Конечно, как сказал мне впоследствии Цицерон, все это было нелепостью.

— Для начала — ты слышал когда-нибудь о таких слабых гладиаторах? Если подобный человек желает заткнуть тебе рот, ты затыкаешься! — уверенно заявил он.

Но это было не важно. О заговоре в таверне стало известно, и это стало